Василий Ганибесов - Старатели
— Нет, не встречался с таким, — ответил Георгий Степанович. — Не помню...
— Нет, вы помните, — медленно, уверенно сказал инспектор, не сводя глаз с Георгия Степановича. — Отлично помните. Это невозможно забыть, Георгий Степанович... Он небольшого роста, гладкая прическа. Теперь он подкрашивает свои волосы.
Георгий Степанович напряженно молчал.
— Он помнит вас, — продолжал инспектор, — и рекомендует как талантливого русского инженера...
— Нет, не помню, — с болезненной тоской твердил Георгий Степанович.
Инспектор широкой ладонью пригладил белесые волосы и расстегнул туго сдавивший шею воротник рубашки. Сдерживая голос, неотрывно глядя на Мудроя давящим, тяжелым взглядом, продолжал:
— Государства, напуганные коммунизмом, в страхе перед ним, нетерпеливо, давно готовят войну. Все закончится уничтожением коммунизма и разгромом России.
— Вы говорите ужасные вещи, — подавленно, тихо пробормотал Георгий Степанович.
— Вместе с большевиками вы полетите в омут. Либо станете бороться за Россию вместе с нами... Но мы принимаем в организацию только бесконечно преданных...
— Погодите, — торопливо перебил его Георгий Степанович. — Я ничего не знаю. Я не знаю, кто вы и кто уполномочил вас говорить со мною.
— Я уполномоченный Белоголова и нашей организации.
Инспектор достал из кармана папиросу. Разминая пальцами, он раздавил ее и бросил на пол.
Закурил он только третью папиросу и жадно, несколько раз подряд затянулся.
— Ну?! Поняли теперь? — спросил он, зло усмехаясь.
— Н-нет... Я не могу, — с отчаянием прошептал Георгий Степанович. — Я ничего не понимаю...
— Вы понимаете только в японских гонорарах?
— Я не получал никаких японских гонораров, — твердо сказал Георгий Степанович.
— Вы тайный информатор Белоголова, чиновника японской секретной службы. — Он вынул из кармана какие-то бумажки. — Вот фотокопия вашей подписки. Вот ваши расписки в получении гонораров за информацию. Вот анкета с вашим портретом. — Инспектор положил на стол сверток бумаг.
— Это — недоразумение... Это ошибка, — чуть слышно проговорил Мудрой, не сводя глаз с бумаг.
«Я сойду с ума», — чувствуя, что у него путаются мысли, подумал Георгий Степанович...
Инспектор ушел.
Георгий Степанович долго стоял в оцепенении.
Ему хотелось, чтобы все, что произошло сейчас, оказалось болезненным сновидением... Он пойдет сейчас в спальню к Нюси, и все бредовые миражи исчезнут и галлюцинации прекратятся...
Нет! Он застрелит себя. Он напишет объяснение и...
Нет, не так. Он позвонит сейчас Усольцеву и все расскажет. Инспектора схватят и расстреляют.
Георгий Степанович кинулся в угол, к желтому ящику телефонного аппарата.
В окно кабинета осторожно постучали. Георгий Степанович вздрогнул и оглянулся. Инспектор, близко прильнув лицом к стеклу, тихо сказал в щель створок:
— Не дурите!
Скрипнула дверь, и по полу столовой зашлепали босые ноги Анны Осиповны.
Георгий Степанович схватил первую попавшуюся книгу и раскрыл ее.
Анна Осиповна, заспанная, душистая и мягкая, обняла мужа за шею.
Георгий Степанович сидел, не смел притронуться к жене. Он мучительно чувствовал ничтожество свое, и ему казалось, что Анна Осиповна видит, что он преступник.
— Георгий, ты слышишь? Я забыла алгебру. Интегралы, логарифмы, физика — все вылетело. Я даже не могу читать технических книг. А без этого нельзя. Правда? Придет на драгу начальник агрегата Анна Осиповна Мудрой... Ого! Георгий, чувствуешь?
Она засмеялась радостным, задорным смехом:
— Горный техник Анна Осиповна Мудрой. Слышишь?.. Нет, серьезно, Георгий, — я выдержу экзамен... Стыдно... Булыжиха вот на днях спрашивает меня о породе, а я не знаю. «Чему же, — говорит, — ты училась-то?»
Анна Осиповна посмотрела на прикрытое ставней окно, и уверенно сказала:
— Георгий, ты скорее заканчивай свою, драгу. Слышишь? И еще что-нибудь. Машины какие-нибудь, приспособления. Понимаешь? Помпу в первую очередь переделай... Чтобы я каждый день слышала о тебе. Понимаешь? А то тебя как будто и нет совсем... Георгий, как хорошо ты придумал о драге!.. Ты плачешь?
Она увидела это и не удивилась. Ей самой хотелось плакать от радости.
