Григорий Кобяков - Кони пьют из Керулена
Теперь Лидия Сергеевна стала заходить часто, и каждый ее приход для Алтан-Цэцэг был как всплеск яркого света. С этой доброй русской женщиной было интересно.
Один раз Лидия Сергеевна прочитала письмо своего отца, работающего директором школы в Иркутске. В этом письме Алтан-Цэцэг поразил один факт. В морозный день (а кто не наслышан о лютых сибирских морозах) вышла из строя котельная школы. Учителя встревожились: разморозится отопительная система — и тогда в классах долгое время, а может и всю зиму, придется волков морозить. (Алтан-Цэцэг долго не могла взять в толк, почему волков, ведь ребята будут мерзнуть). Тревога дошла до ребят. И все они, хотя их никто не звал, явились вечером в школу. Спасательную работу начали с того, что на лестничных площадках своими пальтишками укутали уже остывшие трубы и батареи.
А в коридорах и классах трубы грели своими руками и дыханием.
Ремонтируя котел, всю ночь работали женщины-слесари — мужчины-то на фронт ушли — и всю ночь ребята грели трубы — только, бы не дать замерзнуть воде!
В другой раз Лидия Сергеевна вспомнила о своей работе в Дальневосточной эпидемической экспедиции. От геологов, работающих в тайге, от строителей Комсомольска-на-Амуре в летнее время, особенно по веснам, стали поступать сигналы о неизвестной болезни, которая буквально косит людей. На Дальний Восток направили экспедицию во главе с ученым-эпидемиологом Зильбером с заданием: найти причину болезни. После долгих поисков экспедиция обнаружила клеща, содержащего в своем организме вирус, поражающий головной мозг, — энцефалос. Клеща назвали энцефалитным.
Воспоминание это для Лидии Сергеевны было тяжелым: она потеряла в экспедиции очень близкого ей человека.
И снова была поражена Алтан-Цэцэг, Откуда у этой маленькой и худенькой женщины с глубокими темными глазами берутся силы, чтобы выдержать удары судьбы, не сломиться, не потерять радость жизни?
Как-то, прощаясь с Алтан-Цэцэг, Лидия Сергеевна с беспокойством заметила:
— Что-то мне не нравится, девочка, ни твой вид, ни твое настроение.
Алтан-Цэцэг промолчала. Ей нечего было сказать.
— Ты только начинаешь жить. Перед тобой — долгая дорога, которую надо пройти. И не как-нибудь, а красиво. Пойми это…
Задумалась. Может быть, вспомнила свою дорогу. Вздохнула.
— Хотела бы я обменяться с тобой годами.
Ми сама Алтаи-Цэцэг, ни, конечно, врачи не могли бы объяснить, когда в ее душе вдруг что-то просветлело. Чувство отрешенности, которое давило и терзало ее, стало таять, словно весенний снег. В сердце затеплилась надежда: Максим еще напишет, должен написать! И ей с новой силой захотелось жить. Ради того, чтобы всегда слышать всплески Керулена или Халхин-Гола. Ради того, чтобы каждое утро встречать яркое солнце. Ради тон долгой дороги, которую надо пройти красиво.
Глава пятая
В начале декабря Алтан-Цэцэг выписали из больницы, а спустя полтора месяца — в канун Белого месяца (Цаган-сара), когда зима поворачивает на лето и когда старые люди празднуют монгольский Новый год, — она родила мальчика, с белым лицом, с белыми волосами. Белого мальчика. Белый цвет, цвет молока — счастливый цвет, цвет жизни. На семейном совете новорожденного назвали именем отца — Максимом, Максимкой.
Теперь, с рождением сына, у Алтан-Цэцэг окончательно свалилась с плеч та тяжкая ноша, которая долгие дни и ночи давила ее, пригибая к земле. Порой казалось: наступила черная ночь, которая никогда не кончится. Однако ночь кончилась. Наступил день. Как полевой цветок, при первых ярких лучах солнца расправляющий свои красивые лепестки, стряхивает с себя остатки ночи и зацветает пуще прежнего, так и Алтан-Цэцэг вдруг встряхнулась вся, выпрямилась — боже, сколько солнца! — и удивительно похорошела. На смену девчоночьей угловатости, резкости как-то вдруг сразу пришли спокойная мягкость и нежная женственность. Видно, такую силу имеет великое чудо и таинство природы — материнство.
На Алтан-Цэцэг еще несколько недель назад лежал густой летний загар. Но его сменила больничная бледность. Лицо стало матовым, словно его подсветили изнутри. Увеличились глаза. В них появилась спокойная глубина, излучающая теплый свет.
Занятая Максимкой, Алтан-Цэцэг не забывала объединение на Халхин-Голе и людей, с которыми успела подружиться. Порою тосковала о них. И тогда начинала отсчитывать дни, когда кончится ее декрет, когда снова сможет поехать. Вздыхала: «Не скоро еще…».
