Лев Черепанов - Горбатые мили
— Эти?.. Под одной крышей?
Перед тем как распорядиться, Венка необыкновенно бережно, словно уникальное произведение зодчества, поместил на переднее сиденье сундучок, попробовал — не упадет?
— Подруливай к ним и жди.
Равнодушный ко всему, смурый водитель открыл дверцу, ничем не выказав, поедет или нет.
— Вышел приказ касательно придуманных вами, тралфлотовцами, кавалькад. Строжайше запрещено… Я расписался. Если прихватят меня…
— Что там?.. Трус этакий! — разразился Венка. — Соображай! Получишь-то не по счетчику — сразу всю дневную выручку. Мне что, по-твоему, жалко их, что ли? — хлопнул себя по прямоугольной выпуклости на обтянутом бедре.
Назар терялся в догадках — что происходит? А Венка суетился у второй машины с кубиками, открыл у ней дверцу:
— Да, краб. Нет, не промысловый. На такой никакого спроса. Там-то, что ли? То же самое! Кому-то нужен! Королевский, говорю! Видишь, он все равно что корона в драгоценностях. Теперь пристраивайся к зафрахтованному мною в кильватер.
Чем загрузить третью машину? Сорвал с виска одолженный тралмейстером берет. В четвертую браво вскочил сам.
— Куда?.. — сдался водитель.
Из облака выхлопных газов, перейдя на крик, Венка великодушно, как всемогущий, обещал создать Назару в плаванье режим наибольшего благоприятствования.
— За меня держитесь, за меня! Не пропадете!..
— Вот эт-да! Не перевелись еще широкие натуры. Как гул-яйет! Меня аж завидки берут! — Прохожий морского образца остановился, руки у него опустились как плети.
— А что хорошего? Пораспустили, видишь же! — пошел на него сугубо сухопутный.
— Ну зачем вы в самом деле!.. — кто-то обиделся за Венку. — Не существует же, нет предписания, как тратить честно, собственным горбом добытые деньги. Или это не довод?
Слух о таких выездах тралфлотовцев разнесся по всем портам. Озорным вроде Венки что главное? Ударить ротозеев по мозгам: смотрите, вот как я могу!
— Моряк сошел на берег! — примирительно и ругливо загудел детина в бушлате с чужого плеча. — Он, может, в действительности… — сытно икнул, — наверно, в бездну эту, в проклятую, заглядывал, как я. В самое ее нутро. А то дышал смесью из циклона и антициклона.
Вереница такси скрылась из виду.
— Нам тоже… пора податься к Аляске, под Клондайк, — сказал четвертый, мучительно переживая собственную трезвость. — Поиздержались! — вывернул карманы. — На днях «Тафуин» туда отправляется. Наймемся на него во имя больших копеек?
Детина в бушлате ухмыльнулся. Мыкался, бороздил он под Клондайком с Венкой на среднем рыболовном траулере (эсэртэ). Камбала там устилала под ними дно чуть ли не в два-три ряда. Когда она, в большинстве желтопузая, шлепалась на палубу, то выгибалась и часто била хвостом: аплодировала. Матросы-добытчики переглядывались, отпускали соответствующие случаю шуточки, с задором, пунцовея от усилий, подталкивали, пинали, гребли бело-бурые, резвые лепехи к горловине бункера.
Последний замет перед возвращением к родному берегу не предвещал никакой беды.
Из приподнятого на палубе трала сначала просыпалась живность, какая всем давно примелькалась. Пошли в ход деревянные скребки — она полетела чайкам на прокорм. Как только ссыпалась с верхней кромки никому не нужная треска, так показались на свет торчащие рожки, среди них, в комьях донного голубого ила, концы стального троса.
Что удумал подкинуть из своих чертогов морской дьявол? Мину…
При виде ее на эсэртэ кое-кто утратил дар речи. Могла ж взорваться, всех поднять в воздух.
4Кончился медосмотр.
Назар приложил ладонь к внутреннему карману кожанки — ощутил приятную мягкость санитарного паспорта с автографами врачей городской поликлиники и аляповатым оттиском-заключением: «ГОДЕН».
У пирса в общем строю замерли, как на торжественной поверке, ошвартованные траулеры: худощавые, с нервически подтянутыми боками, развалистые. Он словно выбирал, какой из них поприглядней.
За углом мастерской, ближе к урезу моря, возвышалось жилье из того, что оказалось под рукой, из старого, кое-где пробитого брезента, защитной парусины, бумазеи, тонкого холста и меченных треугольниками простыней. Наклонный задник крайнего навеса с единственной стенкой изнутри выгнули чьи-то спины, плечи, головы, локти… На фанере, прицепленной над предупреждающими плакатами кабинета техники безопасности, взблескивала свежая киноварь: «Осторожно, здесь холостяки!» Напротив неизвестно для чего полыхал костер. Рядом на спутанной траве валялись роскошные яловые сапоги, явно неряхи: в налипшей сельдяной чешуе. Где-то близко кончалась жизнь пишущей машинки: стучала, запиналась. Остро тренькала гитара, и кто-то ломким, неподдающимся баритоном пел о том, что человек счастлив уже потому, что может однажды уйти в плаванье, причем все равно куда, лишь бы открывались виды на угодные душе просторы.
