Виктор Андреев - Незваный гость. Поединок
— Мама, когда? — услышала Вера Симин голос.
— В ту пятницу.
— Он передал?
— Да, возьми вот...
Воронова протянула дочери сложенный в несколько раз листок бумаги. Сима, приняв, тут же спрятала его в кармашек, не разворачивая.
«Вот и тайны у них свои», — подумала Вера и вдруг почувствовала здесь себя неловко. Она торопливо простилась и пошла домой.
Солнце уже село, улица быстро заволакивалась сумерками. Теперь они почему-то пугали Веру. Девушка побежала к остановке трамвая, не разбирая дороги...
Вот те события, о которых рассказывала мне в первый день допроса Вера Лозина. Я передал их так, как представлял себе из ее показаний.
В пятницу
Не все то, что мне рассказывала на допросе Вера Лозина, имело прямое отношение к расследованию преступления, но я не перебивал ее. Передо мною начинали постепенно раскрываться судьбы людей, оказавшихся в орбите «белогорского дела». Не один раз я возвращался к показаниям Лозиной, перепроверял показания других свидетелей, делая очные ставки. И как-то само собой так получилось, что показания Веры явились костяком всего расследования...
Разговор матери Симы со сборщиком утильсырья, переданный им листок бумаги для Симы, назначенный срок какого-то события — в пятницу — все это взволновало и насторожило Веру. Ко всему этому Сима почему-то стала сторониться ее, избегать разговора наедине и уже всегда торопилась первой выйти из цеха в конце работы. И вдруг Сима перестала приходить на работу вовсе.
— Ну вот и прогулы пошли, — пробасила Левитан. — Только этого не хватало.
Вера предположила:
— А может быть, Сима больна?
— Мы с тобой ее не вылечим, — недовольно буркнула Левитан.
Вера решила навестить Симу в первый свободный вечер. Она быстро нашла Меловой переулок, сразу увидела тот дом, возле которого сидела с Симой.
Не без робости Вера толкнула калитку и вошла во двор.
Двор был просторный, с трех сторон огороженный забором, а с четвертой его отсекал овраг. Возле самого обрыва, запрокинувшись к ручью, стояла баня с крохотным оконцем, которое можно было закрыть ладонями рук.
Вера прошла мимо грядок, небольших и аккуратных, как могилки на городском кладбище. Пройдя к бане, постучала в окно, словно боясь войти в низкую дверь. В окне показались глаза Симы.
— Заходи, — сказали ее губы беззвучно.
Вера, пригнувшись, переступила порог предбанника и увидела Симу, державшую в руках гитару. Сима была здорова! Она даже играла!.. Не стоило так беспокоиться. И внутри бани, в крохотной комнатушке, оказалось светлее и чище, чем Вера предполагала. Она думала, что попадет в сумрачный погребок, с запахом мыла и веников, а оказалась в чисто выбеленной комнате с двумя кроватями, столом и цветами возле окошка.
Вера облегченно вздохнула.
— У тебя неплохо, Сима, — воскликнула она, оглядывая комнату. — Ну, здравствуй!
Сима сдержанно ответила на приветствие, положила гитару на стол, сверху лежащего на нем листка бумаги.
— А мы думали, что ты заболела... — проговорила Вера. — Все беспокоятся. Ведь не показываешься сколько дней. Что случилось?
Вера пододвинула к столу табуретку и присела напротив Симы. Разговор не вязался. Сима отвечала односложно, как очень усталый человек, взгляд ее пугал.
— В самом деле, что с тобой? — переспросила Вера.
— Не понять тебе...
— Почему же? Думаешь, я уж такая...
— Да нет!.. Ты — умная, Вера. Но глухая к слову... К святому слову.
— Ах, вот что! — воскликнула Вера. — А я думаю... Святое, правда, не признаю. И не хочу признавать. Оно исходит не от умных людей.
— Оно — от души! — Сима взяла гитару и поправила рукой открывшийся листок бумаги. Вера увидела, что он исписан стихами. Ей показалось, что это тот самый листок, который передала ей от сборщика утиля мать.
— Кто тебе стихи пишет? — спросила Вера, надеясь вызвать девушку на откровенность.
— Это наш гимн, — ответила Сима значительно. — Я читаю его, и мне проясняется, как жить...
— Жить нужно по-коммунистически, Сима.
— Не говори так. Эти слова от сатаны.
Вера вспыхнула. Ее возмутило спокойствие, с которым были произнесены эти слова. От сатаны! Сима говорит, как столетняя старуха-колдунья.
— Разве плохо то, что мы решили трудиться и жить по-коммунистически? К этому стремятся все люди!
— Не будем говорить про это, — попросила Сима. — Не надо... А если тебе хочется знать, почему я не выходила на работу, то скажу: молилась.
— Целые дни?
Сима не ответила.
Было похоже, что она говорит правду. У нее такое измученное лицо, лихорадочный блеск в глазах.
