Владилен Леонтьев - Антымавле — торговый человек
— А это кто? — спросил Антымавле.
— Начальник милиции. А Рэнто здесь?
— Ушел.
— Куда?..
— Коо, никто не знает.
— Плохо.
— Пусть гость заходит, а мы тут сами все сделаем, — предложил Антымавле.
— Верно, — согласился Тегрынкеу и помог спутнику залезть в полог.
Покончив с делами, забрались в тепло и остальные. Закипел чайник. Гости с удовольствием прихлебывали чай из блюдечек.
— Как все произошло? — спросил Тегрынкеу.
Антымавле рассказал.
— Кымыкай сам в школу пришел. Торкин даже не звал его, — вмешался Ыттувги. — Рэнто рассердился…
— Посмелее вам надо быть, — упрекнул Антымавле Тегрынкеу. — С Рэнто не смогли справиться. Советский закон наказывает таких…
Второй гость, начальник милиции, молчал. Он совсем не знал чукотского языка, лишь изредка Тегрынкеу, переводил ему что нужно.
— В тундре искать Рэнто, все равно что ночью по следам идти, — пояснил Тегрынкеу спутнику. — Да и пурга все занесла.
Приезжий задремал. Имлинэ внесла свежую, пахнущую морозом шкуру и постелила гостю. Тот прилег и сразу же заснул.
— Тебе тоже спать надо…
— И то верно, — согласился Тегрынкеу.
На следующий день гости недолго пробыли в Инрылине. Поговорили с Гырголем, с людьми, обещали дать товары, каких не было у Антымавле. Строго предупредили, что советский закон запрещает варить брагу. К вечеру уехали в Энмын…
Весна пришла рано. Песчаные косы оголились, почернели верхушки холмов. Зашумели ручьи, стекай в море. Лед быстро взламывало, и кромка становилась все ближе и ближе. Инрылинцы били нерпу и лахтака на льду, ставили сети в размытых трещинах. В стойбище пришел достаток. К мясу морского зверя прибавились и свежие утки. Инрылинцы готовили байдару к промыслу. Ринтылин с Эвычем вытащили покрышку и, продолбив во льду лунку, опустили ее замачивать! Каждое утро Ринтылин шел к берегу и проверял на ощупь, насколько смягчилась шкура. Инрылинцы недоумевали: «Почему это Ринтылин не просит помощи? Ведь один он охотиться не будет?»
Ринтылин вообще последнее время отошел от людей, мало разговаривал с ними и обращался за помощью только к Эвычу, мужу своей дочери. Чем и как семья Рэнто жила, люди не знали, но Ринтылин часто ездил к Рэнтыгыргину, не раз бывал у Пылёка. Ходили слухи, что Рэнто сначала жил у Рэнтыгыргина, а потом, когда узнал, что его ищут, перебрался к Пылёку, в тундру.
Близилось время выхода в море. Антымавле заранее просил у Зильберга патроны. Но с патронами и ружьями было плохо. У всех винчестеры разных калибров. Люди требовали, просили, но что мог сделать Антымавле, если патронов нет. Многие тайком ездили к Рэнтыгыргину и брали у него в долг. Но Рэнтыгыргин, узнав, что приехавший — член кооператива, отказывал и направлял к Антымавле.
— Зачем ко мне идете? У вас же свой кооперат. Вот там и просите…
Некоторые отправлялись за сотни километров в фактории Кенискуна или Рыркайпия.
«Советская власть, а патронов нет, винтовок тоже нет», — ползли злые вести по стойбищам.
Ринтылин все же не смог обойтись без посторонней помощи. Когда он определил руками, что шкура размокла и пора ее натягивать на каркас байдары, он через Эвыча позвал людей. На сухом ровном месте растянули, покрышку, поставили каркас байдары. Приготовили заранее ремни, тоже размоченные, моржовые ребра, которыми затягивают ремень.
Тымнеквын крепко привязал носовую часть покрышки к штевню, перешел на корму и взялся за край репальгина. Четверо мужчин уселись на землю и крепко ухватились за прорези покрышки, остальные — и мужчины, и женщины, и дети — за борта каркаса, уперлись в землю ногами и ждали команды. Тымнеквын попробовал было поднять край шкуры, но не смог, не хватало сил, и попросил помочь Антымавле. Ринтылин отошел в сторону, все приготовились.
— То-о-гок! — скомандовал он, и люди резким рывком дернули остов байдары вперед. Покрышка растянулась, как резина, и Антымавле свободно накинул край репальгина на кормовой штевень. Главное сделано, а уж закрепить шкуру просто. Люди быстро просовывали ремни в перекладины, стягивали их моржовыми ребрами, и через некоторое время байдара была обтянута. Ринтылин что-то прошептал про себя, пожелал ей удачи, раскидал в разные стороны крошки сухого оленьего мяса с маслом. Байдару поставили на стойки просыхать.
