Николай Шундик - Белый шаман
– Зареви в свою трубу. Только не оглуши меня. – Пойгин часто замигал, ожидая чего-то невероятного.
Рыжебородый приложил узкий конец трубы ко рту, издал несколько различных, не столь уж и громких звуков. В них не было ничего устрашающего, однако Пойгин всё ещё напряжённо мигал; наконец спросил:
– Громче можешь?
– Могу. Но не хочу тебя пугать. Это может каждый, надо лишь немного поучиться. Попробуй сам. Дуй вот сюда.
Невольное любопытство одолело осторожность Пойгина. Он приложил конец трубы ко рту, принялся дуть. Но, кроме шипения, ничего из трубы не шло. Пойгин набрал полные лёгкие воздуха, принялся дуть до натуги в лице; щёки его раздувались, а труба если не шипела, то в лучшем случае хрипела.
– Не слушается, – огорчённо сказал Пойгин, постучав согнутым пальцем по трубе. – Голос этой трубы не похож ни на какой другой из тех, которые мне приходилось слышать.
Каждый следующий шаг Пойгина в этом странном жилище, где люди создали в зимнюю пору лето, приносил новые и новые невероятные открытия. Рыжебородый ввёл его в своё, как он сам сказал, спальное вместилище.
– По-русски это называется квартира, – терпеливо объяснял он, – здесь мы едим, а вот здесь спим. Подставка эта называется кровать.
– Как же ты не боишься спать на ней? Ночью можно упасть, зашибиться о дерево, – Пойгин топнул несколько раз ногой, потом нагнулся, потрогал пол рукой. – Может, ты себя на ночь ремнями привязываешь?
– Нет, сплю точно так же, как ты в пологе. Привычка. Никогда не падал. А вот моя жена, – сказал Рыжебородый, когда из входа ещё в одно вместилище вышла женщина с солнечными волосами и с глазами, как малые частички неба или голубой морской воды в пору тишины, когда море как будто спит, не шелохнувшись даже самой слабой волною. Что-то неземное почудилось Пойгину в этой тоненькой женщине с волнистыми распущенными волосами, словно явилась она из каких-то голубых далей, из тех далей, откуда порой наплывают, как безмятежный сон, вереницы лебединых стай. Казалось, что эта женщина сама способна летать, и цвет глаз её потому и похож на малые частицы синего неба.
И вдруг Пойгина неприятно поразило, что ноги её оголены почти до колен. Да, это было, по представлениям Пойгина, как и любого из его соплеменников, более чем непристойно. Как может она показываться мужчине на глаза в таком виде?
– Почему твоя жена бесстыдная? – вдруг спросил Пойгин со всей прямотой.
– Бесстыдная?! – изумился Рыжебородый.
– Нельзя женщине показывать ноги мужчине до самых колен.
Рыжебородый посмотрел на ноги жены, и по всему было видно, что он готов рассмеяться. Но он сдержал себя, заговорил с женой на своём языке.
– Понимаешь, Надя, наш гость шокирован тем, что ноги твои оголены до колен. Хорошо, мы это с тобой усвоим. Я думал, что знаю о чукчах всё, но, как видишь, заблуждался.
Женщина смущённо улыбнулась, глянула на свои ноги и скрылась в соседнем вместилище. Вскоре она явилась в том же наряде, однако под синей одеждой её оказались матерчатые штаны.
Через некоторое время Пойгин ел мясо, пил чай, сидя за столом на страшно неудобной деревянной подставке. Ему очень хотелось опуститься на пол, удобно сесть на корточки, но внизу не было мягких шкур. Когда стало жарко, он снял кухлянку, обнажаясь до пояса. Не знал он, что говорит Рыжебородый о нём жене.
– Посмотри, Надя, как великолепно вылеплен этот чукча, – рассуждал заведующий культбазой Артём Петрович Медведев. – Будто вдруг ожившая бронзовая скульптура. А какая осанка! Право же, осанка истинного аристократа.
– Миклухо-Маклай, кажется, делал такие же открытия, – отвечала шутливо Надежда Сергеевна, заведующая школой в культбазе. – И нос у нашего гостя с горбинкой… Какой чёткий профиль, хоть чекань на медали.
Утолив голод и напившись чаю, Пойгин с удовольствием раскурил трубку.
– А вот это вроде бы здесь ни к чему, – сказала Надежда Сергеевна.
– Ничего, придётся потерпеть.
– Я бы предложил тебе и твоей жене трубку, – сказал Пойгин, глубоко затягиваясь. – Но ты вчера удивил меня, не приняв трубку.
– Однако беседа наша всё равно была очень мирной и дружелюбной, – возразил Рыжебородый, – считай, что я принял у тебя трубку. Просто по моим обычаям каждый, кто курит, должен курить только свою трубку.
– Почему? От жадности?
– Нет, по другой причине. Когда-нибудь поймёшь. Приглядывайся. Я пытаюсь постигнуть ваши обычаи, а ты, быть может, найдёшь нужным постигнуть наши.
Пойгин промолчал, обдумывая, что кроется за словами Рыжебородого. Вдруг он чуть откинулся назад и сказал:
– Теперь позволь мне дотронуться до твоей бороды. – Не боишься обжечься?
