Фазиль Искандер - Паром

Как матери портрет нарисовать.
Превозмогая горечь опозданья?
Страдания твои лечила мать.
Превосходящей болью состраданья.

И в этой боли сладостный прибой
Сегодняшнюю боль твою утешит.
Ее душа дышала над тобой
И в небесах, быть может, еще дышит.

Святыня древняя абхазского застолья.
Старейшина кивает; приступить.
Над нами магия вина и хлебосолья.
Ее души никто не в силах отменить.

Потом мы торжествуем или ропщем,
Но как скала — над поздней суетой:
Мы связаны вовек ошибкой общей
Или божественного братства добротой.

Как хорошо беседой пренебречь.
Порой бессмысленно-случайной.
Бывает, слово заменяет речь.
Еще многозначительней — молчанье.

Порою к другу тянешься опять
В ночной тиши, не выходя из дому,
Сказать ему, что нечего сказать, —
Нужней душе, чем исповедь чужому.

Открыл почтовый ящик.
Спустившись налегке.
Ты ждал конверт, хрустящий
Как яблоко в руке.

Подруги или друга
Слова почти из уст.
И вдруг — немая мука —
Почтовый ящик пуст.

Короткое веселье
И холод до нутра.
Похожий на похмелье.
Тем более с утра.

Ты усмиряешь жадность.
Азарт своей мечты.
Но ширится наглядность
Первичной пустоты.

И в скуке предстоящей
Кого тебе винить?
Сменить почтовый ящик
Или судьбу сменить?

И мысли бестолково
В душе твоей снуют.
Ведь ничего такого
Не ждал за пять минут.

И не конверт хрустящий,
Когда сказал, как есть:
Через почтовый ящик
Мы ждём благую весть.

Хорошо или плохо.
Но, зубами скрипя,
Пережили эпоху.
Доживаем себя.

Вдохновенное племя.
Одолев немоту.
Словом сдвинуло время —
Даже с кляпом во рту.

Новым дивам дивились,
Хоть держали в уме:
От тюрьмы отвалились,
Привалились к суме.

И покуда иуда
На иуду кивал.
Появился, как чудо.
Без труда капитал.

И не новый сановник,
И не старый конвой —
Капитал и чиновник
Тихо правят страной.

Без особых усилий.
Знать не зная греха.
На глазах у России
Жрут ее потроха.

Никакого тиранства.
Не бунтует печать.
А про доблесть гражданства
Даже стыдно сказать.

Обновили эпоху,
Но на смене тряпья
Подловили, как лоха,
И страну и тебя.

Новым веяньям ловко
Как бы верность храня,
Провели рокировку
Воровства и вранья.

Вдохновенное племя.
Где теперь твоя мысль?
Ты раздвинуло время,
И скоты ворвались.

Ничего не осталось.
Только шрамы в судьбе.
Твоя к родине жалость.
Моя жалость к тебе.

Затихает горячка.
Никаких панихид!
Всероссийская жрачка
Всероссийских элит.

Как звать его? Забыл опять.
Остался призвук, а не звук.
Стареем, и за пядью пядь
Сужается заветный круг.

Когда ж умерших имена
Забуду вдруг — ошпарит стыд,
Как будто предстоит страна,
Где их окликнуть предстоит.

Гляжу я на политиков в тоске.
Все на одной на шахматной доске.
Здесь шахматы, и домино, и шашки.
По фляжке в день и никакой поблажки.
Для равенства, а также из расчета:
Не отрываться от народа. То-то!

Здесь офицер. Он мигом, автоматом
Поставит мат или покроет матом.
Здесь кони ржут. Здесь дамы рвутся в дамки.
Здесь умники в цейтноте или в лямке.
Здесь славят будущее словом иль плакатом.
Но «с Новым годом» говорят, как «с новым гадом».

Здесь нет стыда. Услуги за услуги.
Здесь лишь ораторы краснеют от натуги.
Здесь голосуют громко, чтоб отныне
Не слышать вопиющего в пустыне.
(К законам физики еще один причисли:
Чем больше голосов, тем меньше мысли.)

