Анатолий Тоболяк - Двое в доме
— Ложись, пожалуйста, — уже молит Елена Дмитриевна.
Павел Матвеевич опять жалобно улыбается Юле — вот, мол, видишь, и поговорить уже нельзя; уходит в глубину комнаты. Не заснет теперь, конечно, будет лежать и смотреть в потолок.
Юля сняла свою шубку, шапочку. Какая красивая все-таки женщина! Прекрасно выглядит, а ведь уже тридцать восемь, как Леониду, и двое детей. Вот что значит жить с хорошим мужем, прямо веет от нее здоровьем и радостью, а ведь до чего Леонид ее довел, уезжала изможденная, издерганная… Такую жену потерял, пьяница несчастный, еще повезло, что встретилась Катя, молиться должен на нее, на руках носить, что пошла за ним, — нет, и ее теперь мытарит!
Юля осматривается в гостиной. Елена Дмитриевна грустно говорит:
— Музей, а не квартира. А мы главные экспонаты.
На пианино фотография Леонида и Кати; стоят в обнимку около какого-то водопада, смеются; взгляд Юли скользнул по ней. Когда-то здесь была другая фотография — Леонид и Юля; тоже снялись в обнимку, тоже смеялись. Елена Дмитриевна поспешно усаживает Юлю в кресло, сама закуривает.
— Вы все курите?
— Да, по-прежнему. Видно, уж могила исправит.
— А вы хорошо выглядите…
Елена Дмитриевна машет рукой:
— Не смеши, Юля! Вот ты действительно хорошо выглядишь. Смотреть приятно. А папа сильно изменился?
Сорвалось — «папа», но исправлять уже поздно.
Юля честно признается:
— Очень сильно.
— Да, сдал он…
— А ваш желудок как?
Помнит ведь о чем…
— А ну его! Надоело с ним возиться. Болит и болит. А ты как?
— Спасибо, хорошо.
Это лишь вступление, обе понимают.
— Я слышала, с твоей мамой неладно. Ты из-за этого приехала?
— Да, знаете, она сильно болеет. Я к вам потому и пришла. То есть не совсем потому, — поправляется Юля и краснеет, — я все равно бы зашла. Вы не могли бы маму посмотреть?
— А что с ней? Все то же?
— Да. Но хуже стало.
Елена Дмитриевна на миг задумывается.
— Я, конечно, зайду. Но ты понимаешь, что я мало чем могу помочь.
— Все равно. Мама очень хочет, чтобы вы ее посмотрели.
— Ну, хорошо, — соглашается Елена Дмитриевна. — А ты зачем в Москву ездила?
Юля улыбается.
— На курсы повышения квалификации.
— А-а! Ты по-прежнему завуч?
— Нет, уже директор.
— Молодец! — искренне говорит Елена Дмитриевна. Она действительно рада за Юлю. За какие-то шесть лет так продвинулась по работе — директор большой школы, и это несмотря на то, что родила второго ребенка, — молодец. Да что ж удивляться, когда такой муж! Сколько лет она загубила с Леонидом!
Елена Дмитриевна курит и курит, глубоко затягиваясь.
— Как твоя дочка?
Второй дочери Юли четыре года. Юля достает из сумочки фотографию — посмотрите. На Елену Дмитриевну глядит белокурая, красивая, очень серьезная девочка. Несомненное сходство с матерью. А вот Аллочка вся в отца, в Леонида. Елена Дмитриевна невольно бросает взгляд на фотографию внучки — тоже стоит на пианино, совсем недавняя. Просила ведь бесенка сняться как полагается, в хорошем платье, с прической, нет же, не послушалась, — на голове какая-то глупая соломенная шляпа, да еще на затылок сдвинута, ковбойка навыпуск, джинсы, за спиной огромный рюкзачище, хохочет, хоть бы ей что! А мордочка симпатичная, глаза живые, волосы, как дети рисуют дым, — никак не дашь восемнадцать, совсем девчонка.
Юля, оживляясь, рассказывает про Аллочку. Чувствуется, что она гордится дочерью, — еще бы не гордиться, такая умница: и школу окончила с медалью, и в Институт стали поступила, куда девушек не очень-то охотно принимают… Как сессия? Юля рассказывает, глаза у нее блестят. Елена Дмитриевна, подавшись вперед, жадно слушает — два месяца уже нет писем из Москвы… Слава богу, Алла переехала в новое общежитие, а то ведь в старом теснотища была. Сколько человек в комнате? Где она питается? Похудела, да? Вот безобразница, наверно ест на ходу, надо будет поругать ее в письме.
Юля разгорячилась.
— Знаете, мама, — говорит она и замолкает, прикусив язык.
Елена Дмитриевна нетерпеливо отмахивается:
— Ничего, ничего!..
— Знаете, она не на шутку влюбилась.
Елена Дмитриевна замерла, даже про папиросу забыла. Шепотом:
— Да что ты!..
Юля кивает.
— Кто же он? Ты видела?
— Его сейчас нет в Москве. Тоже студент. Из авиационного института с третьего курса, — волнуясь, объясняет Юля.
