Михаил Златогоров - Вышли в жизнь романтики
— Не торопитесь благодарить. — Одинцов отодвинул от себя заявление, не замечая протянутой руки. — Можете ехать.
Кроме Игоря Савича, никто из жителей поселка Буранного не провожал Терентьева, когда тот садился в машину.
Через неделю после отбытия Терентьева на имя Игоря была получена из Ленинграда телеграмма:
«Серьезно заболела мать выезжайте немедленно».
Игорь ходил и всюду показывал телеграмму — в конторе, в общежитии, в комитете комсомола. Что-то было странное в его спокойствии («Может, Софья Александровна при смерти?» — с болью думала Юля), в пунктуальности и тщательности, с которой он оформил отпуск, получил документы, собрал вещи.
Накануне дня отъезда Игорь наведался в комнату девушек. Кроме Юли и Нелли, которая занималась глажкой в углу, никого не было.
— Я зайду в Ленинграде к твоим. У тебя поручения будут?
Юля сказала, что никаких особых поручений нет, пусть скажет, что жива-здорова, работой довольна. Спасибо большое от Нелли: мать Нелли написала, что Юлина мама была у нее, отдала платья для Неллиной сестренки, а за посылку ко дню рождения тоже спасибо. Будущей осенью думает поступать учиться: или на третий курс строительного техникума в Буранном — фундамент здания техникума уже заложен рядом с больницей, — или на технологический факультет заочного инженерно-строительного института.
— Тебе на самом деле нравится быть… штукатуром? — тихо спросил Игорь. — Имей в виду, что твоя мама тоже плохо спит из-за тебя.
— Мама все знает… — Юля задумалась. — Что с Софьей Александровной? Напиши, как приедешь. Скажи моим так: сама еще не знаю, выйдет ли из меня настоящий строитель. Разряд, правда, дали, но до мастерства еще далеко. Мне здесь хорошо. Я человеком себя здесь почувствовала настоящим.
Игорь нервно потеребил усики:
— Ты хочешь сказать, что все прекрасно и что ты довольна судьбой?.. Все это детство, Юль. Пора уже снять розовые очки. Я думал, здесь настоящий Север и мы будем первыми людьми, открывателями, землепроходцами диких заполярных мест… А тут? Что мы тут встретили? Мне ведь хочется только одного: чтобы тебе было хорошо. Я всегда о тебе думал… — Он понизил голос до шепота: — Юль, ты была для меня единственным лучиком в этой тьме. И теперь, когда он погас…
— О том, что было между нами когда-то, забудь.
Не глядя Юле в лицо, Игорь торопливо распрощался и вышел.
— Не похоже, чтобы он переживал из-за своей больной мамы, — заметила Нелли. — Скользкий какой-то.
А Юля подумала: «Неужели я могла не спать ночей, мучиться и страдать из-за этого человека?»
* * *Удивительные встречи придумывает иногда сама жизнь!
…Делегация новоселов Буранного выехала на побережье — к морякам Н-ской части.
Давно задумана была эта поездка, но все откладывалась: то мешкал комитет, то не было пути из-за снежных заносов.
Теперь шоссе было расчищено. Грузовик с тентом, переполненный поющими комсомольцами, быстро катил по пробитой среди сопок дороге.
Городок Н-ской военно-морской части открылся мирными, спокойными огнями. Машина въехала на пригорок и затормозила возле матросского клуба.
— Здравствуйте, здравствуйте, дорогие гости! Давно вас ждем! Заходите!
— Где же море?
— А вы не слышите?
Все примолкли, и тогда донесся мерный, отдаленный, величавый гул. Там, внизу, в призрачной полутьме, сердито ворочался океан.
Все спустились вниз.
Хотя бухта была заперта двумя скалистыми мысами, тяжелая зыбь, вздымавшая сейчас открытое море, докатывалась и сюда.
— Штормик сорвался… А то свезли бы вас на корабль.
Шарящие лучи прожектора да световые вспышки семафоров с мостиков кораблей разрезали порой мглу, что окутала бухту. И еще величественней в этом меняющемся тревожном освещении рисовалась огромная фигура изваянного из камня краснофлотца, вознесенная над кромкой прибоя. Это был памятник тем, кто двенадцать лет назад, в такую же штормовую ночь, под огнем вражеских береговых батарей прорвался в бухту на торпедных катерах и «охотниках», кто бросился к причалам по грудь в ледяной воде с криком «ура». И тем, кто в ту же ночь, пройдя по болотам тундры почти тридцать километров, бесшумно разрезал немецкую проволоку и ворвался на артиллерийскую позицию врага. Орудия были тут же повернуты в другую сторону, и морские десантники смогли быстрее закрепиться на берегу.
