Музафер Дзасохов - Белая малина: Повести
Я был во дворе у Бимболата. Увидел своего врага и хотел потихоньку улизнуть. Но Темиркан схватил меня за шиворот:
— Ты куда?
— А тебе какое дело?
— Дело найдется! — забрал в кулак ворот моей рубашки и крутит.
— Рубашку порвешь, пусти!
— Ничего ей не будет!
Я рванулся и услышал, как затрещала моя новая рубашка.
Мне так было ее жаль, что не удержался и заревел. В чем же я завтра в школу пойду? Отбежал к плетню и поднял валявшийся булыжник.
— Эй-эй, ты чего? — крикнул Темиркан.
Кто стоял рядом с ним, бросились в стороны: наверно, испугались, такой у меня был вид. Булыжник угодил Темиркану в ногу. Он присел от боли. До того я ненавидел этого парня, что запустил бы и в голову, будь еще камень под рукой или палка! Темиркан только морщился и прыгал на одной ноге — не заплакал. А какая это месть, если обидчика не заставишь заплакать?
Я стоял и смотрел, как он потирает ногу. Надо бы уйти, а я стоял и смотрел.
Даже когда Темиркан подскочил ко мне, я не сдвинулся с места. А влепил он здорово… Я упал лицом в пыль, он приподнял за шиворот и еще раз двинул.
Растирая слезы и грязь по лицу, я поплелся куда глаза глядят. Прошел один переулок, свернул направо. Потом еще один прошел. Дом Темиркана третий. Тут я вовсю заревел. Из ворот вышла какая-то женщина.
— Ты чего плачешь? Обидел тебя кто?
Сказать, что случайно оказался у дома, где живет Темиркан, это я бы соврал. Ничего не случайно. Зря, что ли, ревел на всю улицу? Пусть его мать узнает, как он дубасит меня, проходу не дает.
— Кто-нибудь побил тебя?
— А вы кто? — всхлипывая, спросил я.
— Кто тебе нужен-то, скажи!
Я еще немного поплакал и сказал:
— Мне мать Темиркана…
— Я и есть его мать. А тебя кто-нибудь послал?
— Никто не посылал, — ответил я. И рассказал все от начала до конца.
Рассказывал, а сам поглядывал на женщину. Лицо сначала было строгое, потом жалостливое, потом опять стало строгим, даже сердитым. Я понял, что на своего сына рассердилась. И правда, женщина вдруг всплеснула руками:
— Ну, посмотрите на этого сорванца, ради Бога! Ну, только приди домой, я тебе покажу, как детей обижать!
«Наверно, мне надо идти», — подумал я.
— А ты чей будешь? — спросила женщина. — Кто твой отец?
— Мою маму зовут Дзылла, — сказал я.
— Вот тебе и на! Ты, значит, Габул. А я и не узнала! Как вырос… А ведь мы с твоим отцом были как брат и сестра. Наши матери из одного рода. Ах ты паршивец! — опять стала она ругать Темиркана. — Говорят же про дурака: из всего стада свою корову колотит.
Женщина погладила меня по голове и сказала:
— Пойдем-ка в дом.
Быстро приготовила яичницу и поставила передо мной на стол.
— Ешь. Твой отец очень ее любил. Ешь, не стесняйся.
Женщина села напротив и задумалась.
— Этот мой паршивец, — сказала она, — однажды упал с дерева, маленький был еще… все лицо в крови, так разбился. Я потащила его к канаве, чтоб обмыть. Гляжу — твой отец едет верхом. Соскочил с седла, выхватил ребенка у меня из рук и ускакал. А потом привозит Темиркана с перевязанной головой и давай меня бранить: зачем малыша оставила без присмотра да еще хотела обмыть ему лицо грязной водой. Могло быть заражение, сказал врач… Но все обошлось. Только шрам остался на лбу…
В самом деле, на лбу Темиркана отчетливо виден шрам, похожий на букву «Т».
Провожая меня, мать Темиркана сказала:
— Он тебя больше пальцем не тронет! Передай привет Дзылла. И запомни, если спросят, чей ты сын, отвечай, что сын Байма. Как же получается? Таким отцом нужно гордиться, а ты даже его имени не произносишь!
Я уже заметил: родственники отца всегда упрекают, если не скажу, что я сын Байма. И наоборот — родственники матери недовольны, если промолчу, что я сын Дзылла. Совсем не потому, что друг друга недолюбливают. А потому, что одни очень любят моего отца, другие — мою мать.
Вот с этого дня и переменился ко мне Темиркан. Совсем другой стал. Но мне стыдно, что наябедничал, — теперь бы я ни за что так не поступил. Темиркан оказался настоящим другом: ни разу не напомнил, не попрекнул. И я ему благодарен за это.
Особенно мы сдружились в седьмом классе. Темиркан остался на второй год, и теперь мы вместе учились. Даже сели рядом на задней парте. Я не хотел забираться так далеко, но Темиркан упросил. Вскоре я понял, почему.