— Георгий, родной мой, как хорошо! Я все думала: что такое советская власть? А это мы! И ты, и я. Все это советская власть. Правда? Я пошла туда и увидела... Ты плачешь... Родной мой, как хорошо!
Она взяла его лицо в ладони и, всхлипывая, мешая свои слезы с его слезами, стала целовать его мокрые глаза, высокий лоб, спутанные темные волосы.
— Бедная... Нюси моя.. — помертвелыми губами бормотал Георгий Степанович, чувствуя, что он не выдержит и все расскажет этой наивно-восторженной женщине.
4
Свиридова после ухода с «Сухой» старшинки Зверева прогнала десятника и возложила руководство шахтой на Данилу Жмаева.
Богатырское здоровье Данилы и заботы Настеньки помогли ему быстро справиться с недомоганиями, ломотами и прострелами, нажитыми в засыпанной шахте.
Настенька не расставалась с ним. Она приходила с Петькой на шахту и сидела у раскомандировки, довольная даже мимолетными встречами.
Она прибрала и украсила раскомандировочную, носила газеты, следила за сушкой и починкой одежды забойщиков.
В ее маленьких, но проворных руках все спорилось.
Она сварила ядреный квас и выдавала шахтерам по две бутылки в смену. По ее требованию Данила поставил около парового котла баню с душем, сделал ящики для платья. Старатели теперь уходили домой чистыми и сухими.
«Сухая» преображалась. К лавам Данила нарезал запасные выходы, вся шахта перешла на гидравлическую отбойку, в коридорах проложили рельсы и стали катать пески в вагонетках.
Наверху, в стороне от старой бутары, устанавливался хитроумный вертящийся барабан для промывки песков. По замыслу Мудроя пески из подъемной бадьи будут подаваться в барабан водою по сложным механизированным колодам. Отмытая галька и эфиля из барабана будут отгружаться в отвалы тоже водою.
Мудрой водил директора и парторга по своей стройке. Усольцев и Свиридова жадно вникали во все подробности. Они всё осматривали, всё ощупывали. Интересная машина захватила их, как любознательных детей, и это ужасно льстило автору. Мудрой суетился, всюду лез сам, дрожал от нетерпения и в увлечении, не замечая, прихвастывал, с мельчайшими подробностями объясняя назначение и работу своего действительно замечательного произведения.
Обозы товаров подходили в Мунгу день и ночь.
Пришли подводы, выделенные артелями старателей; пришел обоз «Золототранса»; подходили с товарами райсоюзовские машины; шли нагруженные Мухориным обозы.
Навстречу обозам с щаплыгинского разреза выбегала Анютка Мартынова — бойкая, отчаянная старательница, внучка Ивана Иннокентьевича. Задорно прищелкивая языком жевательную серу, она лезла на возы, щупала кули, нюхала бочонки солонины, рыбы и масла, читала надписи на ящиках с макаронами, консервами, чаем, обувью, мануфактурой, сгущенным молоком, папиросами и вином и летела обратно докладывать старателям.
В магазинах, кроме яричного печеного хлеба, появились белые румяные булки.
Поступление в кассу вольноприносительского золота увеличилось сразу раз в десять.
Китайцы выкапывали спрятанные в сопках дымчатые аптекарские толстого стекла бутылочки, на глаз отсыпали из них в бумажки щепотки золотого песку и сдавали на крупчатку и соду для пампушек, на рис, солонину и сушеную капусту для поз и на черных, высохших, обезглавленных трепангов.
Приходили и приезжали бог весть откуда старые таежные золотничники-искатели. Отвернувшись у кассы в угол, они доставали из кисетов золото вместе с махорочной пылью и сдавали не «сколь потянет», а сколько хочет старатель.
— Десять граммов прими-ка, паря.
— Тут у тебя от силы восемь. Махорки половина.
— Ну, досыплю, — И старатель лез опять в свой кисет.
Приносили золото и шахтеры и старатели с разрезов. Они отвинчивали пробки с алюминиевых баночек из-под оружейного масла и высыпали в тарелку все содержимое их.
— К зиме завалялось. Да уж, видно, отвалялось.
В Багульне старатели заставили десятника ехать с собою сдавать золото среди недели. Черных сдал золото, вручил старшинке боны и хотел уже уехать, чтобы не попасть на глаза директору, но наткнулся на Свиридову.
— Сколько сдал?
— Полтора без двадцати граммов.
— К выходному еще килограмм привезешь.
Черных молчал, поджав губы. Бывало, за всю неделю кило триста сдавал, а теперь она за три дня хочет килограмм.
— Что молчишь? Выпивать привел их, товарищ командир?
У Черных дрогнули ресницы. Он и сам втайне боялся, как бы старатели не выпили.