Здесь можно все. Но невозможна личность.
Здесь личность — это, вроде, неприличность.
Здесь понимается без всяких аллегорий.
Что ад и рай — тюрьма и санаторий.
Здесь нет свидетелей разбоя и дележки.
А небо? Небо — средство для бомбежки.

…Терпеньем переполненная чаша.
Хоть и неясно — Бога или наша?

Здесь белый с черным интригует заодно.
Хоть сам прихлопнут фишкой домино.
Здесь на трибуне депутат, как на ладье.
Бичует бич, бичом грозя судье.
Перекликаются враждебные ферзи
Для конспирации на языке фарси.

Здесь патриот, что, впрочем, не впервые.
Мысль удлинил за счет длины России.
А либерал как раз наоборот:
За счет всемирности дает ей укорот.
Как следствие — туманную всемирность
Еще туманней делает настырность.

Здесь Юг велит водою подмываться.
А Север что? Бумажкой подтираться.
Мир от войны почти на волоске.
Переполох на шахматной доске.
Спасут, быть может, Запад и Восток:
Две крайности — наждак и кипяток.

А некто (кто?!) с бутылкой минералки
Не видит в этих играх аморалки.
Без пафоса, перебирая четки.
План хаоса обдумывает четкий.

Почти благодарный услуге.
Быть может, шепнув: — Не тяни…
Усталый от муки и скуки.
Он рухнул, как пахарь в тени.

Над этим обрывом клыкастым
Покой наконец он обрел.
Раскинувши руки, распластан,
Как в небе распластан орел.

Величие духа мы славим обычно,
Но жертвенность тела, пожалуй, первична.

Кормили из ложечки старого Канта.
В предсмертное детство впадал старикан-то.

Как странно: в полнеба огромные мысли,
А руки бессильно вдоль тела повисли.

Бессильно повисли, а раньше, бывало.
Сводили с размаху кремень и кресало.

Бессмертные мысли под куполом тверди.
А бедное тело готовится к смерти.

К чему же тогда светоносные мысли?
Чтоб люди людей в темноте не загрызли.

Он занят загадкою грозной.
Она не смущает его:
Зачем мирозданию звезды
И сам человек для чего?

Как связанность соли и хлеба
Души человеческой суть —
Вместившая звездное небо
И совесть в единую грудь.

Жизнь — неудачное лето.
Что же нам делать теперь?
Лучше не думать про это.
Скоро захлопнется дверь.

Всё же когда-то и где-то
Были любимы и мы.
И неудачное лето
Стоит удачной зимы.

Вдохновенье — вдох мгновенья.
Вдохновенье — это дар
Чуять в небе перемены.
И как ножевой удар —
Вертикально кровь из вены!
Так выталкивают ввысь
Ослепительную мысль
Вдохновенье — вдох мгновенья.

Отдохновение уму,
Душе от злобы дня заслонка,
Да славится в любом дому
Щебечущий цветок ребенка.
Ты смутно узнаешь черты.
Ты как бы вспоминаешь жесты.
Неужто это снова ты?
…И прошумят из пустоты
Надежды, подлости, оркестры.

— Сынок, не заплывай за буй! —
С крыльца с тревогою мгновенной.
Ах, голос мамы: — Не горюй! —
Теперь, должно быть, из Вселенной.
— Сынок, не заплывай за буй!
Не за-плы-вай!.. — сладит тревога.
Сказать уж некому: — Подуй! —
Приплясывая от ожога.
Когда один, куда ни глянь.
Среди всемирного раздора.
Слабейшему опорой стань!
И в том, глядишь, твоя опора.

Как соблазнительно проста
Судьбы свободная прикидка.
Как будто с чистого листа
Прожить еще одна попытка.

Два варианта — путь земной.
Какой счастливый? Вот задача.
Но от того, что знаешь свой,
Второй и есть твоя удача.

Вот эволюции исток.
Шлеп! Шлеп! Чарующие звуки!
Вполне успешно делом ног
Усердно занятые руки.

