Владимир Рублев - На окраине города
Беспокойно встает с постели Илья Антонович Крапива. Сна нет. Чувствует матерый Илько — игра окончена, если он сегодня не уберет Лобунько.
Но чего же ждать? Еще полчаса — и уедет воспитатель домой, в Злоказово. А может быть, он уже сидит где-нибудь у следователя и рассказывает… А там, потянут за ниточку, клубок начнет разматываться и — темнота, та самая вечная темнота, в которую канули от руки Илько многие…
Торопливо одевается Илья Крапива. Нн-но… Что это?! Легкий стук в окно. Один… два… четыре. Условный стук.
И вот уже легкой, кошачьей походкой идет в темном коридоре человек за Ильей Антоновичем к изолятору.
— Давай собирайся, машины уже на подходе, — негромко говорит он Крапиве. — План такой… Помнишь, ты сказывал о том парнюге из общежития? Ну так вот, он прикинется пьяным и упадет около ворот стройки. Сторож, конечно, услышит его и обязательно выйдет. А там наши его возьмут, свяжут как полагается, а если брыкаться начнет, так и… Ясно?
— Ну, ну… — кивает Крапива. — Только… и у меня дельце есть… Убрать одного тут надо, где — покажу…
— Это после, когда дело провернем…
* * *Безмолвный стоит новый Дворец. В его массивную громаду бьется хлесткий ветер, треплет маленькие флажки на невидимых в темноте башенных кранах и портиках здания. Вдруг вспыхнули, стали ясно различимы контуры кранов, зияющие окна верхнего этажа, темноватая поверхность крыши. Это со стороны лесопарка идет грузовая машина. Впрочем, по этой дороге вечерами часто проходят автомашины. Но эта что-то очень уж поздно. Времени пять минут второго.
Володя Горелов внимательно наблюдает за машиной, и, видя, что она продолжает идти по дороге возле самого Дворца, лихорадочно крутит ручку телефона. Этого достаточно: там, в милиции, узнают, что «гости» прибыли…
Но машина, не выключая света, проезжает мимо Дворца.
Володя понимает, что поднял ложную тревогу и до крови кусает губы. Вот это скандал!
Вскоре Володя стоит в будке сторожа перед офицером милиции и виновато говорит:
— Думал, что сюда, а она… мимо. Извините, конечно.
— М-да, — неодобрительно произносит офицер, но неожиданно все меняется.
— Товарищ майор! — входит в будку сержант. — Появились. От развилки дорог, где мы, согласно плану, оставили Артемьева и Козина, звонят, что недалеко остановились две грузовые машины, идущие без света. Три человека от этих машин направляются сюда, ко Дворцу.
— Действуйте! — быстро приказывает майор, и снова безмолвен Дворец.
32
В общежитии давно уже все стихло. Спят, разметавшись на койках, ребята. Вот у стены громко захрапел Володя Жуков, и Петро Киселев знает, что через минуту с соседней от Жукова койки послышится сердитый сонный голос Николая Зарудного:
— Слышь, Володька, опять свою песню за вел? Перестань.
Храп прекращается, но ненадолго.
Спят ребята. А Петро не может уснуть. Словно из каленых прутьев подушка под головой, скомканное одеяло лежит в ногах, но все равно жарко.
«Как они, черти, спокойно так отхрапывают, — морщится Петро, прислушиваясь к ровному дыханью ребят. — Хоть бы часа четыре поспать, а то опять перед рассветом сморит…»
Петро, мысленно ругаясь, поднимается на койке.
Стараясь ни о чем не думать, сидит Киселев пять, десять, двадцать минут. Он надеется сразу после долгого бодрствования упасть на подушку и, пока она не накалилась, уснуть. Ухо чутко улавливает храп Володьки Жукова, и теперь началось напряженное ожидание, когда же Зарудный зашумит на него: «Перестань!»
Так и есть.
— Слышь, Володька, перестань.
«Ни черта мне не уснуть! — зло решает Петро и, найдя папиросы, одевается. — В коридоре с этими новыми порядками курить нельзя. Покурю в красном уголке, там теплее».
В красном уголке свет. Киселев открывает дверь и невольно делает движение назад: там сидит и что-то пишет Николай Груздев. Петро захлопнул дверь и зашагал по коридору.
Вновь потекли мысли обо всем, связанном с комендантом и воспитателем. И это неприятные, тревожные мысли. Чувствует Петро, что так дальше продолжаться не может, что ему необходимо — это пронизывает все яснее, настойчивее все мысли — искать и найти какой-то спасительный выход. Но где он, этот выход?..
Долго курит Петро, а сна все нет.
«Эх, Михаила бы уговорить хотя бы на целину поехать, вдвоем-то веселей, да и в обиду себя не дали бы, — вздыхает Петро, но тут же хмурится: — Куда уж там. В гору пошел он, поручения разные, дурень безмозглый, выполняет и рад. А ты наберись смелости да скажи, как я: «Нет, не буду! Не нужна мне эта игра в ручейки».
