Анатолий Климов - Северные рассказы
— Да, это верно. Эх, пойти поспать, что ли!.. — и валился на постель.
Однажды ночью, разбуженный стонами больного, Игнат долго раздумывал, затем оделся и растолкал Бориса. Они вышли за дверь. Там Игнат убедил Бориса присоединиться к плану спасения друга.
— Выхода нет, Борис. Сам видишь, во что он превратился. Это последняя мера. Убеждения не помогают, будем действовать иначе. Итак, бросим топить печь, пусть спит одетым.
V
К концу второго дня комната зимовки стала походить на заброшенную охотничью избушку. В пазы и трещины надуло снежную пыль, углы промерзли. Потолок покрылся кристаллами льда, на всех предметах лег иней. Чем холоднее становилось, тем все больше и больше трое зимовщиков надевали на себя мехов. Андрей, наконец, не выдержал:
— Что это за холодина такая? Дров принес бы, что ли.
— А ты заготовлял топливо? — спросил Игнат. — Холодно, так поди притащи охапку и растопи печь.
— Ну и чорт с вами! — озлился цынготник. — Пропадайте, как клопы. Я-то не замерзну, мне наплевать на холод.
Он надел на себя теплую оленью малицу и, как всегда, лег на постель.
Через час с кровати послышался спокойный храп. Игнат разбудил Бориса, и они занялись необычайными приготовлениями: за дверь вынесли дробовик, патронташ и около ружья поставили ненецкие широкие охотничьи лыжи, подбитые шкурой.
Ночь была морозна и прозрачно чиста...
У постели Игнат еще раз шопотом спросил:
— Ну, Борис, готов?
Борис дрожал.
— Не дрейфь, Боря, — горячо шептал Игнат. — Ну, давай разом. Пошел!
С последним выкриком он ринулся к спящему и поднял его своими сильными руками. У нар, тяжело дыша, возился Борис, Андрея они вынесли на мороз, бросили в снег, а сами быстро скрылись в дом.
Андрей долго пролежал в снегу. Он ничего не понимал и только прерывисто дышал. Отдышавшись, он сел в снегу и вдруг увидел лыжи и ружье. Молниеносная догадка пронзила его: «Дураки, скоты! Вместо помощи они выгнали меня с зимовки». Он с ужасом вздрогнул. Ярость обуяла его. Не чувствуя боли, Андрей вскочил на ноги и бросился к двери; она была крепко заперта. Андрей забарабанил в дверь кулаками:
— Пустите, скоты. Пустите! Вы не имеете права так издеваться. Я буду жаловаться...
— Кому и как, дорогой? — послышался из-за двери спокойный голос Игната. — Кому вы собираетесь на нас жаловаться? О чем вы будете бить челом?
— Звери! Пустите же... — со слезами молил Андрей, — пустите... Честное слово, я буду собирать дрова... Ну, разве так можно? — Он обессилел и медленно опустился у двери.
— Послушай, — снова раздался голос, — принеси мне куропатку — одну только куропатку — живую или мертвую! Мы пустим тебя, уложим в постель и укроем одеялом. Пока же хозяин этой чудной постели отсутствует, я буду занимать ее. А теперь не мешай спать.
— Открой сейчас же!.. — снова было забуянил Андрей, но тот же спокойный голос прервал его:
— А-а! Опять бузить? Слышишь, Андрей, двое на зимовке Грешной отходят ко сну, а третий грешник добровольно (подчеркиваю, доб-ро-воль-но!) отправляется на охоту. Вот и все. Спокойной ночи и удачной охоты, коллега.
Андрей был подавлен, слезы душили его.
— Боря! — закричал он, — Боря, неужели и ты?
— Андрюша, так пойми бу...
Голос прервался, что-то зашумело, шлепнулось, и снова заговорил Игнат:
— Борис не слышит, он давно спит. А перед сном велел передать, чтоб вы убирались. Андрей, я говорю серьезно: сейчас двенадцать часов ночи, ровно в пять утра; дверь будет открыта, а до этого времени побродите на лыжах, возитесь с собаками.
У дверей изгнанник простоял час. Понемногу стали замерзать ноги, озноб охватил тело. Андрей надел лыжи и стал ходить вокруг фактории. Согревшись, он устало садился и отдыхал, а когда мороз снова пробирался к телу, опять тяжело ползал на лыжах. Следом за ним ходили хмурые собаки упряжки Игната и, видимо, не могли постичь поступков этого странного человека. Андрей горько думал о своем положении, негодовал, злился, но дверь попрежнему оставалась закрытой. «Вот и я, как собака», — думалось ему. Он и не видел, как все это время — долгие пять часов — сквозь единственное, заснеженное окно зимовки за ним наблюдали две пары глаз: одна — тревожных и переполненных жалостью, другая — спокойных, чуть насмешливых.
