Лев Давыдычев - Трудная любовь
Жил Полуяров в деревянном двухэтажном доме. У дверей на проволоке висела ручка звонка. Полуяров дернул несколько раз. За дверью послышались шаги, и женский голос обрадованно спросил:
— С приятелем, конечно, явился?
— А что, нельзя?
— Твое счастье.
Полуяров пропустил Валентина вперед и, набрасывая щеколду, прошептал:
— Страшны только первые минуты.
— Не храбрись, Павлик, все равно ведь боишься.
В свете неяркой лампочки Валентин, обернувшись, увидел маленькую темноволосую женщину, похожую на девочку. Девочку она напоминала и обиженным выражением круглого, широкоскулого лица. Смотрела она исподлобья, но в узких, чуть раскосых глазах пряталась шаловливая улыбка.
— Виноват, Ли-за, — серьезно сказал Полуяров, — закрутился.
Он протянул руку, чтобы погладить жену по голове, но Лиза отклонилась в сторону, и рука опустилась на плечо.
— Рассчитываешь, что растаю? — быстро проговорила Лиза. — Трудно было позвонить? Снять трубку, сказать «задерживаюсь», и все?
Полуяров подталкивал ее вперед, приговаривая:
— А все-таки ты уже не мечешь молнии. Отошла. На кухне Лиза протянула Валентину руку и предложила:
— Зовите меня просто Лизой, я так с детства привыкла, и не стесняйтесь.
Кухня была маленькая, чистенькая, заставленная вещами. Видно было, что прежде чем их разместить, хозяева основательно подумали. Все стояло на своих местах.
Дома Полуяров казался другим человеком, изменилось даже выражение глаз. Сейчас они были спокойными, чуть рассеянными. Чувствовалось, что человек пришел домой, и дом для него — отдых.
На столе появились тарелки с дымящимся борщом, Лиза все делала легко. Ее руки несколько раз взлетели к полкам с посудой, и на столе улеглись ложки, вилки, хлеб. Она сделала несколько движений — и хлеб оказался мелко нарезанным.
— Питайтесь, — пригласила она. — На работе начальник Павлик, а здесь слушайтесь только меня. Павлик, не смотри на меня грозно, я не с тобой разговариваю. Вы знаете, Валя, он при посторонних старается выглядеть строгим, а на самом деле он веселый.
— Ты замучаешь его разговорами, — сказал Полуяров.
— Я замучаю, я и накормлю.
— Что мне с ней делать, не знаю, — озабоченно произнес Полуяров, когда Лиза ушла. — Устает за день. Бодрится, а глаза сонные.
— Трудно так жить? — спросил Валентин.
— Наверное… — Полуяров усмехнулся. — Тяжеловато бывает. Иногда — очень.
— Я не представляю себя семьянином, — признался Валентин, которого после вкусного обеда одолела истома. Приятно было сидеть и дымить папиросой. — Кажется мне, что никогда у меня семьи не будет. Я, может быть, очень коряво выражусь, но не представляю, не понимаю, что такое жена, чем она от обыкновенной женщины отличается. Не знаю.
Видно было, что Полуярову хотелось рассмеяться, но он переборол желание и ответил серьезно:
— И не узнаешь до срока. Вся беда в том, что мы, пока не женаты, неправильно относимся к женщинам. Не за то их любим, за что надо любить. Не тем поклоняемся, кому поклоняться надо. Что нам в женщинах нравится? Глазки, губки, ножки, легкость в мыслях и прочее. Нравятся те, которые с презрением говорят о кухне и красиво о страсти. Ну и попадаемся, как рыбки на жирных червей, извини за прозаизм. Тянет нас к дамочкам, кои хороши только вне семьи…
Они разговаривали, пока Лиза не позвала из комнаты.
Лиза сидела за чертежным столом, втиснутым между кроватью и книжными полками. Дальше, вдоль стены, стояли письменный стол, шкаф, этажерка. Посередине — круглый стол, рядом — детская кроватка. Вся мебель размерами была чуть меньше обычной, будто подобрана под рост Лизы.
— Скучно мне, — прошептала она, — давайте чай пить здесь.
Домой Валентин возвращался поздно. Хозяйка наказала его за это тем, что не истопила печь. В другой раз он смущенно смолчал бы, но сейчас сказал:
— Сам истоплю. Ключ от дровяника где?
Изумленная старушка без слов отдала ключ, и через некоторое время Валентин уже сидел на полу, глядя на пламя в печи…
* * *…А вдруг ничего не было? Просто приснился дурной сон, сейчас она проснулась, и Олег вот-вот войдет в комнату. Стучат?.. Нет, тихо. Все это было… Кажется, еще одно усилие, еще раз закусить губы и — будешь уверенной, спокойной. А сердце ноет, оно глупое, оно ничего не понимает.
Здесь, на этом стуле, сидел Полуяров, и она рассказывала ему об Олеге. Потом пришел Филипп Владимирович, целовал ей руки и так разволновался, что Ларисе пришлось успокаивать его.
