Георгий Суфтин - След голубого песца
— Плохо дело, друг. Ребятишки у меня чего-то занедужили. Боюсь, не заразное ли что-нибудь... Доктора надо.
— Вот и совсем хорошо! — весело воскликнул Шурыгин. Ясовей недоуменно посмотрел на него: чего он обрадовался?
Николай приоткрыл дверь в соседнюю комнату и позвал:
— Галя, просыпайся-ка, кто-то тут приехал...
Галя? У Ясовея екнуло в груди. Уж не забытая ли им Озерная Рыбка появилась? Он ничего не спросил Шурыгина, но по его веселому и загадочному взгляду понял, что не ошибся.
Когда Галя вошла, он сразу узнал её. Но это была, конечно, не та худенькая девочка с косами и острыми локотками. На него глядела большими серыми глазами русоволосая красавица с чуть вздернутым носиком, придающим её лицу невыразимую прелесть. И всё-таки это была она.
— Здравствуй, Галя — сказал Ясовей и смутился. — Галина Васильевна, — поправился он, ещё более смущаясь, неловко подавая руку.
— Какой вы стали, Ясовей! И не узнала бы я вас, — непринужденно и просто сказала она. — Я очень рада встретиться снова. Хотя немножко и сердита...
— За что?
— Вот это интересно, он не знает за что. А за то, что старых друзей забывают некоторые...
— Я не забывал...
Ясовей чувствует, что не те слова у него срываются с губ, что выглядит он наивным и смешным, но ничего с собой поделать не может. Николай понял состояние Ясовея и перевел разговор на другое.
— Вот тебе первая практика в тундре, Галя. Поезжай с ним. У него ребятишки расхворались.
— Вы доктор?! Вот хорошо-то, вот хорошо-то, — повторял Ясовей.
За чаем Галя рассказала, как она беспокоилась тогда, после исчезновения Ясовея, безрезультатно искала его, как обрадовалась, узнав из письма Николая о дальнейшей судьбе Ясовея.
— А меня всё тянуло и тянуло в тундру, — говорила она. — Это, вероятно, ваши рассказы о ней так запали в душу. Часто вспоминала. Думала: «Научусь людей лечить, поеду в Заполярье». И приехала... — Она замолчала. Поднялась из-за стола. Подошла к окну, наполненному предутренней синью. — А туда, в чумы, забираться всё-таки страшно...
— Вот и испугалась! — словно обрадовался Ясовей. — Ничего страшного нет. Люди там, как и везде.
Когда в панице, в легких снежно-белых пимах, закутанная шалью, Галя неумело садилась на нарты, Ясовей от души смеялся, показывая ей, как лучше сесть, за что держаться.
— Ты не потеряй её на лабте, — шутил Николай, — неслышно скувырнется с нарт и не найдешь её потом.
— Найду как-нибудь, не иголка, — весело отвечал Ясовей. — Вывалю в сугроб, как барыню тогда, на Двине... Ну, лакомбой, до свиданья.
Застоявшиеся олени рванули и понесли. Галя цепко ухватилась за край саней. На этой странной повозке она чувствовала себя очень неуверенно.
Потонули в сумраке очертания города, промелькнула какая-то деревушка на крутом берегу, по саням захлестал кустарник, потом открылась тундра, о которой столько мечтала Галя. Ощущение необъятного простора охватило её. И вместе с тем какая-то неясная тревога, смутная тоска подкатывали к сердцу. Пустыня, немая, бесстрастная, холодная кругом. И нет ей конца. И все — города, люди — кажется беспредельно далеким, недосягаемым, утраченным навсегда. Нет в мире ничего, кроме мутно-синих снегов, колючего ветра в лицо, стылого неба, сливающегося воедино с снеговыми просторами.
Глава десятая
Бумажки с клеймами
1
Такого ещё не бывало, чтобы хозяин вместе с собой сажал за стол его, Хабевку. А нынче вот он сидит за столом напротив Сядей-Ига, и хозяин угощает его олениной и рыбой — ешь, чего хочешь. И мозговую кость подает хозяин — вот как уважает! Хабевко старается напустить на себя степенность, он подражает Сядей-Игу. Хорошо бы, посмотрели сейчас другие пастухи, какой почет Хабевке.
Сядей-Иг вынимает из ларя сороковушку. С хрустом обламывает рыжий сургуч. Хлопает дном по ладони. Пробка вылетает в дымоход. Хабевко смеется: «Луну не прострели пробкой-то».
Лицо хозяина бесстрастно. Он наливает чашку себе и чашку Хабевке.
— Пей.
Хабевко опрокидывает чашку, умильно сморщившись и закрыв глаза. Выпив, он долго крутит головой.
— Крепкая... Огонь-вода...
Он ждет, не нальют ли другую. Но Сядей-Иг не спешит. Он наблюдает, как начинает пьянеть Хабевко. И когда видит, что руки у толстяка становятся не очень послушными, а глазки маслянистыми и язык начинает пошаливать, Сядей-Иг говорит:
— Ты, Хабевко, хорошо у меня служишь...
— Ну, худо ли, — выпячивает грудь пастух. — Другого такого тебе, хозяин, не найти...
