Михаил Аношкин - Семья Ладейщиковых
— А Ладейщиков?
— Ладейщиков? — Никита поморщился. — Как вам сказать? Был ничего, а сейчас не знаю, мало с ним встречаюсь. Признаться, недолюбливал его в школе, да и сейчас…
Соловьев понимающе кивнул головой. Никита заметил это, смутился и поправился:
— Вы не подумайте чего-нибудь такого. У нас с ним характеры разные. В школе он выскочкой был, а я не люблю таких. В институт пошел, год поучился и сбежал. Не понравилось.
— Что же ему не понравилось?
— Не знаю.
За частоколом леса стали видны окраинные домишки города. Они были разбросаны тут и там, один боком к другому. И лишь дальше они неохотно построились в улицу, которая сразу начала взбираться на косогор, а потом стремительно побежала вниз.
Когда рыбаки достигли первых домиков, грянул гром, подул сильный ветер и крупные капли дождя, похожие на ртутные шарики, мягко упали в дорожную пыль.
— Побежимте, Николай Иванович! — Никита взглянул на Соловьева, на тучу и, не ожидая согласия спутника, сорвался с места.
Соловьев помешкал, подумал — бежать или нет? Но махнул рукой и побежал следом за Бадейкиным.
Недалеко от центра, где начинались кирпичные многоэтажные дома, дороги их расходились. Николай Иванович попрощался с Никитой, но, пройдя несколько шагов, что-то вспомнил и окликнул Бадейкина. Тот остановился.
— Кстати, — сказал Соловьев. — Вы зайдите ко мне на днях. Рукопись я вашу прочитал.
— Зайду!
Никита свернул в переулок.
А дождь, после громового раската, усилился.
III
Всякий раз, когда Никита приближался к дому Морозовых, им овладевали воспоминания хорошие и немножко грустные. Он и не пытался их заглушить. Они доставляли ему удовольствие.
Небольшой палисадничек с буйно разросшейся сиренью, за которой прятались два окна с голубыми наличниками и ставнями; скамейка возле палисадника; почерневшие от времени и украшенные по краям и в центре замысловатой резьбой ворота; дощатый забор, за которым в летнюю пору зеленел огород, — все до мелочей было знакомо и дорого Никите. Здесь до замужества жила Тоня, здесь дед Матвей заронил в нем любовь к родным местам, здесь Анна Андреевна заменила ему мать. И не было на свете роднее семьи для Никиты, чем семья Морозовых, не было в мире дороже дома, чем этот дом. Сирота Никита Бадейкин, хотя и жил в детдоме до самого окончания десятилетки, был у Морозовых своим, и двери их дома для него были всегда открыты. Никита дружил с Тоней. Со временем эта дружба у Никиты переросла в более серьезное чувство, о котором он никогда и никому не говорил.
Подгоняемый дождем, Никита добежал до ворот и остановился под крышей, чтобы перевести дух. Он поставил корзину на землю и, насколько это было возможно, привел себя в порядок. Взгляд его упал на подсолнух, который словно из любопытства просунул рыжую мокрую голову между досок забора и любовался тем, как на улице прыгают и танцуют пузырьки в лужах.
Никита вспомнил один случай многолетней давности. Было это еще в школе. Шли экзамены. Никита готовился к ним вместе с Тоней. Занимались они обычно в черемуховом садике, который находился в конце огорода. Там было всегда хорошо и никто не мешал. Однажды нагрянула гроза. Никита и Тоня спрятались под сараем. Когда мощно и торжественно прогремел первый раскат грома, когда, как из ведра, хлынул ливень, Тоня вдруг вспомнила, что в садике остался коврик и тетрадка. Она вопросительно взглянула на Никиту и неожиданно для него, тряхнув кудрями, ринулась в водяной вихрь. Была она в этот момент такая стремительная, отчаянная, что Никита даже вскрикнул от восторга и бросился следом за ней. Его сразу окатило холодной водой, даже дух занялся и стало очень весело. Никита бежал, крича что-то, и не заметил, как влетел на морковную грядку и изрядно ее истоптал.
Когда, возбужденные и промокшие до ниточки, они вернулись под сарай, их встретила там сердитым взглядом Анна Андреевна. Влетело им тогда обоим, но Никите больше: еще и за потоптанную грядку. Анна Андреевна слегка потаскала его за вихры.
После ее ухода Никита и Тоня переглянулись и безудержно рассмеялись. Впоследствии Никита часто вспоминал Тоню такой: в мокром платье, с блестящими от дождя волосами, с веселыми искорками в карих глазах, заразительно смеющейся. И чем больше отдалялось это событие, тем значительней и неповторимей оно было для Никиты, тем дороже, роднее становилась Тоня…
…Никита пригладил на голове мокрые волосы и открыл калитку. Оставив у сеней удочки, он взял корзину и вошел в кухню. Возле стола чистила картошку Тоня. Он не ожидал встретить ее здесь. Она посмотрела на него внимательно, будто не узнавая, и ласково улыбнулась.
