Евгений Поповкин - Семья Рубанюк
Оттуда слышались свирепые удары костей по столу, — резались в «козла».
— А ну, цытьте! Слухайте!
Федор, не оборачиваясь, резко махнул рукой.
— Летят… Ще один… Да низко…
Все кинулись из вагона к выходу. Петро, убрав покинутую гармонь, спустился со ступенек последним. Вражеские самолеты, вытягиваясь в цепочку, разворачивались для бомбежки. От состава бежали в поле люди…
— Сюда! — крикнул из-под вагона Федор и, схватив Петра за руку, притянул его к себе.
Под вагоном уже было несколько человек. Они присели, скорчившись, и напряженно прислушивались к гудению самолетов.
Бомбардировщик с ревом пронесся над поездом, и сейчас же воздух качнуло — три взрыва один за другим прогрохотали в стороне.
— Запалил эшелон! — крикнул кто-то. — Гляньте, как пламя схватывается.
— По санитарному достал.
Петро выглянул. Впереди над тесно сдвинутыми составами хлестало синеватое пламя.
Больно ударившись головой о балку, Петро выскочил на обочину насыпи.
— Куда! Летают же! — донесся до его слуха чей-то голос. Но испуганный, трусливый окрик только подстегнул его.
Держась рукой за ушибленное место, Петро побежал к пылающим составам.
Еще издали он увидел, что пламя от развороченной цистерны перебросилось на соседние вагоны и два из них, с красными санитарными крестами, были охвачены огнем.
Бомбардировщики продолжали кружить над разъездом. Где-то в стороне беспорядочно били зенитные пулеметы.
Петро проворно вскочил в ближний вагон и столкнулся в тамбуре с девушкой в белом халате. Она помогала раненому с забинтованной головой выбраться из вагона.
— Там лежачие! — крикнула она Петру, махнув рукой в сторону коридора. — Тяжело раненные… Помогите.
Петро не успел еще сообразить, что надо делать, как она вернулась и потащила его за собой в конец вагона. В открытом купе лежало трое раненых.
Сестра освободила прикрепленные к стенке носилки, кивком головы приказала Петру взяться за них. Три пары широко раскрытых глаз молча следили за их торопливыми движениями.
Петро пошел впереди, неловко раскачиваясь и оступаясь. Раненый глухо застонал.
— Сейчас, сейчас, голубчик, — проговорила сестра. — Потерпи минуточку.
— Они еще летают? — спросил раненый, вслушиваясь в гул моторов.
У выхода из вагона Петро увидел Брусникина и еще какого-то красноармейца.
— Принимайте! — крикнул Петро.
Он не помнил, сколько времени пробыл в горящем вагоне, наполненном стонами, нетерпеливыми мольбами изувеченных, беспомощных людей. Как в тумане, мелькали перед ним багровые от жара лица сестры, Федора, Брусникина.
Он хотел было помочь отнести под деревья грузного, всхлипывающего от боли бойца, но не успел. Нарастающий вой бомбы прижал всех к земле. Петра, отшвырнуло в сторону, больно ударило по ноге. Над головами людей свистнули осколки, зашумели падающие ветки деревьев.
Петра оглушило. Как сквозь вату, услышал он дикий, нечеловеческий вопль. В нескольких шагах корчился, царапая землю пальцами, боец, которого он собирался нести. Осколком бомбы ему оторвало ногу выше колена.
VIIIК ночи поезд с мобилизованными прибыл на станцию Винница. Молоденький лейтенант, по фамилии Людников, переговорил с сопровождающим состав командиром, построил новобранцев и сделал перекличку.
До военного городка шли строем. Слева неясно темнели то ли сады, то ли городские постройки.
Остаток ночи ушел на получение немудреного солдатского имущества: обмундирования, котелков, плащпалаток.
Федор, угостив лейтенанта табачком, разговорился с ним и выведал, что новобранцев приказано отправить в запасный полк, километров за десять от города. Там они и будут обучаться.
Переодевались в прохладном, гулком помещении казармы. Петро сидел рядом со Степаном, неуверенными движениями заматывая на ноге обмотку. Управившись, он притопнул неуклюжим башмаком по цементному полу и засмеялся:
— Чем не бравый солдат?
Вокруг были такие же, как он, еще не нюхавшие пороха люди. С любопытством наблюдал Петро, как изменялись на его глазах вчерашние хлеборобы, слесари, трактористы, учителя. Гимнастерки и шаровары сидели на них неуклюже. Но каждый, надев форму, невольно подражал в выправке щеголеватому старшине, подтянутому лейтенанту.
Утром, встретив лейтенанта, Петро спросил:
— Где бы можно было газетку почитать?
Лейтенант строго посмотрел на него:
— Как спрашиваете? Почему не по-уставному? Почему пряжка на боку?