Пойгин посмотрел на руку, помахал ею в воздухе, словно уже чувствуя ожог.
– Решайся, – шутливо промолвил Рыжебородый, как-то странно подмигнув ему. – Решайся. Судя по всему, ты храбрый мужчина.
Пойгин помедлил, затем осторожно протянул руку и вдруг крепко ухватился за бороду Артёма Петровича.
– Это ещё что за выходка? – спросила Надежда Сергеевна, не всё поняв в речи Пойгина.
– Надо тебе поскорее овладевать чукотским языком, – спокойно ответил Артём Петрович, когда гость наконец отпустил его бороду.
Какое-то время Пойгин внимательно оглядывал собственную руку.
– Никакого ожога не чувствую, – сказал он, кажется, несколько разочарованно. – Даже тепла не почувствовал. Обыкновенная шерсть, как если бы я притронулся к гриве чимнэ.
– Вот видишь, я обыкновенный человек, – сказал Рыжебородый, дотрагиваясь до бороды, – ничего сверхъестественного во мне нет. Надеюсь, что именно эту весть ты и увезёшь в тундру.
– Не лучше было бы для тебя, если бы по тундре шла весть, что твоя борода как огонь?
– Зачем обман?
– Да, обман не нужен.
– Ну вот, кое в чём, кажется, мы уже сошлись.
«Это ещё надо до конца проверить», – подумал Пойгин, однако высказывать свою мысль вслух не стал: может, и вправду Рыжебородый – тот, за кого себя выдаёт, зачем обижать человека?
Теперь надо посмотреть на детей, да главное – понять, что здесь делают с ними. Злое начало иногда кроется под очень доброй улыбкой.
– Не хочешь ли ещё чаю? – спросил Рыжебородый.
– Что вон там непонятно так пахнет? – спросил Пойгин, показав в угол возле вместилища огня, на котором жена Рыжебородого кипятила чай.
– Это называется умывальник, – пояснил Рыжебородый, направляясь в угол и показывая, как он моет руки. – Это мыло. Очень хорошо смывает грязь. И оно действительно пахнет. Надеюсь, не скверно?
– Непонятно пахнет, – сказал Пойгин, втягивая носом воздух. – Пожалуй, от такого запаха может заболеть голова.
– У тебя болит?
– Пока нет. И огонь у вас пахнет совсем по-другому, не так, как в костре.
– В костре горят деревянные сучья. А тут – вот это. Называется каменный уголь.
– Костёр пахнет лучше. Надо бы тебе в твоём жилище жечь костёр, как в яранге. Дым – это ничего. Дым даже хорошо. Я всегда радуюсь, когда вдруг услышу в пути запах дыма далёкого стойбища.
– Я тебя понимаю. Пойми и меня. Трудно дышать дымом. Грудь болит. – Рыжебородый приложил ладонь к груди. – Так выпьешь ли ещё чаю?
– Пожалуй, попью. Потом пойду смотреть, что вы тут делаете с нашими детьми. Вести дошли, что вы делаете их безумными там, у того шеста, который я вчера хотел срубить.
Рыжебородый изумлённо переглянулся с женой.
– О, это лживая весть, – сказал он, помрачнев. – Очень лживая. Нас кто-то хочет оклеветать. Тебе тут особенно надо во всём разобраться. У нас не было сегодня намерения совершать действие у высокого шеста. Но мы, пожалуй, его всё-таки совершим в твою честь.
– Как это в мою честь?
– Потом поймёшь. Смотри и разбирайся.
Заревела труба Рыжебородого у высокого шеста, заревела призывно. У Пойгина пробежал мороз по спине. Нет, это не было похоже на рёв моржа, это не было похоже и на грохот бубна. Однако что-то шевельнулось в душе Пойгина такое, будто он колотил в бубен или слушал, как колотят другие.
Из другого деревянного жилища, которое стояло рядом с тем, в котором только что побывал Пойгин, вышли один за другим дети. Шли, глядя друг другу в затылок, а рядом с ними шагал молодой парень из пришельцев и что-то весело выкрикивал, широко улыбаясь. Все дети были одеты в кухлянки, обуты в торбаса, кроме одного, который явно был русским; этот был обут точно так же, как Рыжебородый.
Мог ли знать в ту пору Пойгин, что в этом мальчике он видит своего будущего зятя? Пройдут годы, вырастет мальчик, станет похожим на своего отца Рыжебородого. О, сколько ещё впереди событий, о которых Пойгин не мог догадываться даже в самой малой степени!
А сейчас он наблюдал за странным ритуалом и мучительно пытался понять: прав или не прав чёрный шаман Вапыскат, говоря о безумии, вселяемом в головы детей страшным пришельцем с рыжей бородой.
Молодой парень теперь шагал впереди ровной цепочки детей и продолжал весело выкрикивать какие-то слова. Самое странное было в том, что поверх глаз парня были ещё и вторые глаза, по виду стеклянные, с тёмными держалками, которые цеплялись за уши. Пойгин сразу же для себя назвал парня Тин-лилет – Стеклянные глаза.