В «Тафуине» Назар нашел что-то особенное. Не просто рассматривал ходовую рубку с верхним капитанским мостиком, нависшую над довольно просторным полубаком с якорной лебедкой, вентиляционными колоннами, высоченной будкой элеватора и воздетыми к небу стрелами грузовых лебедок, а н е ж и л это в себе. Вгляделся в полосу прямоугольных иллюминаторов, в леера. Опустил взгляд ниже, до четких и плавных обводов как бы цельнолитого корпуса…
К причальной стенке подошел мужчина, тоже высоченный, как Назар, только значительно старше. Потоптался.
Он явно выбился из сил. Уже одним своим видом взывал к сочувствию.
— Как будто… плывет! — сказал Назар о «Тафуине». — Не находите?
Тот, что стоял с ним рядом покачиваясь, не вымолвил ни слова.
— Вы из экипажа? — спросил его Назар, уловив созвучие в названии кормовой мачты с русским словом: бизань — п о з а д и. На ней кто-то поднял для просушки пожарные шланги. Носовая несла на рее флаги чрезвычайного предупреждения.
— Была у меня морока в поликлинике. Уговаривал терапевта: «Родной, я на женскую должность иду. Прачкой. Не верю, что не сделаете мне скидку».
— Вам осточертело на берегу? Больше не можете?..
Незнакомец представился не сразу. Попристальней присмотрелся к Назару: тот ли, кого столько искал, — исходил базу вдоль и поперек.
— Кузьма Никодимыч. — Тотчас уткнулся в ладонь. Наклонился, отвернулся и протяжно так, словно что-то приключилось у него с горлом, сухость или еще что: «Х-мм».
— В вашем возрасте, извините, в са-мый раз тешить внучат. Вполне, думаю.
Какой прок от спора? Кузьма Никодимыч кивнул стриженой шишкастой головой, ощутив, словно кто-то сжал ему горло. Поперхнулся, дернул длинный конец галстука вниз.
— К сыну я… — Вложил два пальца за воротник. — К нему ехал. А он знаете где? О-хо-хо!
Рядом снижалась клуша. Кузьма Никодимыч невольно пригнулся. У него оттого обнажилась чуть не до ключицы шея, чего не пропустил Назар, уставился в нее, сознавая, что нельзя так, надо побыстрей отвести взгляд. А Кузьма Никодимыч вроде ничего такого не испытывал, рассматривал металлическую опору с парой прожекторов, цех рыболовных снастей, гладкие бетонные колонны:
— …Тут уже рейс на носу. Не до Венки. Отстанет. Так ведь?
— Что?.. — насторожился Назар. — Мы же с ним на баркентине общались в конце дня! Вдвоем!..
На лбу у Кузьмы Никодимыча заблестел пот — маленькие бисеринки. Что-то сказал про милицию. Только к чему?
— В стороночку. В сто-р-роночку!
На Назара и Кузьму Никодимыча надвинулись одетые в комбинезоны с болтающимися противогазами. За ними следом шел брюнет руководящего вида, еще молодой, а уже с брюшком, отирал платком взмокший затылок и внушал нагруженному порожними кулями почти без желания. Выталкивал из себя слова:
— У моряков… все, что выше пояса, — это… грудь.
«Где-то уже сходились наши пути?.. — силился припомнить Назар. — А-аа, вчера же! Ну! Этот, чувствительный… завидовал, как шиковал Венка. Сугубо сухопутный тоже здесь! А этот еще!.. Поэт мирного сосуществования в бушлате с чужого плеча. Уже с синяком под глазом? Все, выходит, надумали отправиться с нами. Ком-пания!..»
— Я говорю, строжайше соблюдать условия. Если что-то не то… Только заподозрите, я говорю. Какую-нибудь опасность. Малейшую. В таком разе… — гундосил брюнет. На что не требовалось тратить много времени: где следовало положить кули, — он употребил минут двадцать. — Я говорю, действуйте. Без тактики с нашей стороны все потравленные крысы поразбегутся, залезут подальше, за переборки, в щели какие-нибудь, потом протухнут, вам же придется, я говорю, лазать-шарить: где там они, получается…
На ошвартованном возле «Тафуина» среднем рыболовном траулере никогда не слыхали об этом, что ли?
— В какую воду кули кунать? В пресную?
«Смотри-ка ты! — вдруг испугался Назар. — Пожарный рукав на кормовой мачте. А сигнальные предупредительные флаги? Что они означают? По порядку, сверху… Прямоугольный с ядовито-желтыми поперечными полосами? Такой же формы бело-синий? За ним — поменьше, красно-бело-синий треугольник?»