— Я и говорю, пастух надежный. Но вот придется нам с тобой расстаться.
Хабевко таращит глаза:
— Это как, хозяин? Ты меня гонишь?
— Зачем гнать? Не гоню...
И тут Хабевко узнает такое, что в его голову никак не вмещается. Может, хозяин сошел с ума? Может, он с одной чашки совсем опьянел? Ему, Хабевке, хозяин отдает оленье стадо. Целое стадо! И ничего за это не просит. Так отдает, за то, что пастухом служил хорошо. Даже отрезвел сразу толстяк. Оленщиком стал. Вот нечаянное дело!
Сядей-Иг выждал, когда пройдет у Хабевки первое ошеломление. Придвинулся к нему совсем рядом.
— Ты так, Хабевко, сделаешь: возьмешь моё стадо. Оно твоим будет. Совсем будто твоим. Пойдешь к стойбищу Юрбея. С ним рядом чумами станешь. Он товарищество собирать будет. Ты в товарищество стадо передашь. Только всех оленей сперва своим тавром запятнай. Понял? Ну вот, так и делай.
Не совсем понятным показалось Хабевке, зачем нужно отдавать оленей в товарищество, если их хозяин подарил ему. Но спрашивать не стал. Пятно-то на оленях его будет. То и ладно.
— То и ладно, хозяин, пойду к Юрбею.
— Иди. Выпей ещё...
Сядей-Иг вылил в Хабевкину чашку остатки из бутылки.
2
Хитрое дело затеял оленщик. И не сам он его придумал, а подсказал сторонний человек. Приехал однажды агент «Союзпушнины» Куроптев, тихий, бородатый, ласковый. Взял у Сядей-Ига пушнину по хорошей цене, а за угощением разговорился. Про колхозы рассказывал. Видно, не уйти никуда от колхозов оленеводам. В деревнях у богатых мужиков все отобрали — это называется «раскулачивать». И в тундре, надо думать, то же будет. Не худо бы Сядей-Игу сообразить, как уберечь богатство. Оно так, не худо бы. Но как? У доброго гостя и на это есть совет.
— Пастухи у тебя надежные. Выбери тех, которые поглупее. Передай им стада. Подари. Скажи, чтобы в колхоз вступали. Сохранятся олени. А там время пройдет, видно будет...
Уй, какая путная голова у Куроптева, варит лучше, чем медный котел. У Сядей-Ига голова тоже не болотным мхом набита, а до такой хитрости ей бы не додуматься.
Сядей-Иг поступил по совету Куроптева. Два стада отдал пастухам. Одно себе оставил. А одно на всякий случай отправил за Урал. Там, в сибирских тундрах, может, сохранится.
А Куроптев ездил по кочевьям, собирал пушнину. Смотрел, слушал, сам говорил. Сам говорил, смотря по обстановке. Где агитировал и очень громко, очень рьяно за колхозы, а где шепотком давал такие советы, от которых далее Сядей-Иг крякал и крутил головой. Впрочем, делал это Куроптев осторожно, осмотрительно и умело.
Песцовые загоны, возглавляемые Юрбеем, оказались успешными. За месяц охотники добыли столько драгоценных шкурок, сколько не приходилось добывать в одиночку в самые удачные сезоны. Да и не это было главным. Главным было то, что за время совместного промысла люди сдружились, привыкли к общему труду, поняли его преимущества. И когда колхозники «Яля илебца», принимавшие участие в загонах, стали советовать единоличникам совместно выпасать свои стада, это уже не встретило того недоброжелательства, каким встречались ещё совсем недавно подобные советы.
Многие крепко задумались.
И как-то так вышло, что к концу промысла Юрбей оказался организатором нового товарищества. Ему было поручено съездить в тундровой Совет и сказать о желании единоличников. А накануне в стойбище приехал Куроптев. Он был в восторге от пушнины, добытой загонщиками. И узнав об их намерении объединиться в товарищество, горячо поддержал это похвальное дело. Ночевать он остался в чуме Юрбея. Тот всё выспрашивал, как да что, да с чего начать в этом товариществе. Дело новое, у рук небывалое.
— А вы так делайте, — нашептывал Куроптев, — соберите на бумажку клейма тех, кто хочет вступить в товарищество. И поезжайте в тундровой Совет. Там просите, чтобы вам лучшие пастбища отвели. Вот тропы Сядей-Ига отдают «Яля илебцу». А вы требуйте, чтобы их отдали вам. Там богатые ягельники. И земля удобная, болот мало, каменистых суходолов, почитай, совсем нет. Хорошо будет стада пасти. Требуйте, — отдадут, потому что Совет будет рад новому товариществу.
Юрбей собрал на бумажку клейма единоличников и поехал в Совет Он поступил точно по наказу Куроптева.
Тирсяда слушала-слушала и никак не могла решить, что же ей ответить. Создается новое товарищество — хорошо. Но как ему отдать землю, которая закреплена за другим колхозом?
— Хорошо, Юрбей. Товарищество ваше Совет утвердит. А про землю подумаем. Спросим членов Совета.