VI
Дней через десять Андрей заметно окреп. Но изо дня в день, как и раньше, с необыкновенной методичностью Игнат и Борис продолжали выбрасывать своего товарища из дома. Сначала это озлобляло больного. Он перестал вовсе разговаривать с «теми двумя», старался вообще не замечать их. Однажды, в приступе отчаяния и злобы, после долгих жалоб и просьб впустить его хотя бы погреться, Андрей схватил двустволку и выпустил оба заряда в единственное окно фактории. Стекла со звоном рассыпались, оголяя черную пасть окна, в которой сейчас же появилось хладнокровное лицо Игната. Ясным взглядом смерил он Андрея и со вздохом сказал в глубь комнаты:
— Нет, ты напрасно обманываешь меня, Борис. Это вовсе не Андрей. Это Рудин на баррикадах восставшего Парило. Стыдно жить в наше время Рудину. Давай подушку, Боря. Нет, нет, не свою, а его, пусть спит без нее.
Окно заткнули подушкой. Через три часа Андрея впустили. Ложась спать, он был уверен, что демонстрация его никого не устрашила и он все-таки снова будет выброшен в снег. После этого случая в домике исчезли вилки и оружие оказалось разряженным.
«Боятся, убью», — догадался Андрей и еще больше замыкался.
Кризис наступил неожиданно. Ранним утром Андрей проснулся и ощутил удивительную легкость во всем организме: мозг не был утомлен кошмарами и в ногах не было ноющих судорог. Во всем теле ясно звучала жажда жизни, движений. Безумно захотелось почему-то быстро-быстро побегать на лыжах и здорово покушать. За период болезни это было впервые. Андрея вдруг потянуло ворочать камни и вгрызаться в землю. Жизнь звала! Он с благодарностью взглянул на спящего возле холодной печи Игната. «Наверное, злится на меня, да и Борька свирепеет. Как же это я так по-глупому скис?» Он быстро стал одеваться.
В это время проснулся Борис и потянулся рукой за часами. Но вместо часов рука Бориса натолкнулась на чью-то теплую физиономию. Борис сел на кровати — перед ним стоял смеющийся Андрей и прикладывал палец к губам:
— Тише, кочет задрипанный! Ну вас к чорту, сам пойду! Ложись, ложись, сегодня выходной у вас. Не буди Игната, тише, дьявол...
Но Игнат не спал. Чуть-чуть приоткрыв глаза, он наблюдал Андрея. «Кризис кончился, — думал он. — Можно ехать, ребятки. Рука отошла, а вы бездельничаете, как в Ессентуках, обжираетесь, толстеете и ленитесь. В путь, в путь, ребятки! Игра кончилась, вражеская королева залезла под сундук, остальное докончит весна и солнце».
Уходя из дома, Андрей оставил на столе записку.
VII
Девять огромных псов вихрем несли на юг легкие нарты. Скупое весеннее солнце на небе, пышно разодетом в песцовые груды облаков, впервые улыбалось полярной земле, глубоко спрятанной под сугробами. Воздух был чист и пьянящ: ветра с юга добрели сюда с запахами весны и трав.
Упряжка лихо взяла подъем с реки на крутой берег. Наверху нарты остановились. Каюр слез с санок и повернулся по следу. Голубые глаза его смотрели на черный силуэт домика, видневшегося в равнине. Там, поодаль от зимовки, стояли две человеческие фигуры. Каюр взял из саней винчестер и троекратно выстрелил; даль донесла в ответ глухие удары разрозненных залпов. Улыбаясь, каюр вынул из-за пазухи малицы записку и пробежал ее: «Я был трусом. Спасибо. Дверь можно не закрывать: вернусь через сутки; В окна стрелять не буду. Положите на стол хотя бы один нож: консервы вскрыть нечем. Игнат, ты молодец, товарищ Игнат».
Упряжка дружно рванула. Путь лежал к югу, через синий Байдарак с его гомоном птичьих базаров, сквозь хаотические горы голубых и зеленых торосов льда, через многие сотни бездорожных километров, где счастье и успех стремлений не размерены станциями и километровыми столбами.
Каюр разговаривал с собаками:
— Быстро, ребятки, мы запаздываем, редактор ждет от нас очерков и статей. Белый, выше хвост, старик! Кыш-кха! Усть-усть!
И он запел:
В морской пучине
Кто слезы льет, —
Тот не мужчина,
А кашалот...
О. Диксон, сентябрь 1937 г.
АНТ-9
Машину выводят на старт. Пара огромных лыж бороздит снег, оставляет широкий след. Лыжи упруго покачивают на себе корпус самолета. Мощный размах крыльев, полная полосатая грудь, стремительно выпирающая вперед, создает впечатление невиданной напряженной силы.
Кажется, вот сейчас легко сорвется машина вперед, шумно будут рваться в груди моторы, рассекая морозный воздух.
АНТ-9.
Самолет мощно гудит. Люди, одетые в мягкие, меховые комбинезоны, спешат в кабину. Три пропеллера будоражат воздух, содрогают каждую частицу машины.