— Откуда ты взялся в такую рань?
— С озера. Рыбу вам от деда Матвея принес.
— Мама! — крикнула Тоня. Никита заметил, что крышка подполья открыта: очевидно, там была Анна Андреевна. Никита поставил корзину на пол.
— Садись, — пригласила Тоня.
— Мне, собственно, идти надо.
— Куда же ты пойдешь? На дворе такой дождь. Пережди немного.
— Можно и переждать, — согласился Никита и, придвинув к двери стул, сел на него.
Из подполья показалась Анна Андреевна с крынкой молока в руках.
— Здравствуй, Никита. Рыбу, говоришь, принес? А славная, рыба-то?
— Окунишки.
— Тогда ладно, — она поставила на стол крынку.
«А Тоня похудела, — думал Никита, — бледная стала, синева под глазами, а глаза, что за чудные у Тони глаза! Большие, карие!» Он вздохнул.
— Как он там, Матвеюшка-то? Ничего не наказывал? — спросила Анна Андреевна.
— Нет, — покачал головой Никита и, вспомнив, как его принял дед, добавил: — Отшельник-отшельником.
— Совсем обирючился, — согласилась старушка.
Тоня тыльной стороной ладони провела по лбу и спросила Никиту:
— Все рыбачишь?
— Балуюсь.
— В отпуске?
— В отпуске. У нас некоторые учителя в Крым уехали отдохнуть, а я не поехал. Путевки не досталось, да и на озере лучше отдохну.
— А ты все такой же непоседа, — улыбнулась Тоня. — Не женился еще?
— Невеста еще не выросла, — попробовал отшутиться Никита, чувствуя, что краснеет.
Тоня уловила его смущение, улыбнулась уголками губ.
— Что же, по душе не выберешь?
— Подрастет — женюсь. Торопиться некуда.
— Ой ли? — покачала головой Тоня. — Прождешь — опоздаешь!
— Хватит тебе смеяться над парнем, — вступилась за Никиту Анна Андреевна.
В это время хлопнула калитка.
Вошел Петр Ладейщиков в плаще, в кожаной фуражке.
— А, Никита! Здорово! — Петр наскоро обтер о половичок сапоги, стряхнул с фуражки воду и прошел вперед, сел возле стола, за которым Тоня чистила картошку. Тоня насупилась, прикусила нижнюю губу.
— Что, Никита, — раскидывая в стороны полы плаща, усмехнулся Ладейщиков. — Рыбку удишь в мутной водичке? Правильно. Лови, лови, авось поймаешь.
— Ты, видать, сегодня уже приложился, — недовольно сказала Анна Андреевна.
— То не в счет! Налейте стопочку, Никита выпьет за здоровье моей жены. Я — за его здоровье. И порядок.
— Перестань болтать глупости! — резко оборвала его Тоня. — Как тебе не совестно!
— Видел? — подмигнул Ладейщиков Никите. — Сплеча рубит. Кстати, Никита, как правильно писать «не совестно»: врозь или слитно?
Тоня всердцах бросила нож на стол и скрылась в горнице.
— Вот те на! — удивленно произнес Ладейщиков.
— Возьму полено да поленом так отвожу, так отвожу, — сердито сказала Анна Андреевна, — чтобы ты смекал, где омут, а где край.
— Нет в этом доме демократии! — покачал головой Ладейщиков.
Никита хотел сказать Ладейщикову что-нибудь резкое и обидное, но сдержался и, попрощавшись с Анной Андреевной, вышел из комнаты.
В горнице заплакал маленький Славик.
IV
Когда ушел Бадейкин, Тоня появилась на кухне ее Славиком на руках. Петр поманил сына к себе. Мальчик улыбнулся, но еще крепче прижался к матери. Тоня хмуро спросила Петра:
— Ты зачем пришел?
— Странно! — ответил Петр, стараясь превратить разговор в шутку. — Пришел к тебе, к сыну. Куда же мне еще идти?
— Я тебя не звала и делать тебе здесь нечего. Уходи!
— Тоня!
— Уходи!
— Уж помирились бы, что ли, — вмешалась Анна Андреевна.
Тоня бросила на нее гневный взгляд:
— Не твое дело, мама!
— Мне что? Нехорошо вот только получается.
Тоня круто, повернулась и ушла в горницу. Петр поерзал на стуле и тоже поплелся в горницу. Его упрямство вывело Тоню из терпения.
— Сию же минуту чтобы тебя здесь не было! — еле сдерживая себя, проговорила она. — Или уйду я, слышишь?
— Ну, зачем же так, Тоня?
— Уходи! Не могу смотреть на тебя после вчерашнего.
Петр понял, что его упрямство может довести их до новой крупной ссоры. И он вышел в кухню.
