Алексей Кирносов - Перед вахтой
— Там другие интересы, другой масштаб, — возразил Аким Зотов — Не бил его старший лейтенант, а унизил. Он его морально уничтожил, а ты аморально — кулаком. Скажешь, миноносец попортил? Так его, дряхлого, жалеть нечего, ему еще в прошлую пятницу под автоген, пора было. Нет, неинтересно ты поступил, Антон Охотин.
— Побывал бы в моей шкуре, — насупился Антон.
— Спасибо, служивый, — засмеялся Аким Зотов. — У меня собственная еще не обношена. Тут жмет, там тянет, здесь отстает…
— Да, да, — сказал Антон поспешно. Ему стало неловко, что он перебил рассказ Акима своим любопытством да откровениями. — Что у тебя со Светланой дальше получилось?
Аким Зотов пожал плечами.
— Ничего не получилось. Послал ей Восьмого марта поздравление с праздником. Получил в ответ спасибо и пожелание успехов в боевой и политической подготовке. Время шло, успехи были. После призовых стрельб дал комдив нам, нескольким отличникам, по десять суток отпуска. А я уже привык о ней думать. Журнал «Смена» регулярно смотрел, не напишут ли о ней еще. С тех пор не писали. Меньше, видно, лампочек стала делать, запарилась на заочном отделении. Решил ехать в Ленинград! — сказал Аким Зотов и рассек воздух гибкой шпагой. — А то мечтаешь о каком-то призраке воображения, надо хоть повидать человека. Может, и не стоит того. Но душа, конечно, хочет, — виновато улыбнулся Аким, — чтобы оказалась она совершенно прекрасной девушкой и чтобы перевернула своим вторжением всю мою тихую жизнь. И я бы боролся за нее, добивался, сокрушая все препятствия, и достигал бы вершин, чтобы быть ей под стать… — Аким вонзил шпагу в грудь манекена, наряженного в настоящий французский мундир эпохи нашествия двунадесяти языков. Манекен скрипнул, хотел упасть, но Антон удержал его. Аким сказал огорченно: — Вот… Испортил вещь.
Антон расправил края небольшой дырки.
— Не заметят. А кто заметит, подумает, что распорот на поле брани. Брось шпагу и рассказывай.
Аким положил шпагу на стеллаж, вынул из груды ржавого оружия восточный, синусоидальной формы меч.
— Чего только человек на человека не ковал, — покачал он головой. — Ну и ножик… Словом, занял я плацкартное место на верхней полке жесткого вагона, пью чай с сухариками, с соседями в карты играю. А на дне чемоданчика лежит у меня подарок с Южной Балтики — симпатичная янтарная брошка в коробочке. И думаю… Сперва страшновато было, но чем ближе к Питеру, тем мысли мои яснее и спокойнее. Красотой внешности меня неизвестные мои родители не наделили, но насчет чего другого я крупного промаху не дам. И силенка есть, и восемь классов кончил, и профессию рабочую имею слесаря, и на флотах три года обтесывался среди культурной публики, и книги читаю не без понимания идей произведения… Думаю, что это хорошо, что поезд прибывает утром. Сразу пойду на завод, отыщу там девушку Светлану, а дальше — обстановка подскажет. Так оно и вышло. На завод меня, правда, не пустили. Вызвали ее в проходную. Гляжу — та самая. И ни капельки портрет не был подкрашен, скорее наоборот. «Здравствуйте, — говорю, — Светлана, вот я и приехал, Аким Зотов. — И смотрю, что у нее на лице отразится. Девушка растерянна и смущается. — Если вам, — говорю, хочется меня, например, к черту послать, так вы давайте сразу, рубите, как бульдогу хвост, с самого рождения». Она зарделась. «Нет, — отвечает, — что вы, Аким Зотов, я рада. Это я сейчас от неожиданности такая неловкая. Да и рабочее время, сами понимаете, что тут скажешь». Верно, Антон Охотин, что тут скажешь в проходной на морозе, когда вахтенный озирает всеми прожекторами и прикидывает, в каком этот матрос к ней отношении и какими выражениями об этом передать по смене. «Так давайте, — подсказываю, — як пяти часам приду, как раз рабочее время кончится. А пока вот к вашей красивой кофточке небольшое прибавление родом с песчаных берегов незабвенной Южной Балтики». И даю коробочку с брошкой. «Это лишнее, — говорит. — Зачем вы?» Но приняла, коробочку раскрыла, одобрила. «Где вы, — спрашивает, — устроились?» Смешной вопрос. «Это, — говорю, — для военного человека не проблема. В любой войсковой части днем покормят, вечером кинофильм покажут, а на ночь спать положат на чистой простыне. Мы люди государственные». Светлана, наконец, улыбнулась. И знаешь, Антон Охотин, ради одной этой улыбки… Иду я по Невскому проспекту, и таким мне все представляется разноцветным, просто душа вылетает из груди вон. Бодрым шагом вышел я на Невский проспект, улыбчивый и добрый, всему очарованию природы доступный, почувствовал наконец всем организмом, что я в отпуске, что жизнь есть замечательный дар и что через четыре часа у меня свидание с самой прекрасной девушкой из всех, которые когда-либо перевыполняли производственные нормы. И тут… — Аким Зотов приставил к груди Антона вычищенный до голубого сияния меч. — Ох, лучше бы я выпил крепкого чаю, это ведь не менее морской напиток. Слышу: «Товарищ сержант, почему не отдаете честь патрулю? И почему у вас верхний крючок шинели расстегнут? И чем это от вас припахивает, товарищ сержант? Дайте — ка ваши документы!..» Гляжу, стоит пехотный капитан, хилый такой человечишка, лицо синее, то ли с мороза, то ли грипп его замучил. А по бокам солдаты.
