Геннадий Семенихин - Летчики
— Вот, Галю, — сказал он, широко улыбаясь, — бери и носи на здоровье. Почти полгода тайком от тебя копил на нее, окаянную. Носи и помни, что муж у тебя на уровне.
Галина Сергеевна развернула сверток и даже руками всплеснула.
— Ой, Кузя, она такая пышная, что и надеть на себя страшно!
Ефимков огорченно вздохнул.
— Тебе никогда не угодишь. Думал, обрадуешься, а ты…
— Да разве я не радуюсь, — целуя его в шершавую щеку, засмеялась жена, — я и носить ее буду. Но знаешь когда? Когда поедем в отпуск, в Москву, и пойдем в театр.
С тех пор она всего лишь два-три раза вынимала из шкафа чернобурку…
В Энск Галина Сергеевна возвратилась во втором часу. Со стороны аэродрома дул резкий, пронизывающий ветер. Солнце было ярким, белый сверкающий снег слепил глаза. В синем безоблачном небе промчалась четверка истребителей. «Возможно, Кузьма повел», — подумала Галина Сергеевна, вспомнив, что утром муж говорил о предстоящем полете.
Галине Сергеевне нужно было готовиться к методической конференции, и она решила первым делом зайти в библиотеку, взять «Педагогическую поэму» Макаренко, а затем идти в детский сад за Вовкой.
Библиотека оказалась запертой, но из дверной щели торчал белый листок. Галина Сергеевна развернула его и прочитала: «Я в зрительном зале». У входа в зрительный зал Ефимкова замедлила шаги, привлеченная звуками знакомой мелодии. Она бесшумно отворила дверь. В зале было пусто, только на сцене сидела за пианино светловолосая девушка в синем шерстяном платье. На спинке соседнего стула висело ее пальто с лисьим воротником. Девушка то склонялась над клавишами, то резко выпрямлялась, и тогда узкие ее плечи как бы застывали. То крепчала и разрасталась музыка, то становилась мягче, нежнее. Девушка играла рапсодию Листа. «Какая молодчина!» — подумала Галина Сергеевна. Ефимкова осторожно присела на скамью. После того как затихли последние аккорды, девушка устало потянулась, подняв вверх сразу обе руки, и обвела глазами зрительный зал.
— Ой, простите! — воскликнула она, обнаружив присутствие Галины Сергеевны. — Вы, очевидно, ждете, а я увлеклась и не замечаю. — Набросив на плечи шубку, Наташа быстро подбежала к ней.
— Напрасно беспокоитесь, — улыбнулась Галина Сергеевна, и в ее черных продолговатых глазах засветились приветливые огоньки. — Я давно в зале. Все слушала. Вы прекрасно играете.
Девушка посмотрела на нее серьезно.
— Прекрасно? Нет, не говорите. Вы знаете, сколько еще надо положить труда…
В библиотеке Галина Сергеевна сняла платок, поправила прическу. Она с интересом разглядывала новую, совсем молоденькую библиотекаршу, о приезде которой в Энск уже слышала, и чувствовала, что проникается к ней симпатией. Наташа охотно рассказала, что готовится к поступлению в консерваторию и ежедневно по три-четыре часа просиживает за инструментом.
— Я уже привыкла к здешнему образу жизни, — говорила она. — До пяти вечера люди почти всегда на аэродроме. В это время я и занимаюсь. Пианино здесь хорошее, его совсем недавно настроили.
Выдав «Педагогическую поэму», Наташа уговорила Галину Сергеевну посидеть с ней. В свою очередь, Ефимкова рассказала ей о жизни и работе в школе. Наташа покачала головой, узнав, что Галина Сергеевна уже несколько лет живет в Энске.
— И вы довольны этой жизнью? Скука вас не заедает?
— Привыкла, — просто ответила Ефимкова.
Наташа, не соглашаясь, пожала плечами.
— А по-моему, «привыкла» — плохое слово. Привыкла — это что-то обязательное.
— Далеко не всегда, — возразила Галина Сергеевна, ласково посмотрев на нее, — если человек нашел свое место в жизни, ему не надо стыдиться этого слова. На ваш вопрос, нравится ли мне жизнь в Энске, я могла ответить «люблю», но это было бы преувеличением. Не все можно в Энске любить. Но свое место тут я нашла. У меня семья, работа в школе. Я чувствую, что нужна другим, не только себе — в этом главное.
Глаза Наташи опять наполнились любопытством.
— А трудно, наверно, быть женой летчика, Галина Сергеевна?
— Это почему же?
— Частые переезды, вечная боязнь за мужа. Ведь все может в полете случиться.
— К этому привыкаешь… Я считаю, что с моим Кузьмой в воздухе ничего не может случиться. С таким твердым убеждением и живу. А тоски мы не знаем, милая девушка. Если есть большая любовь, тоска в твоем доме никогда не найдет себе места.
— А вы сильно любите?