И тут Петро вспоминает о подставках для телевизоров.
«А что если сделать эти подставки и… на глазах у воспитателя подарить их кому-нибудь, — родилась вдруг озорная мысль, но Петро тут же отогнал ее: — Ерунда это. Ему не досадишь, он такой твердолобый. А материал, тот что лежит в котельной Дворца, подошел бы. Надо будет забрать его, а то вчера полдня там Жучков крутился, как бы не раскопал…»
Тонкие дубовые жалины Петро сэкономил на работе и припрятал в котельной. Вынести их он всегда сможет, только сторож Никита Александрович позволит ли забрать поздно вечером. Сторож явно благоволит к Петру, потому что начал строиться в Михеевке, а о талантах Киселева он знает и, конечно, со временем обратится за помощью.
«Эх, черт, да я их сейчас вынесу, заховаю где-нибудь в степи, лучше и не придумаешь, — внезапно решил Киселев. — Жучков их не увидит как своих ушей».
Холодный ветер враз забрался под пиджачок, охватил разгоряченную голову и шею, и Петро заколебался: «На кой я буду возиться с жалинами ночью, да еще в такую холодину?» Но до Дворца недалеко, и Петро смело двинулся под порывы хлесткого ветра. Неожиданно он видит перед собой человека, вышедшего из-за аллеи, преградив ему дорогу. Петро отскакивает назад, на ходу выхватывая нож, но слышится негромкий знакомый голос:
— Петро… Киселев!
Это Илья Антонович Крапива, но почему он здесь в такой поздний час? Хотя это не так уж и странно для такого человека, как Крапива.
А тот быстро подходит и прямо говорит:
— Полчаса раздумываю, как вызвать тебя. Пошли!
И на ходу кратко поясняет, зачем нужен Петр.
Неприязненное чувство охватывает Киселева. Он с холодной злостью вспоминает о том вечере, когда согласился на предложение Крапивы. Где-то в глубине сознания колет ядовитая мысль: через полчаса ты будешь, озираясь, как волк, нагружать чем-то машину тут вот, на том месте, где ты работаешь, а куда, зачем, для чего, для кого все это делается — ты и понятия не имеешь, ты — как глупая овца… На какой черт тебе все это?»
— Стой! — тихо командует Илья Антонович, когда в темноте рядом вырастает огороженная дощатым забором громада Дворца. Оба замерли, прислушиваясь и зорко поглядывая по сторонам. Тишина. Только сильней, казалось, засвистел ветер в ажурных сплетениях башенных кранов. Неожиданно Петром овладевает дикое желание ударить ножом выдвинувшегося вперед Илью Антоновича и бежать, бежать отсюда, пока воровство еще не совершено. Словно поняв его мысли, Крапива отодвигается в сторону:
— Иди!
Петро машинально оглядывается и вздрагивает: в нескольких шагах безмолвно стоят три человека. «Это и есть… те самые… — мелькает в голове. — Эх, живоглоты, сейчас бы на вас милицию…»
Вспыхивает мысль: «В будке у Никиты Александровича есть телефон…» Но Киселев не подумал о многом, например о том, что до будки ему не дадут добраться, что милиция может быть здесь только через десять-пятнадцать минут, что наконец эти четверо настигнут его и в будке — все заслонила от него дерзкая, злорадная мысль: «Я вам покажу, ворюги подлые…» В этом решении словно слились и недавнее желание разделаться с Ильей Антоновичем, втянувшим его в темное дело, и отвращение к воровству и к этим четверым…
— Подожди, парень, — сказал кто-то сзади. К Петру подходит здоровый, высокий мужчина: — Если вздумаешь нас продать, запомни — этого не минуешь… — холодно блеснуло перед лицом Петра узкое лезвие ножа. — Уразумел? Иди!
Презрение и угроза, сквозившие в голосе высокого мужчины, всколыхнули в Петре кипучую ярость. Не помня себя, он ударил мужчину финкой — подарком Ильи Антоновича и стремительно бросился к воротам стройки. Сзади послышался топот: пустились в погоню опомнившийся Крапива и те двое. На счастье Петра, ворота открыты. Петро бросился к подъезду котельной.
Тихо, легко ступая, спустился он по бетонной лестнице в подвал. И вдруг… Ему почудилось, что впереди кто-то есть. Петро замер, потом на секунду бросил луч фонаря вниз. И быстрее кошки рванулся вверх: там, внизу, шагах в трех-четырех — человек. Петро не знал, что именно там-то, около милиционера, и было его спасение. В мыслях его сейчас одно: вверх… вверх… вверх… Вот уже второй этаж, лестницы здесь крутые, не то что в центральном подъезде.