В «Дружбе» тоже не забывали своего молодого специалиста. Неунывающая Тулга писала письма, в которых причудливо переплеталось серьезное и озорное.
Из писем подруги Алтан-Цэцэг многое знала.
Чабану Дамдинсурэну, спасшему во время пожара общественное сено и отару овец, взамен сгоревшей юрты правление выделило совсем новенькую. Он получил также деньги на одежду и домашний скарб.
Парторг Жамбал не дает теперь спокойно жить: Тулгу и доярку Цогзолму сделал «артистками» и «затаскал» по фермам и чабанским стоянкам. Сам он выступает с докладами, а они дают концерты. Парторг доволен тем, что хорошо идет сбор средств на танковую колонну «Революционная Монголия» и авиационную эскадрилью «Монгольский арат». Без лишних разговоров люди открывают сундуки и достают оттуда свои кошельки… А у кого нет денег — те дарят лошадей, овец, коз. Братьям-фронтовикам, советским друзьям, каждый старается чем-то помочь.
«Ветеринар Ванчарай после пожара сильно затосковал, — писала Тулга. — Сердце, видать, тогда опалил. Ходит чернее тучи, темнее ночи. Сохнет на глазах и тает, как свечка».
Бухгалтер Гомбо поздними вечерами усиленно начал протаптывать тропинку вокруг юрты. Однажды Тулга встретила его, говорит: «В этой юрте в злых духов не верят и не признают их». — «А если это добрые духи?» — «Они на кругах не стали бы ходить». — «Ваше замечание можно принять как приглашение?» — «Совсем нет». Но читкур продолжает ходить.
В школу-юрту приходил председатель объединения Самбу. Посидел, полистал тетрадки учеников, сказал:
— Если будете хорошо учиться, то к будущему году построим деревянную школу с большими светлыми. окнами и с теплой печкой.
Подруг в городе у Алтан-Цэцэг не осталось. Но часто заходила Лидия Сергеевна. С нею и коротали длинные зимние вечера.
Алтан-Цэцэг, глядя на Лидию Сергеевну, на ее маленькие «интеллигентские» руки, часто удивлялась: и когда они научились делать самые разные работы — кроить и шить, пилить и колоть дрова, купать и пеленать ребенка, варить щи и стряпать вкусные-превкусные коврижки.
— Жизнь всему научит, — смеялась Лидия Сергеевна.
Лидия Сергеевна и Алтан-Цэцэг увлеклись вязанием — этой неторопливой немного однообразной, но все же интересной работой. Занятые обе делом, они вели неторопливые разговоры — о жизни, о книгах, о войне. Разговоры их иногда обрывались, как обрываются нити, но их связывали и клубок начинал разматываться дальше.
Слушая Лидию Сергеевну, Алтан-Цэцэг думала о том, как много человек может сделать полезного и доброго для людей за свою жизнь. Лидия Сергеевна воевала в гражданскую войну, медицинской сестрой прошла с полевыми госпиталями Пятой Армии половину огромной страны. Войну начала вместе с отцом на Южном Урале и закончила в Иркутске. Отца ее, армейского политработника, в прошлом учителя, в Иркутске откомандировали из штаба в распоряжение губернского исполнительного комитета. Здесь ему было поручено ведать народным образованием. Так они и стали иркутянами.
До сорокового года отец работал в школе, но стало пошаливать здоровье, и он вышел на отдых. Однако через год пришлось вернуться в школу — началась война.
В двадцатых годах Лидия Сергеевна закончила медицинский институт. Начались годы скитаний с экспедициями — в Заволжье, в Среднюю Азию, на Дальний Восток. Ее приглашали на работу в научно-исследовательские институты — спецналистов-чумологов высокой квалификации всегда не хватало — но, проработав год-другой в институте, она снова уезжала в экспедиции, нередко опасные. Жила все время, да и сейчас живет, на колесах.
Узнав о жизни Лидии Сергеевны, Алтан-Цэцэг поняла символический смысл ее подарка — кораблика-парусника: быть всегда в пути.
Нелегко это, наверное, — быть всегда в пути. Сколько надо иметь выдержки, силы воли и мужества. А в ее возрасте — Лядин Сергеевне за сорок перевалило! — тем более. «Но, видно, все русские одержимые».
В часы радости и в часы горя видела Алтан-Цэцэг Лидию Сергеевну. В часы радости она веселела, в часы горя… Нет, ни в какие часы она не теряет самообладания, разума, человечности.
В один из вечеров Лидия Сергеевна пришла сама не своя: глаза красные, заплаканные, а лицо белое, без кровинки. Алтан-Цэцэг испугалась:
— Вы не заболели?
— Спасибо, нет. Ты как-то хотела познакомиться с моей профессией. Я принесла тебе книги. — И положила на стол «Краткое руководство по борьбе с чумой» и «Профилактику чумы». — Как твой Максим?
