Валентин Селиванов - Свадебные колокола
Женька снова разозлился и решил, что не скажет им ни слова до самого вечера.
И он выполнил своё слово.
А вечером у поваленной сосны Женька сбросил палатку с плеч и сказал:
— Хватит на сегодня. Мы не лошади.
— Ну, если ты приказываешь, — ответил Веня, разводя руками. Он снял рюкзаки и трубу и с облегчением вздохнул.
— Приказываешь! — сморщился и передразнил его бородатый. — Этим путешествием ты загонишь меня в гроб.
— Тебя загонишь… — с сомнением отозвался Веня и повесил трубу на сук толстого кедра.
Подошла Лена. Она молча уселась на поваленное дерево и закрыла глаза.
Эти дороги не для неё, подумал Веня. Упрямства у неё много, а силы как у воробья. Но практика перед дипломом у неё будет хорошая. Интересно, какая у меня будет дипломная практика?
Веня разжёг костёр. Это у него получилось не сразу. Мокрые сучья, пропитанные влагой, долго не хотели разгораться, и едкий дым тянулся по слабому ветру добрых полчаса.
У костра Веня стал сушить мокрые портянки и плащ. Портянки были бурые от грязи, в чёрных и фиолетовых пятнах, и от них пахло резиной.
Свет от костра падал на лицо Жени, и Калашников, глядя на красивое лицо бородатого, невольно поймал себя на мысли, что Женька с виду парень что надо.
В это время бородатый сморщился и, кивая на грязные портянки, а потом на Лену, тихо и не очень уверенно, что раньше за ним не наблюдалось, сказал:
— Ты бы постеснялся, что ли… Всю сознательную жизнь провёл в столице и ничему не научился.
Лена продолжала сидеть, закрыв глаза. Она очень устала и теперь дремала, не в силах подняться, посушить одежду и обувь. Ей было не до портянок.
А Женька принципиально ушёл за палатку и там сушил своё намокшее барахло.
— Цивилизованные предрассудки, доставшиеся тебе от бабушки, — недовольно проворчал Веня, переворачивая над огнём портянки. — Капризничать будешь дома.
— Совесть иметь надо, — отозвался из-за палатки Женя.
— Вот именно — совесть, — ответил Веня и надел сухие портянки. От них холодным пальцам стало тепло и приятно.
Калашников подошёл к задремавшей Лене и снял с неё сапоги. Впереди целая ночь, и выспаться она ещё успеет. Первым делом надо привести себя в порядок.
Лена открыла синие глаза и удивлённо смотрела на Веню. И, глядя в эти глаза, будто синие подснежники, Веня ещё раз убедился, что Лена едва держится на ногах.
Он достал из своего рюкзака здоровенные грубые носки, которые подарила ему на память Аня-радистка, бросил ей на колени и спросил:
— Очень устала?
— Немного.
— Ничего, это пройдёт. Всё дело в привычке.
— Я уже привыкаю, Веня, — слабо улыбнулась девушка. Она посмотрела на него и добавила: — Ты не похож на лесного бродягу, как мы.
— А должно быть наоборот, — ответил Веня. — Хотя всё это чепуха. Ты в чудеса веришь?
Лена молча кивнула головой, соглашаясь. Она бы сейчас во всём согласилась с ним.
— Сегодня вечером ты увидишь чудо, — улыбнулся Веня. — Ты скажи, где у тебя консервы. Я заболтаю такую похлёбку, что вы умрёте от зависти. А на второе будут фисташки, сжаренные по моему собственному рецепту.
Поели они на славу. Венины солёные прожаренные фисташки, которыми когда-то были набиты карманы его плаща, пришлись Лене по вкусу. Женька отказался от своей порции. Ну что же, им больше досталось.
Потом они помыли котелки и ложки.
Лена осталась сидеть у костра. Ночь обещала быть прохладной, и она не спешила уйти от тепла.
А Веня забрался в тесную палатку и увидел бородатого Женьку, развалившегося, усталого, сонного.
— Подвинься, — сказал Веня и опустился на колени.
— Я в середине, — тихо ответил бородатый, не открывая век.
— Вот ещё новости, — тихо прошептал Веня. Ему не хотелось, чтобы Лена слышала их разговор. — А ну двигай на фланг. Ишь ты — посередине. Тебе и помёрзнуть можно. Она будет спать посередине. Или тебе как-то всё равно?
Женька неловко засмеялся и сказал, отодвигаясь в угол:
— Пожалуйста. И пошутить, что ли, нельзя?
Голос у бородатого был виноватый, и Веня ничего ему не ответил. Что ему ответишь? Что его шутки как кнут у пастуха? Сам во всём разберётся, не маленький.
Ночью Веня спал плохо. Он замёрз и ворочался с боку на бок. Просыпаясь, он слышал, как дышит Лена, которой было тепло посередине, как шумит за палаткой осенняя тайга, как ворочается Женька и что-то бормочет во сне, как потрескивают сучья в костре, и Вене казалось, что этот костёр разговаривает с бородатым.