— У тебя какое-нибудь горе?
— Когда я обращаюсь к господу с горячей молитвой, то всегда получаю дар прощения и опять чувствую, что господь со мной.
— Но какие у тебя могут быть грехи? — недоумевала Вера.
— Дела и мысли мирские — всегда грешны. Вот и находит отчаяние, что господь не простит. И за тебя молилась... — Сима вытерла платочком глаза, голос у нее задрожал. — Мы всегда молимся друг за друга. Вот и сегодня у нас будет моление. Мы будем петь свой гимн. — Сима показала на листок. — Послушай, нравится тебе мотив?
Тронув струны, она взяла несколько аккордов и пропела:
В этот час благоприятный,
Боже, душу мне открой,
Чтобы ближе и понятней
Был мне твой призыв святой.
У Симы был голос! Еще одно открытие! Но что такое? Мотив песни показался Вере знакомым. Она вспомнила.
— Симка, это же... Слушай:
По долинам и по взгорьям
Шла дивизия вперед...
— Ну и что же? — перебила Сима. — Знаю. Мы свои песни на мотив мирских поем. Это разрешается. Разве плохо?..
— Знаешь, под этот мотив плясать впору. Попробуй другой. Хотя бы «Из-за острова на стрежень», — посоветовала Вера.
Сима прошептала про себя несколько фраз, сделала радостные глаза:
— А получается ведь!.. Попробуем на два голоса. Подпевай, Вера... — И она, глядя на листок, вновь пропела первый куплет.
— Ну что ты?.. — Сима вопросительно взглянула на молчавшую Веру. — Боишься?
Вера сидела, прикусив губу. Ей было и больно, и стыдно за Симу. Еще хорошо, что она удержалась, чтобы не пропеть вместе с Симой эти глупые, обманывающие слова!
— Гадко, Сима... — проговорила, наконец, Вера. — Дурман какой-то.
Сима снисходительно улыбнулась.
— Тебе недоступен смысл. Истина закрыта для твоих глаз. Мне жалко тебя.
Сима встала, сложила листок со стихами вчетверо, опустила в кармашек кофточки.
— Мне нужно идти...
Вера вспомнила: сегодня пятница. И, не задумываясь, решила:
— Я пойду с тобой!
Сима вздрогнула, посмотрела на свою подругу испуганно.
— Сегодня нельзя. Брат Иосиф не разрешил.
— Это сборщик утильсырья? Почему ты слушаешься его? Я хочу идти с тобой.
— В следующий раз, сестра... Вера. — Сима улыбнулась.
— Не называй меня так!
Сима пожала плечами.
— Разве это обидно?.. У нас все называют друг друга братьями и сестрами. А ты бываешь со мной. Слышишь слово о вере. Истина начинает проникать в твою душу. Этого пока достаточно.
Вера почувствовала, как у нее пробежал по спине холодок. Она никогда не думала о том, что Сима рассчитывала приобщить ее к секте. Но этому никогда не бывать!
Они вышли из комнатушки вместе. Сима повесила на дверях замок, положила ключ в тайник — в расщелину колодки, заменяющей порог, и молча направилась к воротам. Вера последовала за ней.
— Не думай убежать, — предупредила Вера, сдерживая улыбку. — Я позову милиционера, дружинников...
Сима обернулась. Лицо ее пылало гневом.
— Какие вы... настырные все! — Она вздохнула и замолчала.
Трамвай привез их на противоположную окраину, когда уже стемнело. От остановки до места собрания оказалось недалеко.
— Кто здесь живет? — спросила Вера, когда они остановилась возле дома, обнесенного глухим забором.
— Шомрин... брат Иосиф, — прошептала Сима, дернув за проволоку. Тотчас где-то в глубине двора звякнул звонок.
Минуты две они ждали, пока им откроют. Вера со страхом глядела на закрытые окна, на высокий забор. Ее знобило. Наконец за воротами раздались шаги, загремел засов, и калитка приоткрылась. В образовавшейся щели блеснули глаза.
Кто с тобой? — спросил молодой голос.
— Вера. Брат Иосиф знает...
Их впустили. Следом за Симой Вера поднялась на крылечко, миновала темные сени с запахом сбруи и дегтя, как во сне переступила порог небольшой двери и остановилась. Комната, в которой она очутилась, была заполнена людьми.
Как только она вошла, сразу увидела устремленный на себя взгляд седого человека, сидящего за столом рядом с другим, черным. У седого было широкое, бабье лицо, небольшая бородка веником с проседью посредине. Черный тоже взглянул на Веру, но взгляд его не пронизывал ее, как взгляд седого.
— Сестра Сима, кто пришел с тобой? — громко спросил седой.
Веру удивил его чистый и сильный голос. И она сразу вспомнила: брат Иосиф! Шомрин! И тут же подумала: «Нет, здесь не равны друг перед другом. Шомрин сидит за столом, руководит».