Как-то вечером Имлинэ тихонько сказала Антымавле:
— Человек жить начинает. Положи руку. — И показала на живот.
Вечером Тымнеквын под легкие удары бубна пел, желая всего хорошего будущему наследнику, но при этом ни разу не упомянул, кому именно он желал счастья. Но тот, кому надо, понял старика прекрасно. В семью Антымавле пришла долгожданная радость.
К весне, под теплыми лучами солнца, Тымнеквын ожил, ему стало лучше. Старик целыми днями сидел на камне у яранги, мастерил самострел или пращу для Ыттувги и следил за морем.
— Против вчерашнего намного ближе кромка стала, — громко сообщал он через стенку Антымавле, пристально вглядываясь в море.
Охотники целыми днями пропадали у кромки. Старик завидовал им.
— Припай совсем близко, — сказал однажды утром Антымавле.
Старик встрепенулся, поспешно натянул одежду и выбрался на улицу. Кромка была рядом, ее было видно простым глазом… Старик с наслаждением вдыхал запах морской воды. У кромки проносились стаи гаг, между льдинами шмыгали кайры, ныряли топорки. На верхушках торосов примостились бакланы, издали похожие на бутылки с узким горлышком. У кромки сидели охотники. Нет-нет да и показывалась нерпа.
— Дай-ка схожу, посижу у кромки, — сказал Тымнеквын Антымавле и взял малокалиберку и акын.
— Сможешь ли?
— Совсем близко. — И медленно стал спускаться к морю.
Было еще утро, но солнце уже припекало изрядно. Тымнеквын выбрал небольшой торосик у кромки и сел. Антымавле не спускал глаз со старика: вдруг он действительно убьет нерпу — надо помочь достать.
Антымавле приводил в порядок товары в лавке, развешивал и просушивал заготовки. Имлинэ подняла входную шкуру и проветривала полог. Жирники были погашены, в чоттагине прохладно и сумрачно. Собаки, спущенные с цепей, дремали на улице, расположившись на пригретых солнцем местах. Для них наступил отдых.
— Имлинэ, бинокль, — попросил Антымавле, увидев, что напротив старика совсем рядом вынырнула нерпа.
«Почему не стреляет?» — подумал он про себя.
Старик сидел, поджав под себя ноги. Но тело сгорбилось и наклонилось вперед, голова упала на грудь.
У Антымавле руки невольно опустились.
— Что он делает? — спросила Имлинэ.
Антымавле, не отвечая, бегом бросился вниз по склону.
Тело уже остыло. Антымавле бережно поднял старика и тихо понес к яранге. Он молчал, молчала и жена, идя следом и неся винтовку и акын.
Весь день они по очереди сидели в пологе у голого тела Тымнеквына, а ночью — вместе, чтобы умерший не смог что-либо сделать с ними. Ринтылин, как двоюродный брат, боролся против злой силы мертвеца. Охота и все дела в Инрылине прекратились. Из стойбища нельзя было выходить, пока покойник не уйдет. Пришли двое из Гуйгуна и тоже остались в Инрылине, хотя спешили обратно.
Старик, видно, давно чувствовал приближение смерти и еще в прошлом году попросил дочь сшить себе похоронную одежду из белых оленьих шкур. Его осторожно облачили во все новое. Ринтылин подвесил над покойником охотничий посох.
— Куда ты желаешь пойти? — глухо спросил он. — Может, тебя проводить на самый высокий сухой холм?
Посох не колебался. Ринтылин не сводил с него глаз и, помолчав, снова спросил, обращаясь к трупу:
— Может, ты хочешь пойти на мыс, у которого раньше было моржовое лежбище? Ты же великий охотник!
Посох слегка качнулся.
— Он желает идти на мыс, — громко объявил всем Ринтылин.
Там, где Инрылинский мыс вдавался в море, люди выбрали самое высокое сухое место, обложили, по размеру тела, камнями И положили, не закапывая, труп старика, а рядом — его охотничье снаряжение.
Еще много дней нельзя было выходить на охоту, шить иглой, заниматься каким-нибудь другим делом. Антымавле не торговал. Гуйгунцы тоже ждали. А когда кончился траур, всех поразила весть: Ринтылин с Эвычем уходят в другое место. Утром их яранги уже были разобраны и имущество сложено в байдару.
— Я не хочу жить с теми, кто не помогает ближним, — упрекнул Ринтылин Антымавле. — Потому вас и покинул Тымнеквын, что ты не чукча.
Эвыч ушел с Ринтылином как ближайший родственник.
Закон предков — нерушимый закон
Снялся Ринтылин с места, уехал на своей байдаре. Как будто не было в этом ничего особенного: просто ушел искать другое место неуживчивый старик. Но инрылинцы этот уход почувствовали сразу.