Стучат?.. Стучат! Лариса бросилась в коридор, толкнула дверь.
— Добрый вечер, — ласково проговорила стоявшая на лестничной площадке Лидия Константиновна. — Как далеко вы живете! Извините, что поздно навещаю вас.
Лариса пропустила ее вперед, а сама задержалась в коридоре, чтобы собраться с силами. Она впервые заметила, как похож Олег на мать.
— Где же вы, Ларочка? — позвала Лидия Константиновна. — У вас уютно, симпатично. Не лучше ли стол переставить сюда? Да, кстати, я ведь по делу. Я хочу забрать вещи. А почему у вас такой больной вид? Вы нездоровы?
— Насморк. Какие вещи?
— Только не пейте стрептоцид: действует на сердце. У вас как с сердцем? Вещи Олега, разумеется.
— А! — Лариса чуть не вскрикнула. — Пусть сам придет.
— Сам?! — с ужасом спросила Лидия Константиновна. — Он не может. Не обижайтесь, но ему неприятно. Дома творится что-то страшное. Отец ударил его… Олег измучился. Довольно с него. Он и так много пережил.
«Плакать я не буду, — подумала Лариса, — скорей бы она ушла», а вслух сказала:
— Вон чемоданы. Я все уложила.
Задержавшись в дверях, Лидия Константиновна заботливо, мягким голосом, совсем, как Олег, попросила:
— Ради бога, ни о чем не беспокойтесь. Деньги вы будете получать абсолютно аккуратно.
— Вот спасибо, — кусая губы, ответила Лариса, — вот хорошо…. А сколько вы будете платить мне?
— Рублей триста-четыреста.
У Ларисы зачесалась правая ладонь. Казалось, разожмись кулак, и рука сама ударит эту даму по щеке. Лариса шагнула назад, прошептала:
— Немного…
— Расходы по разводу мы…
— Идите к черту, — устало сказала Лариса, — убирайтесь.
Несколько дней она пролежала в постели. Иногда ей казалось, что она оглохла, но потом поняла: просто все молчат. Никто не говорит ни слова. И Лариса молчала. Боль бродила по всему телу, чаще останавливаясь в сердце.
— У нее сильное сердце, — услышала она однажды незнакомый голос и поверила в это. Действительно, у меня сильное сердце, доказывала себе Лариса и чувствовала, что оживает. Иногда она видела перед собой Олега, говорила:
— Чудак. До чего ты довел меня. Так умереть можно. Олег плакал, и она боялась протянуть к нему руку.
И все-таки не выдержала, протянула…
— Ей легче, — сказал Филипп Владимирович.
«Неправда! — хотела крикнуть Лариса. — Вы ничего не понимаете! Я умираю…»
Первый раз она вышла из дому вечером тридцать первого декабря.
Падал и падал снег, спешил на землю. Шли шумные, по-праздничному беззаботные люди. Лариса смотрела под ноги, боялась взглянуть в лица встречным: каждый мужчина походил на Олега. Где он сейчас? Что делает? Наверное, завязывает перед зеркалом галстук и напевает. А ей что делать? Какую песню петь?
Домой она вернулась в одиннадцатом часу.
— Идем к соседям? — спросила Александра Яковлевна. — Очень зовут. Новый год. Праздник ведь.
— Да, — печально согласилась Лариса, — весело… Кому я нужна, такая?.. Здесь больно, режет, — она положила руку на сердце. — Болит и болит. Уснуть бы. Я пойду лягу.
Она ушла в комнату, чтобы не смотреть в глаза Александры Яковлевны. Стыдно.
Кто-то стучит. Кого-то несет нелегкая.
— С Новым годом, — услышала она голос Валентина. — И обязательно с новым счастьем. Не выгоните?
— Зачем пришел? — удивленно спросила Лариса, выйдя на кухню.
— Новый год встречать.
— На кладбище сейчас веселее, чем у нас, — усмехнулась она.
— А я не за весельем пришел. Ты посмотри, чего я накупил! — похвастался Валентин, вываливая на стол кульки и пакеты. — Тебе что есть можно?
— Сегодня все, — разрешила Александра Яковлевна.
В дверь забарабанили.
— Это Маро, — сказала Лариса.
Маро ворвалась на кухню, кинулась к подруге, легко и осторожно подняла ее на руки и пропела:
— Баю-баюшки-баю. Роди, душа, пожалуйста, девочку, только ростом меньше, чем я. Нянькой буду. А?
— Сговорились? — Лариса посмотрела на Маро и Валентина. Они отрицательно покачали головами и рассмеялись. Когда сели за стол, Маро вскрикнула:
— Ой, мне страшно! Я забыла! Если он убежал, он правильно сделал! Я дура! Да!
Разбросав стулья с дороги, она выбежала из комнаты. Валентин направился было за ней, но остановился, услышав бой часов.