Галина Сергеевна чуть-чуть покраснела от этого откровенного, прямого вопроса, но тотчас же оправилась от смущения. Она хотела было отмолчаться, но слишком уж искренней была голубизна Наташиных глаз, устремленных на нее. Девушка смотрела ей в лицо неотрывно, и Галина Сергеевна поняла: надо ответить.
— Сильно люблю, — проговорила она твердо, — иногда кажется, если бы мы даже на необитаемый остров попали, и там вдвоем с ним да с Вовкой не было бы тоскливо… Так что женой летчика быть не страшно. И к тревогам привыкнете и к переездам, — лукаво улыбнулась Ефимкова и стала завязывать платок.
— Да что вы, — вспыхнула Наташа, — будто сватаете! Я пока не собираюсь замуж и не влюбилась тут ни в кого.
— Как знать, — сказала, вставая с дивана, Галина Сергеевна, — здесь тоже неплохие люди.
— Согласна. Только я не буду спешить. Я на простор хочу, силы свои попробовать, а любовь не уйдет.
— Правильно, Наташенька, — рассудительно заметила Галина Сергеевна. — У вас вся жизнь впереди. А пока прощайте. По нашему семейному плану мы сегодня вечером майора Мочалова должны навестить, а до этого мне тысячу дел предстоит переделать. — Она потрепала Наташу по плечу и ушла.
Кузьма Ефимков и Галина Сергеевна остановились на лестничной площадке у комнаты Мочалова. Галина Сергеевна одной рукой поправила на голове теплый платок, другой плотно прижала объемистый сверток.
— Кузьма, стучи.
Ефимков снял перчатку и кулаком загрохотал в дверь.
— Входи, Кузьма, — послышался веселый голос Мочалова. — Кто же, кроме тебя, способен так ломиться!
— Я не один, с Галей. Не помешаем?
— Тем лучше, входите.
Сергей Степанович стоял у стола и старательно прыскал на белую материю. В руке он держал электрический утюг.
— Видите, чем занимаюсь, Галина Сергеевна, — произнес он смущенно. — Хорошо Кузьме, за четыре года женатой жизни небось и позабыл это искусство.
— Да вы им тоже не блещете, Сергей Степанович, — засмеялась Ефимкова. — Кто же так утюг держит? И смотреть не хочу на такую работу. Помогите раздеться, я за вас доглажу.
Минуту спустя Галина Сергеевна водила утюгом по белой материи. Мочалов топтался рядом.
— А на курсе считали, что я лучше всех владею этой материальной частью, — кивнул он на утюг.
— Представляю, как выглядели остальные, — сказала Галина Сергеевна. — Ну вот и готово. Забирайте свои брюки.
Пока Мочалов складывал брюки, убирал со стола утюг и алюминиевую кружку с водой, Ефимкова развернула сверток.
— Муженек, помогай…
Сергей посмотрел на гостей и замахал руками.
— Да что вы! Занавески?
— Именно, Сережа, именно, — пробасил Кузьма Петрович. — Мое слово — кремень, сам знаешь.
— Да зачем же? Не согласен!
— А вашего согласия никто и не спрашивает, — решительно перебила Галина Сергеевна. — Ну чего, скажите, хорошего в том, что ваше окно — единственное незанавешенное окно во всем Энске? Приедет Нина, мне же и достанется от нее на орехи. «Нечего сказать, — подумает она, — хороша у Сережиного друга жена, присмотреть за ним не могла». Кузя, — обратилась она снова к мужу, — держи шнур покрепче, да смотри, чтобы я с подоконника не рухнула.
Галина Сергеевна оперлась о широкое плечо мужа и ловко вскочила на подоконник. Она повесила занавески, расправила их, потом отошла к двери и критически осмотрела.
— Теперь дело другое, Сергей Степанович. Минимальный уют создан.
Сергей поблагодарил. Он вскипятил чай, достал варенье и банку консервов.
— Без угощения не отпущу. Чем богат, тем и рад. Беда — у меня плохо с посудой: два стакана и одна чашка. Блюдце одно. Вам, Галина Сергеевна. Да и щипцов тоже нет, а сахар видите какой, кусковой, крупный…
— Сергей Степанович! — засмеялась Галина. — Вы так усердно охаиваете все, будто аппетит у нас отбить хотите…
— Он мне одного моего знакомого горца напомнил, — сказал Кузьма. — Приехал к нему гость, а горец поставил на стол сыр да кислое молоко и говорит: «Ой, кунак, зачем ты сегодня приехал, зачем вчера не приезжал. Вчера бочонок вина был, шашлык был».
— Ладно, ладно, — остановил Сергей, — под вино не подговаривайся. Если бы даже и было, не дал бы.. Завтра полеты. Придумай лучше, как сахар колоть.
— А мы это запросто! — Кузьма положил на ладонь три куска и без особого усилия сжал кулак. — Вот и готов, — сказал он, показывая множество мелких кусочков. — Что сахар! Я однажды на спор подкову согнул, когда в авиационном училище был. Инструктор мой только ахнул тогда. «Ну, — говорит, — Ефимков, далеко ты уйдешь с такой силищей!»