— Убери оружие, — попросил Антон. — Проткнешь ненароком.
— Так-то, — вздохнул Аким Зотов и швырнул меч на стеллаж — Дали мне по-божески, с учетом личности и обстоятельств. Пять суток всего. Двадцать шестого утром выйду… Но что обо мне Светлана думает, от этого просто в бомбомет залезть хочется. — Аким Зотов приложил ладони к вискам и вдавил голову в плечи.
— Вот тебе и отпуск, — посочувствовал Антон.
— Что отпуск! — простонал Аким Зотов. — Отпуск шут с ним. Она, она-то что про меня подумает!
— Надо как-нибудь ей сообщить, — с умным видом предложил Антон невозможное.
9Назавтра они снова работали в складе музея и вдруг зашел хроменький полковник, спросил с порога:
— Флотские, который из вас Охотин?
— Есть курсант Охотин, — сказал Антон, отложил плоский штык и поднялся с упругой кирасы.
Полковник приблизился вплотную, стал говорить тихо, с просьбой:
— Вас хочет повидать девушка. Уж я пущу ее сюда ненадолго, но вы меня не выдавайте, Знаете же, что этого делать нельзя.
— Никогда не выдам! — поклялся Антон. Щеки его горели. — Язык проглочу! Понимаю!
— Все вы все понимаете, — проворчал добрый полковник. — А потом оправдывайся перед каким-нибудь сержантом…
Нина притворила за собой тяжелую дверь. Антон положил руки ей на плечи. Он слышал, как колотится ее сердце, и почти в такт скрежетала наждачная шкурка — это Аким Зотов, усевшись за стеллажом к ним спиной, выполнял работу с удвоенным усердием.
Я боялась, что ты меня прогонишь, — сказала она, жадно оглядывая его лицо. — Сколько у тебя из-за меня неприятностей…
— Время ли думать о неприятностях, — улыбнулся Антон. — Не знал, что ты такая отчаянная девчонка и сюда проберешься.
Через минуту ей пришлось напомнить:
— Ошалел… Мы здесь не одни!
— Ах, верно, — опомнился Антон. — Пойдем-ка.
Он подвел Нину к стеллажу, за которым укрылся Аким Зотов.
Боцман поздоровался и опять очень ловко укрылся за угол.
— Воспитан, как лорд, — отметил Антон. — Да это и к лучшему. Как ты меня разыскала?
— Я попросила Славу Трибратова, и он все узнал. Теперь я даже знаю, что тридцать первого будет амнистия. И тебя выпустят. Ты ведь совсем немного потерял, да, Антон?
— Я потерял немного. Вот Аким… — он качнул головой в сторону того края, где трудился над почерневшим штуцером старшина первой статьи Аким Зотов. — Аким потерял все до последней молекулы. Представляешь, человеку дали десять суток отпуска…
— Я пришла сюда для того, чтобы слушать про Акима Зотова? — перебила его Нина. — Ты считаешь, это для нас важно?
— Неужели неважно? — с упреком сказал Антон. — Может, человеку можно помочь. Может, мы что придумаем.
И полушепотом, опуская несущественные подробности, изложил грустную историю невезучего Акима Зотова.
— Трагедия небольшая, — решила Нина. — У него остается четыре дня в Ленинграде. Четыре свободных дня в его распоряжении, все девяносто шесть часов. А сколько часов мы с тобой были вместе?
— Она схватилась за голову. — Боже мой, двадцать. Всего двадцать маленьких часов, даже сутки еще не прошли, как мы вместе. Антон, я хотела тебе сказать, что… что я могу пойти к начальнику училища и рассказать все, как было. Ведь ты ни в чем не виноват, ты поступил так, как и должен был поступить мужчина, разве не существует права на защиту чести женщины, права на самооборону в конце концов? И Слава на твоей стороне. Он тоже может сходить к начальнику училища.
— Этому Славе тоже влетит, — заметил Антон.
— А нельзя что-нибудь придумать, чтобы нам видеться?
