Михаил Аношкин - Семья Ладейщиковых
Озеро словно застыло. Камыши стеной стоят. Небо синеет и синеет. Солнце скоро скроется за лесом. Оно опускается медленно, словно старается подольше задержать свои лучи на озере, на камышах, кустарниках и дедовом шалаше.
— Вот и скрылось, — сказала Тоня. — Ну, отец, давай корми нас. Мы голодны.
Ужинали молча. Дед Матвей окончил первым, задымил трубкой и, подымаясь, сказал.
— Спать сегодня не придется. Лучить поедем.
— Ой! — радостно воскликнула Тоня, подскочила к отцу и закружилась с ним на поляне.
Дед повертывался неуклюже, и Петру казалось, что он вот-вот упадет.
— Хватит тебе, сорока! — незлобно отбивался старик. — Ишь, телячья радость на тебя напала!
Петр с тоской подумал: «Эх, придется целую ночь коротать. Удовольствие ниже среднего. Я откажусь». Тоня подсела к нему и спросила:
— Ты никогда не лучил?
— Нет.
— Это же прелесть! Мне лет пятнадцать было, когда отец взял меня в первый раз лучить. Никогда не забуду этой ночи. Ты сам увидишь, какая это красота!
— Тоня, а если я не поеду?
— Почему? — и потускнела у нее в глазах радость.
— Не умею я…
— Как хочешь, — она отвернулась и стала задумчивой.
На рыбалку Петр поехал: не хотел обижать Тоню. На кормовое весло дед Матвей посадил Тоню; Петру он это дело не доверял: нужно грести тихо, без всплесков, а Петр так не сможет. Его посадили в середине лодки. Дед устроился в носу лодки. Здесь был ловко приспособлен небольшой каганец с сухими смолевыми поленьями. Снизу лежало несколько пластинок бересты — для запала. Перед самым отплытием дед Матвей подпалил бересту, и костер весело запылал в носовой части лодки. Тьма отодвинулась в сторону. Дед Матвей стоял у самого каганца, плотный, бородатый и держал в руках длинную острогу. Озерный царь!
Лодка плыла тяжело, но бесшумно. Тоня знала, как ее надо вести. Дед зорко вглядывался в озерную пучину Петр тоже посмотрел и поразился этой красоте: свет от костра чуть не до дна осветил воду. Проплывали сказочные заросли водорослей, мелькали зонты кувшинок. Местами заросли круто обрывались, и тогда пугала темень озерной глубины.
Но вот дед Матвей махнул Тоне рукой, чтобы перестала грести, и медленно стал приподнимать острогу, целясь во что-то невидимое. В его замедленном движении чувствовалось напряжение охотника, заметившего зверя. Дед резко опустил острогу и так же резко выдернул ее, Петр услышал глухой всплеск воды, кряхтенье деда, и к ногам изумленного Петра плюхнулось что-то тяжелое и длинное. «Щука!» — догадался Петр, и ему вдруг захотелось самому поймать острогой такую щуку. Он попросил об этом деда. Тот, не оборачиваясь, буркнул:
— Сиди и не выдумывай!
Тоня вступилась за мужа, и дед неохотно спросил:
— А сумеешь?
— Попробую.
Дед со вздохом передал Петру острогу и сказал:
— Не торопись. Да целься впереди головы. И главное — не спеши. А то поспешишь — людей насмешишь. И щуку не поймаешь и сам за милую душу в воду кувыркнешься.
Они поменялись местами. Петр встал с острогой. Тоня села на место мужа. Дед — за весло.
Неслышно скользит по воде лодка. На носу ее пылает каганец. Над озером чернеет звездное небо. Тишина. Петр стоит, крепко сжимая шершавый черенок остроги и, напрягаясь, всматривается в просвеченный костром кусок озера. Вдруг он увидел щуку, и дрожь пробежала по телу, сердце забилось сильней.
— Тише! — процедил он сквозь зубы. — Тише!
Дед Матвей перестал грести. В воде темнело длинное, веретенообразное тело рыбы. Она дремала. Петр, сгорая от нетерпения, замахнулся острогой и ударил с опережением, как его учил дед. Ударил так сильно, что покачнулся и едва удержался на ногах. Потянул острогу обратно и сразу понял, что промахнулся. Щуки не было.
— Тьфу! — рассердился дед. — Ты, может, корягу за щуку принял?
— Я ведь не слепой.
— И большая?
— Побольше твоей будет.
— Рыбак! — ехидно заметил дед Матвей и снова принялся грести.
Тоню рассмешило неподдельное отцово огорчение. Дед Матвей цыкнул на дочь.
Так они проплутали по озеру до рассвета. Петр поймал только одну щуку, а дед три. Но и одна принесла ему столько неиспытанной радости, что Петр был совершенно счастлив.
Тоня выскочила на берег первой, добежала до шалаша, упала на траву и сказала:
— Фу, как я устала! И как чудесно!
Дед стал готовить завтрак, а Петр и Тоня уснули. Проснулись и услышали мужские голоса. Тоня выглянула из шалаша, зажмурилась от яркого солнца. Она увидела Соловьева, а рядом с ним — рослого юношу, такого же горбоносого, как и Николай Иванович. Дед Матвей что-то объяснял им, и они оба внимательно слушали его. Вслед за Тоней выглянул и Петр. Но увидев Соловьева, скрылся обратно.
— Выходи, выходи, Петр Алексеевич, нечего прятаться, — весело сказал Николай Иванович.
Тоня посмеялась над Петром и первая вылезла из шалаша.
Соловьев приветливо им улыбнулся.
— Оказывается, вы здесь всей семьей!
— Нет, сын дома и бабушка.
— Почему же вы их оставили?
— Одному рано, а другой поздно.
— Если так! — улыбнулся Соловьев. — А мы с сыном решили последовать примеру Матвея Даниловича, как робинзоны, забраться на необитаемый остров и там пожить в свое удовольствие.
Соловьевы попрощались и поплыли.
Тоня и Петр смотрели вслед уплывающим. Дед Матвей сидел на чурбашке, курил трубку и тоже смотрел на удаляющуюся лодку. Когда она скрылась из виду, дед кряхтя поднялся и направился к шалашу отсыпаться.
А утро начиналось солнечное, прозрачное, безветренное, обещая погожий жаркий день.