А утром они снова шли по тайге.
Идти было трудней, чем вчера. Они попали в болото, и ноги засасывала почти до колен. И опять пошёл дождь.
Женя уверенно шёл впереди.
Он проснулся бодрым и всё время насвистывал «Бабушка, научи танцевать чарльстон». Женька кое-что придумал, не зря он всю ночь разговаривал с костром. Но бородатый никому не сказал, что он придумал.
Он бойко перескакивал с кочки на кочку, но ноги его всё равно проваливались в жидкую болотную грязь. Иногда на пути оказывались длинные поваленные сосны, и он шёл по стволам деревьев. Это у него получалось легко, красиво и ловко.
Стволы были мокрые, и резиновые сапоги скользили по ним в разные стороны, как по замшелым морским валунам, покрытым зелёным мокрым мхом. Лена несколько раз чуть не упала.
После вчерашнего дождя покорно сникли листья грустных берёз. Берёзы не шумели, когда прошёл дождь, они молчали и думали, наверное, о том, что скоро ударят первые заморозки, что солнце будет теперь холодное, а дни совсем короткие.
Веня плохо выспался и скоро устал. Ноги были тяжёлыми, рюкзак оттягивал плечи, а трубу, которая настойчиво колотила его по спине, хотелось выбросить.
Ничего, успокаивал себя Веня. Ничего страшного. Но если после таких пыток Костя Луньков не организует эстрадный оркестр, пусть уматывается работать в обком комсомола! Я ему так и скажу.
Лена догнала бородатого и пошла с ним рядом. Молчали они недолго.
— Скоро кончится это болото? — спросила Лена.
— А что? — зло усмехнулся Женька.
Он теребил бороду с прилипшей к ней хвоей. Он был доволен. Страшно доволен — всё шло по его задуманному плану. Ещё через несколько часов он их загонит в доску, как лошадей. Тогда у них не будет сил флиртовать и трепаться о высоких материях. Он их проучит.
— Мне кажется, что он устал. Ты бы взял у него эту дурацкую трубу, — попросила Лена, глядя себе под ноги.
Женька нахмурился. Он не умел далеко смотреть и не знал сибирской житейской мудрости — пусть будет плохо тому, кто подумает плохо.
— Ничего, пусть привыкает, — сказал он и с радостью соврал: — Ещё сорок километров, и тридцать из них по болоту.
Лена молча шла рядом.
И Женя с пылом заговорил, выдрав наконец из своей бороды таёжную хвою, опутанную паутиной:
— Навязался этот чёрт на нашу голову! Корчит здесь из себя… А кому нужно всё это? Все эти фокусы и жареные фисташки? Скажи? Здесь ноги нужны хорошие! Дорога людям нужна!
Лена остановилась, чтобы дождаться Веню, и ничего не сказала бородатому.
Женька оглянулся на неё, грубо выругался про себя и снова быстро зашагал вперёд. Он их сегодня измотает. Только зачем он соврал ей? Ведь они скоро будут на месте и разойдутся своими дорогами. Венька же не лезет к ней целоваться и ведёт себя довольно трезво.
Лена дождалась Веню, и они пошли рядом на некотором расстоянии, чтобы не забрызгать друг друга болотной грязью, чавкающей и летевшей из-под ног.
— Ты давно не был дома? — спросила его девушка.
— Мой дом теперь здесь. Смотри, разве плохой дом? — И Веня оглянулся но сторонам.
Мелкий дождь прошёл, и снова проглядывало из-за верхушек деревьев солнце, и берёзы возбуждённо зашумели своими пятиалтынными листьями.
— Разве тебя не тянет в Москву?
— Пожалуй, по праздникам, — усмехнулся Веня, незаметно вытирая лоб от пота и протягивая к девушке руку. — Давай твой рюкзак.
— Вот ещё. Мне привыкать надо. Ты совсем не хочешь в Москву?
Лена смотрела на Веню. Ей было интересно, поэтому она и привязалась к нему с этой Москвой.
— Больше, разумеется, чем в Рио-де-Жанейро. Но жить я хочу в другом городе.
— Каком?
— Своём собственном.
— Не понимаю, — пожала плечами Лена.
— Я и сам плохо понимаю, — улыбнулся Веня. — Это совсем новый город, и в нём скоро на главной улице будут расти розы. Как ты считаешь, красиво?
— Конечно, только их можно и дома разводить.
— Солнце же для всех светит. И радуга для всех, — задумчиво ответил Веня.
Несколько шагов они прошли молча. Под их резиновыми сапогами хлюпала болотная вода.
— Ты устал? — спросила Лена.
— Нет. С чего мне уставать? — Веня снова незаметно вытер потный горячий лоб. — На мне воду возить можно, всё нипочём.
А Лена думала совсем о другом. Она повернула голову к Вене и неожиданно сказала:
