Константин Ваншенкин - Большие пожары
— Хороший человек Бавин? — спросил один из практикантов, маленький, кудрявый.
— У нас все хорошие в нашей системе. А Бавин правильный человек: не пьет, не курит и бреется электробритвой. Не гонится, говорит, за барышами, а хочет сравнять шею с ушами. Но трудно ему, уж больно горит.
— Кто же все-таки зажигает? — опять спросил кудрявый.
— Медведь еще не поджигал. С медведем был смешной случай. От великого, говорят, до смешного один шаг. Сидят ребята в палатке, Каримов говорит: «Медведь». Ну, думали, шутит, зверя ведь нет, когда горит, а тут, правда, медведь. А ружье-то в другом углу стояло, да, ружье обязательно, картечью заряжено. Он на дыбы встал, как провел лапой-то, палатка в ленты. Все, как сидели, атрофировались. А Серега Лабутин, инструктор, мы с ним служили вместе, тихонечко подполз, ружье взял, как дал ему с двух стволов, так он лег. Ну, они мясца-то свежего давно не ели, наварили медвежатники, потом воды холодной напились, и привет. Крест выкладывают: требуется медицинская помощь. Давно уж это было.
Практиканты слушали, разинув рты.
— Значит, вместе служили? И сейчас продолжаете? — заинтересовался Малахов.
— Еще у нас один есть, Мариманов.
— Кто же зажигает? — не унимался кудрявый.
— Кто! Иной костер зальет, а потом через три дня он опять разгорится, повял? Подземный, и наружу выйдет. Мало ли ходит народу! Места богатые.
— Рыбу, говорят, руками берут.
— Из бочки.
Механики закончили осмотр, все закрыли и ушли. Пилотов не было. Тележко потянул носом воздух:
— Чувствуете дым? Немного? Там зато много. Ох, горит. Людей не хватает. Тунеядцев хотели приспособить, да никто брать не хочет: еще сгорят! Тут у нас поблизости поселок есть: туда тунеядцев свозят.
— Ну и как тунеядцы?
— Ничего, работают. Мне лично больше тунеядки нравятся.
— Один мне пут рассказывал,— опять вступил кудрявый,— сам видел у них афишу, доклад: «Задачи тунеядцев в выполнении квартального плана».
— Так и бывает,— серьезно согласился Тележко,— пока они доклады слушают, наши ребята из тайги не вылазят месяцами. Жены парашютистов начальство на части рвут. Вчера приходит одна к Андрею Васильевичу: сообщите, говорит, где мой муж и помнит ли он, что у него есть семья?
— Во дает.
— Вот будете летнабами, узнаете, как оно. Жена в городе, а вы на оперативном да в тайге все лето. Она вроде как сама по себе.
— Надо, чтоб и она в оперативном.
— Да? А жене трудно. Особенно, если она из Ленинграда, понял? Сперва романтика, то да се. А потом говорит: «А где театр?»
— Нужно вое время жить на точке.
— Когда молодые, можно, а потом она на работу устроится, ребенок в детсаду, попробуй ее выдерни.
— Женатики приуныли,— сказал кудрявый.
— Ничего, нормально.
— Надо, чтобы детей было побольше, чтобы ей в городе было чем заняться.
— Но детей, учти, надо кормить.
Тележко встал и отряхнул брюки:
— Вон они стоят с командиром отряда. Они, они. Не хотят лететь, это точно, время тянут. Потом скажут: поздно. Ага, идут вроде.
— А если в каждой точке иметь жену?
— Некоторые пробовали в качестве эксперимента. Но, знаешь, советские законы обижаются. У нас в бухгалтерии у Голубевой список алиментщиков. Двадцать шесть человек. По всей базе, конечно, а ты думал? Вот недавно товарищеский суд был над одним, весной, у него три жены, четвертая не явилась. Ну, присудили, чтобы он сперва, значит, первой оплатил дорогу в Тирасполь и суточные выдал по два шестьдесят на питание. Понял?
Подошли летчики.
— Ну, вы что? — встретил их Тележко.— Смеетесь?
— А что? Нам пообедать нужно?
— А потом стояли целый час.
— Командир остановил,— отвечал Валька важно.
— Командир. Знаем мы. Ну, садиться?
— Поздно сегодня лететь.
— Как это поздно! — возмутился Тележко. — В самый раз успеем. К жене захотел, Валя? А люди в тайге пускай ждут продукты да взрывчатку!
— У них все есть.— Он отвечал холодно и невозмутимо. Второй молчал.
— Для чего мы сюда приехали? — закричали практиканты. — Товарищ корреспондент.
— Непорядок,— сказал Малахов.
— Пожалуйста, как хотите.— Валька Алферов надвинул летную фуражку на глаза.— Но не успеем, аэродром уже закроют. На полдороге в Ковалеве будем припухать.
— Тогда лучше здесь переночевать, в городе.
— Ничего, ничего,— успокоил Тележко,— полетели.
— Пожалуйста.— Валька сел на свое место и сказал негромко, просто для себя: — От винта!
Через несколько минут, после короткого пробега, их «Антон» оторвался от земли, (развернулся над аэродромом, над городской окраиной, ослепительно сверкающей в косых лучах солнца, над рекой, и, набрав высоту, лег курсом на далекий таежный поселок. Впрочем, теперь он не был далеким: 1 час 45 минут лету.
Был ясный летний вечер, их окружала слабая небесная голубизна без единого облачка, «Антон» шел ровно и плавно, не проваливаясь, не кренясь, и если закрыть глаза, то можно было представить себе, что едешь в автомобиле по хорошей дороге. Но закрывать глаза не стоило. Нужно было смотреть в окошко и наслаждаться удивительным ощущением покоя и тихой радости. Под крылом медленно плыла степь в закатных полосах, и по степи двигалась их тень, тень их самолета. Потом пошла тайга, она казалась сверху редкой. К ним, в пассажирскую кабину, вышел второй пилот и вписал их имена в бортовой журнал.
— Корреспондент? — крикнул он.— Какой газеты? — И удивился.— О! Солидный орган.
Малахов засмеялся.
— Успеем? — он посмотрел на часы.
— Конечно,— кивнул Тележко,— куда теперь денемся? В Ковалеве они сами сидеть не хотят.
Этот летний тихий вечер, эта безмятежность природы поражали Малахова. Он все смотрел в окошечко, и ребята-практиканты смотрели, не отрываясь.
— Пожары ищете? — прокричал Тележко.— Отсюда не видно.
Внизу тускло, по-вечернему заблестела река, показались домики. «Антон» стал неприятно проваливаться вниз, разворачиваться, мелькнули цистерны для горючего — емкости, столб ветроуказателя, и вот уже, легко стукнувшись о землю, они покатились по выжженной аэродромной траве.
— Обождите, ступеньку навешу, — сказал второй пилот Глеб Карпенко.
— Так сойдем.
— Нет, порядок.
— Хорошо долетели,— небрежно заметил кудрявый.
— Как на вертолете,— подтвердил Тележко.
К самолету подходил молодой человек в распахнутом кителе и форменной фуражке, из-под которой выбивались светлые-светлые волосы.
— Бавин,— представился он.
— Здорово, Иваныч,— приветствовал его Тележко,— а ребята в тайге?
— Ребята в Усть-Чульме, вышли сегодня. Завтра Алферов за ними слетает.
Малахов проснулся рано, в беленьком доме, который назывался гостиницей леспромхоза. Койка Тележко была пуста, практиканты еще спали, укрывшись с головами. Малахов умылся в коридоре, стараясь не стучать рукомойником, потом коротко записал впечатления вчерашнего дня. За окном было раннее летнее утро, такое же чистое и ясное, как вчерашний вечер. На подоконнике лежала роса. Где-то включили движок, будто захлопала крыльями огромная птица.
За стеной помещалась «пилотская», где постоянно ночевали и отдыхали летчики, и сейчас два летчика прошли под окнами, но не Алферов и Карпенко, а с другой машины, которая полетят дальше, вниз по великой реке. С ней улетят двое из ребят-практикантов, а двое останутся здесь. Летчик постучал в окно:
— Подъем! Через сорок минут вылетаем.
Через час они улетели, а Малахов и оставшиеся — кудрявый и высокий «женатик» — пошли по длинной пыльной улице под уже палящим солнцем в поисках столовой или чайной.
Но чайные почему-то были закрыты. Потом, в одном магазине, Малахов выпил банку молока и съел булку, а практиканты выпили по две банки и еще по два сырых яйца.
— А чего это у вас водки нигде не видно? — спросил кудрявый у продавщицы.
— В уборочную не торгуем.
— Ах, уборочная. Неплохо мы устроились.
Где-то далеко, в прозрачном голубом воздухе затрещал самолетик. Может быть, это Алферов полетел за парашютистами.
— Я пошел,— оказал Малахов студентам,— вы тут еще два месяца будете, а мне время дорого.
— Мы тоже идем.
По дороге Малахов дал телеграмму домой, сообщил свой адрес — он всегда так делал при малейшей возможности.
Они сидели в маленьком домике на краю аэродрома, в бавинской резиденции. Здесь был и его стол с телефоном, и парашютный оклад, и сейф с деньгами и документами. На бревенчатой стенке висели плакаты — пособия для подготовки парашютиста. Тележко сидел на длинной лавке и смотрел в окно на покоробленные дождями парашютные качели, на крутой выжженный склон с карабкающимися по нему козами, на бледное, без единого облачка, небо. В тени, отброшенной домом, инструктор просушивал на полевом авиазентовом столе перкалевые купола грузовых парашютов.