Перед нами сидела Мадинат с подругой. Девчонка она неплохая, ничего такого я про нее не скажу. И красивая. Ребята из старших классов только на нее и пялятся. Ладно, глядите на здоровье, но я-то причем? Почему на меня косятся? Может, потому, что Мадинат из школы всегда возвращалась вместе со мной? Я вовсе не набивался, просто мы соседи. Вот и все. Я взял и перестал с ней ходить, а то еще подумают, будто «втрескался». С тех пор вообще ее избегал.
А тут на тебе — прямо перед носом оказалась! Я бы с удовольствием куда-нибудь пересел. И остался только из-за Темиркана. Если друг просит, как откажешь!
Мадинат ему давно нравится. Вот он и сел на заднюю парту, чтоб поближе быть к этой девчонке. Что Мадинат ему нравится, один я знаю. Темиркан сам мне об этом сказал. А я уж никому не разболтаю. И еще он сказал, что всегда хотел со мной дружить и оттого задирался, что у меня много друзей, а у него никого. Я сначала не поверил, разве так бывает? Оказывается, бывает… Но это я понял много позже. Он вообще странный. Если бы мне понравилась какая-нибудь девчонка, то разве стал бы ее обижать? А он с Мадинат никогда не поговорит по-человечески. Смотрит исподлобья, будто она перед ним виновата. Он и на второй год остался нарочно — чтоб быть с Мадинат в одном классе. А если бы, говорит, перевели в другой класс, то вообще бросил бы школу. А что, и бросил бы! Никого бы не послушался.
Верно, он очень упрям. Многие думают, что он грубый и злой. Я сам так считал. Только это неправда. Он совсем другой!
Ради него я снова подружился с Мадинат. Вот я сказал: ради него. Будто бы не хотел, а просто-напросто уступил Темиркану. Да хотя бы и так, разве он этого не стоит? А Темиркан нисколько не переменился к Мадинат. Он или не хочет, чтоб узнали о его любви, или боится, что Мадинат не станет и слушать. А то возьмет да и высмеет.
Вовсе он сник после злополучного вечера танцев. Однажды в школе устроили танцевальный конкурс. О нас с Темирканом и говорить нечего — мы только смотрели. Темиркан не знает, с какой ноги начать, совсем танцевать не умеет. И если б умел, не вышел. Чтоб все на него глазели? Он лучше Уршдон зимой босиком перейдет или в Терек с моста нырнет…
Танцевать и я не мастак. Шимд[21] еще смогу, но этим никого не удивишь. За один день можно научиться.
На этом вечере Мадинат танцевала с Хадзыбатыром. Пусть лгун или завистник скажет, что плохо получалось. Все рты поразинули, так здорово у них выходило!
Кто умеет хорошо танцевать, те в Осетии в почете. А раньше, говорят, когда парень собирался жениться, родственники невесты устраивали ему испытания. В чем только не испытывали! Жених должен был все уметь. Хорошо ездить верхом, метко стрелять из ружья. А еще — танцевать.
Если б Хадзыбатыр был женихом, он сразу понравился бы родственникам невесты. А про Мадинат и говорить не надо. Как вскинет руки, как плавно сделает ширд[22], как гордо повернет голову и взглянет из-под ресниц — смотрел бы целый день! Наверно, много танцевала, пока так научилась.
После танцевального вечера только и было разговоров, что о Мадинат и Хадзыбатыре. И в школе говорили, и в клубе, и на улице… Только и слышно: Хадзыбатыр, Мадинат. Потом и просто — «Хадзы», «Мад». В конце концов соединилось в «Хадзымад».
И вообще стали говорить — они давно жених и невеста. Давно, дескать, любят друг друга. Не знаю, может, и правда. А, может, нарочно распустили слух. Но месяца два эти имена не сходили с языка. А ведь если все время говорить о том, чего даже и нет, то поверишь! Увидят Мадинат с Хадзыбатыром на улице и уже говорят: ага, вместе были! Чуть ли не за руки держались!
Вырезали на партах их имена, на столбах, на деревьях. Даже на стене старой разрушенной школы. Не ленились. Везде: «Хадзыбатыр + Мадинат». Или: «М+Х=Л». Малышне, которая не понимала надписи, втолковывали, что это значит: «Мадинат плюс Хадзыбатыр равняется любовь».
У кого не было перочинного ножа, писали чернилами, карандашом, мелом на классной доске. А когда выпал снег, стали писать на снегу…
Что творилось с Темирканом, лучше меня никто не знал. Вообще никто не знал, кроме меня. Но главное, Хадзыбатыру все эти надписи и сплетни вроде бы нравились. Иначе бы не молчал. Мадинат первое время плакала, стирала надписи, где только увидит. А их делалось все больше, и она перестала на них обращать внимание.
Темиркан тоже носил в кармане перочинный ножик. Никто не перепортил столько парт и стульев, сколько он. Где ни сядет, обязательно вырежет свое имя и фамилию. У него еще в первом классе на руке красовалась татуировка: начальные буквы имени и фамилии. И под ними — солнце, встающее из-за гор… Многие мальчишки завидовали Темиркану, просили им тоже сделать. Темиркан только усмехался: вам за это дома влетит. А мне он тушью выколол на руке «Т» и «К» — Таучелов Казбек. Очень уж я приставал к нему.