— Жестокий был бой! — Капитан, который рассказывал обо всем этом гостям-комсомольцам, показал на вонзенное в море лезвие мыса. — Там и сейчас еще находят останки солдат.
Ветер трепал волосы Юлии.
— Замерзли, наверно, товарищи. Ждут вас в клубе.
Поднялись к зданию на пригорке. Окна его приветливо сияли.
— Наши матросы сами ремонтировали клуб, — рассказывал капитан. — На все руки мастера: и каменщики и штукатуры. Есть тут неподалеку старая казарма. Печи плохо грели, дуло из-под пола. Моряки сами переложили печи, окрасили панели стен, потолки побелили. Так-то. Для вас кадры готовятся, для строителей!
В вестибюле и на лестнице, в фойе, увешанном по стенам картинами из морской жизни, в уютном зрительном зале — всюду посланцам Буранного улыбались подтянутые люди в форменках и кителях — матросы, старшины, мичманы, капитаны. Иные лишь вчера вернулись из учебного похода, другие готовились завтра выйти в море.
На сцену пригласили всю комсомольскую делегацию и отличников части. Рядом с Юлей сел моряк. Он повернулся, изумленно посмотрел на Юлю и вдруг широко улыбнулся:
— Долго, однако, задержались вы в командировке…
Она не поняла, о чем он.
— Вы спутали меня с кем-то, товарищ.
— Как вы тогда добрались? В гору-то с чемоданом?..
Так вот он кто! Юля сразу все вспомнила. Ленинградский поезд, белый июньский день, расставание на вокзале в Мурманске. Это настойчивое: «Давайте до гостиницы донесу». Она ведь тогда сказала незнакомцу, что приехала в Мурманск ненадолго, в командировку.
Как это она не узнала его сразу? А он все помнит. До мелочей… Наклонился и вспоминает, как спорили в купе, как Юля поправляла его насчет возможностей Куйбышевской ГЭС. Удивительная встреча! Как в романе или в кинокартине.
— Слово комсоргу корабля старшине первой статьи Пахомову Марату!
Он встал, идет к трибуне.
Нет, это не выдумка.
Пахомов Марат…
Вот видит она эти плечи, обтянутую фланелевкой широкую спину, что заслонила ее от липких рук пьяного хулигана. Слышит тот самый голос, что рассказывал о судьбе сироты, озорника, исключенного из школы, а потом нашедшего себя на заводе и на флоте.
Юля коснулась своих загоревшихся щек ладонями.
Ася Егорова посмотрела на нес с лукавой и ободряющей улыбкой:
— Ты его знаешь? Славный какой!
Юля стала вслушиваться в то, что говорил Марат. Он рассказывал о своих товарищах по кораблю, об их выдержке и морских походах, когда жестокие зимние штормы покрывают корпус корабля толстой коркой льда и ее надо обязательно срезать, уничтожить. О том, как моряки спорят со свирепыми ветрами на открытых боевых постах, как вырабатывают в себе автоматизм при управлении сложной корабельной техникой, чтобы в доли секунды точно схватить показание стрелки прибора, успеть включить рубильник, нажать педаль…
Юля думала, что все это тоже труд, труд, труд и ей не стыдно будет рассказать Марату, как прожила она эти полгода. И еще одна мысль захватила Юлю. Если случайны бывают встречи в пути, то это не значит, что все в жизни случайно. Нет, есть что-то выше случайностей — общая цель, общая судьба, которая неодолимо сближает тех, кто подает друг другу руки, чтобы почерпнуть мужество…
* * *…Читатель-друг, гы ждешь развязок. Быть может, ты ждешь описаний свадеб или других приятных торжественных событий.
Не искажая правды, могу тебе пока сообщить немного.
Игорь не вернулся на стройку. Он оказался трусом, даже с Буранным он порвал трусливо, использовав мелкий жульнический ход с фиктивной телеграммой. Придумал этот трюк проходимец Терентьев, сумевший россказнями об «ужасах» Заполярья заставить Софью Александровну согласиться на позорную мистификацию.
«Вы учили меня, что человеческой совести нужны благородные поступки, — отвечала Юля на письмо бывшей своей учительницы. — Я на всю жизнь благодарна вам за эти слова. Но я не понимаю, как вы не сумели внушить этой же мысли вашему сыну. Он мне больше не товарищ, и пусть он мне не пишет…»
А писал Игорь Юле, чтобы она… как-нибудь выхлопотала ему хорошую характеристику от комитета комсомола стройки, чтобы устроиться на работу.
Благополучно пока еще у зеленоглазой Руфы. Она свила уютное гнездышко в комнате и на деньги человека, где-то бросившего свою семью. Руфа хорошо одевается, по-прежнему пользуется успехом на вечеринках. Но друзей у нее нет, и живет она, в сущности, одиноко.