— Где же они познакомились?
— Алка говорит, что на вечере. К ним часто приходят из других вузов. Ну вот.
— Подумать только! А что он из себя хоть представляет? Не пьет?
Сама не понимает, почему спросила именно об этом, а впрочем, понятно: ниточка мысли протянулась к Леониду… Юля этим вопросом напугана, она, очевидно, над ним не задумывалась. Говорит тревожно:
— Я не знаю… Нет, наверно. Алка только одно твердит: хороший, хороший.
Елена Дмитриевна еще больше бывшей невестки напугана своим предположением. Что значит на современном языке «хороший, хороший»? Разве она не помнит — Леонид уже начал выпивать, чуть не каждый день приходил навеселе, она тогда вызвала Юлю на разговор: «Послушай, Юля, чем я могу помочь?» — а что Юля ответила? — «Мама, не беспокойтесь, это пройдет. Он просто много работает. А человек он хороший. Он бросит». Что же, бросил? Издал свой тоненький сборник стихов, еще хуже стал себя вести: то на ночь не придет, то придет пьяный, удивительно, как его еще в газете держали… Они с отцом только и терпели ради Юли и Аллочки, но Юля не выдержала и правильно сделала, что развелась, раньше надо было!
— Что же у них… серьезно?
Юля и представить не может, какой длинный путь Елена Дмитриевна проделала за эту минуту, из каких глубин времени вернулась опять сюда.
— Не знаю. Алка сама не своя.
— Боюсь я за нее, Юля.
— Я тоже.
Елена Дмитриевна решается на главный вопрос.
— Замуж-то не собирается?
— Ой, что вы! — вскрикивает Юля с таким испугом, точно это ей предложили выйти еще раз замуж.
— Ты ведь знаешь, как сейчас. У них это быстро. Аллочке уже восемнадцать. Ты ведь сама… — Елена Дмитриевна недоговаривает и улыбается.
— Да, конечно… Я помню… И все-таки… Нет, мама! Нет, Елена Дмитриевна! Алка более рассудительная, чем была я. А потом, я ей строго-настрого наказала, чтобы до диплома не думала о замужестве.
Елена Дмитриевна вздыхает: ну, да, прикажешь ей! такая строптивая, вся в Леонида… В ее глазах загорается мечтательный огонек. Перед ней вдруг распахивается неожиданная сияющая даль. Ведь это что же? Ведь что получается? Ведь если у Аллочки это серьезно — а это может быть серьезным, все-таки восемнадцать лет, — тогда ведь, глядишь, года через два… Нет, об этом невозможно думать, прямо сердце от радости разрывается при одной только мысли, — а почему бы и нет? Недаром ведь твердят — акселерация, акселерация. Господи, ведь она скоро может стать прабабушкой! С ума сойти, невозможно поверить! Ведь часто думала об этом, но казалось почему-то, что так далеко, неосуществимо, — и вот Юля говорит, что Аллочка влюбилась. Значит, что же? Просто голова кругом идет… Прабабушка, подумать только!
Юле передалось волнение Елены Дмитриевны, но она понимает его по-своему. Улыбка исчезает, на лбу появляется морщинка. Что-то наставительное звучит в ее голосе:
— Вы думаете, она может выйти без моего разрешения? — и отвечает сама себе: — Нет, этого не будет.
— Конечно, нет, — быстро отвечает Елена Дмитриевна и — пых-пых! — быстро два раза затягивается.
Откуда Юле знать, что она уже нянчит правнучку (обязательно правнучку, хватит с нее мальчишек!). Юля еще такая молодая, всего тридцать восемь, она, видимо, не может представить себя бабушкой.
Елена Дмитриевна осторожно, хоть и с сияющими глазами спрашивает:
— А что, Юля, разве тебе не хочется иметь внука или внучку?
— Что вы говорите! Алка еще сама ребенок.
Все позабыла Юля… А ведь ей было девятнадцать и Леониду тоже, когда Леонид ошарашил, прямо чуть не сбил с ног вопросом: «Мама, аборты в три месяца делают?» Она тогда закричала: «Что-что?!» — а он снова, упрямо: «Ты не понимаешь, что ли?» И пошел, а она его схватила за локоть: «Что же ты наделал, глупец!»
Сейчас даже страшно подумать, что сама хлопотала об аборте, но было поздно, да и Юля оказалась умной женщиной, решила рожать…
— Я ей обязательно напишу, накажу, чтобы была осторожна, — неуверенно обещает Елена Дмитриевна.
— Напишите, пожалуйста. Она вас послушает.
— Да? Ты думаешь? Вспоминает хоть меня?
— Конечно!
— А деда?
Не успела Елена Дмитриевна сказать о деде, Павел Матвеевич тут как тут, — идет, ковыляет, не выдержал. Усаживается на стул как-то боком к Юле.
— Как Алка, Юля?
— Ты уже спрашивал, — нетерпеливо напоминает ему Елена Дмитриевна. У нее еще столько вопросов!