Петро оглядел себя, развел руками:
— За два часа еще не отшлифовался. Подтянусь.
— На читку газет будет дана команда.
— А без команды никак нельзя?
— Вон там, за столовой, читальня.
Лейтенант обиженно отвернул по-детски пухлое, еще безусое лицо. Его искренне огорчали люди, не знавшие уставных положений.
Петро пересек двор, разыскал читальню. Он открыл дверь и едва не вскрикнул от удивления, увидев там своего друга Курбасова.
— Мишка! — крикнул Петро.
Курбасов удивленно поднял глаза.
— Петька, черт!
— Ну и встреча!
Михаил, бросив недочитанный журнал, увлек Петра во двор.
— Ты в запасный? Это же здорово! Вместе будем. Здорово, а?
Они присели на штабелях дров, оживленно разговаривая.
Михаил находился в военном городке два дня, и его уже начинало угнетать вынужденное безделье. По двору бродили новобранцы; в город их не отпускали.
Заметив у ворот лейтенанта, который распекал за что-то дневального, Михаил показал на него рукой:
— Сейчас мы с ним поговорим. Нужно нам с тобой политься к одной бабушке. На вареники с вишнями. Каши еще успеем наглотаться.
— Что за бабушка такая?
— Бабушка и внучка. А внучке семнадцать волшебных лет… Ты уже женился?
— Да.
— Поспешил… Сам посмотришь… Пойду к лейтенанту увольнительную в город добывать. Дело не легкое.
Петро видел, как Михаил молодцевато подошел к лейтенанту. О чем он говорил с Людниковым, Петро не слышал, но вернулся Михаил с увольнительной на двоих.
Он уверенно повел Петра глухими задворками, огородами и садами. Густо усеянная зрелыми ягодами светло-зеленая листва вишен щекотала лицо, крупные дымчатые сливы клонили ветки книзу, дразнили своей доступностью.
Петро тяжело вздохнул. Михаил, угадав мысли друга, сказал:
— Сидеть бы тебе сейчас в таком вот плодоягодном раю, заниматься черенками и саженцами. А?
— Теперь уже не скоро придется…
Они выбрались, наконец, на широкую чистую улицу с беленькими домиками и крашеными заборами. Во дворе одного из них мелькнула и исчезла, быстро взбежав по ступенькам крылечка, статная девушка в ярко-красном сарафане, с толстыми черными косами.
— Бабушка, Миша пришел! — донесся из открытого окошка ее испуганный голос.
— Ну, держись! — подмигнул Михаил. — Прямое попадание в сердце обеспечено. Две пробоины в своем я уже насчитал. После двух встреч.
Он открыл калитку и пропустил Петра вперед. Тщательно расчищенные дорожки, кувшины на перилах крыльца, желтые шляпки подсолнухов у свежепобеленных стен летней кухни, цветник перед домом — все это сияло такими густыми, сочными красками, будто солнце всю свою щедрость, всю свою животворную силу отдало одному этому уголку.
Но и дальше, за плетнем, увитым хмелем и повиликой, все было залито ясным, прозрачным светом: фруктовые сады, тополи, красные, зеленые, серебристые крыши домиков.
— Ну как, Михайло, моя Украина? — спросил друга Петро. — Ты все Клязьму похваливал.
— Да, брат, сдаюсь…
На крыльцо, вытирая передником лоб, вышла низенькая, полная старушка.
— Пришел, озорник? — довольным тоном сказала она. — Ну, заходите в хату. А это дружок? Пожалуйте. Любка, иди! Что спряталась?
Из-за спины ее выглянула девушка, лукаво улыбаясь одними глазами, черными и блестящими.
— Что, Любаша, прячешься? — крикнул Михаил, поднимаясь на крылечко.
— Я не прячусь.
— А почему убежала?
— Бабушке сказать.
— Посмотри, какого орла привел.
Бабушка вдруг вспомнила, что на кухне у нее жарится что-то, и поспешно скрылась.
— Бабушка вчера только о вас и говорила, — сказала, смущенно краснея, Любаша. — Пирожки вы забыли. Чуть не плакала. Да и мне досадно было.
— Ничего, — успокоил Михаил. — Пирожками и сегодня не поздно заняться.
Любаша проводила друзей в комнату. К ее и бабушкиному удовольствию, Михаил распоряжался как дома: заказал к вареникам холодной сметаны, сам отобрал курицу в борщ. Предложение Любаши нагреть воды и помыть головы оба одобрили без колебания.
Управившись по хозяйству, бабушка надела чистое платье, повязалась накрахмаленным платочком.
— Когда фашиста прогоним, отдадите за меня Любашу, Анна Афанасьевна? — спросил ее Михаил.