Он ненавидит произвол
Вещей, подробности рутины.
Любой предмет — на пол! На пол!
Не в этом главное, дубины!

Вот соску, что без молока.
Молочные сжимают зубки.
Задумался и чмок! слегка
По принципу потухшей трубки.

Спит на балконе-корабле.
Сопит, посвистывает дроздик.
Вдруг SOS! Мычит: — Ко мне! Ко мне!
Трясется капитанский мостик,

— Где мой стюард? Где мой дурак?
Ищите трубку! Трубку! Трубку!
Свистать наверх! На полубак!
Спустите, если надо, шлюпку!

Ищу. Мотает головой
С оттенком сдержанного гнева:
— Уволю! Ты совсем тупой!
Не справа выпала, а слева!

…Да, тупость. Правду говоришь.
С годами взрослые линяют.
У нас за тупость, мой малыш
(Сказать: гуманность — согрешишь).
Не принято, не увольняют.

А на ночь поят молодца.
Нет, не в отца (на всякий случай!)
Стрижет! Добулькал до конца!
А выражение лица:
После бутылки спится лучше.

Чего ни цапнет, в рот сует.
Сам и алхимик и пробирка.
Газету «Правда» — вправду в рот,
А вслед (для тиража) — копирка.

Отбил мочалку, как в бою!
Не унывает! Въелся в пемзу!
А там! Хвать рукопись мою!
И на зубок! (как раньше!!!) цензор!

Чего ни встретит, тянет в рот.
Успеешь вытянуть — он в слезы.
Обоев ленточки грызет.
Лосенок! Это ж не березы!

Вот скинул вазу с высоты.
Не в вазе дело! Просто дико
Жевать невинные цветы.
Хоть пахнет пряником гвоздика!

Все в рот! Гантели и кота!
Картошка! Ложка! Брошка в кильке!
Где женщины! Сюда! Сюда!
Прочь с палубы хотя бы шпильки!

Вгляделся, голову склоня:
— А ну-ка, папа мой, не кисни!
Во всем бери пример с меня.
Улыбка — первый признак жизни.

Украдкой сунешься, шутя,
В его игрушечное царство,
Весь заливается дитя.
Смеясь над опытом коварства.

У зеркала. Во весь размах
Он хочет окунуться в бездну.
Там папа с кем-то на руках.
Но с кем? Вот дотянусь и тресну!

Хоть философия и дичь.
Дается правильно задире:
Сначала мир в себе постичь.
Потом себя постигнуть в мире.

А вот стекло окна — предел.
Подобья не находит память.
Забавно воздух затвердел.
Так славно воздух барабанить!

Впервые за зиму во двор.
Скрипучая полуколяска.
Зима теряет свой напор.
Темно-лиловая окраска.

Он вспоминает: — То? Не то?
Чирикало в зеленых купах.
Теперь деревья без пальто,
А люди, как нарочно, в шубах.

Здесь даже взрослые вполне
Снуют без дела неустанно.
Не от меня или ко мне,
А сами по себе. Как странно!

Взглянул, сомненье не тая, —
Идет с кошелкою старушка.
Мол, непонятная усушка:
Еще не бабушка моя.
Тогда зачем уже старушка?

Снег рыхло шмякается с крыш.
Он смотрит вверх не без опаски.
Вдруг на тропе другой малыш.
Наглец! И он в полуколяске!

Взгляд у обоих — не обман.
Достоинство и равнодушье.
Так с богдыханом богдыхан,
Должно быть, на тропе верблюжьей.

Мол, раньше было: — Я и мир!
Мои и женщины и злато!
Теперь и я и ты — кумир.
А мир все тот же. Жидковато!

Разъехались. Привет! Привет!
У каждого своя горбушка.
И даже с молоком чекушка!
…Прошла собака. Глянул вслед.
Нет, слишком крупная игрушка.

Я подошел. Он оглядел.
Чуть улыбнулся осторожно:
Ты в шубе сильно почужел.
Но, в общем, догадаться можно.

Домой! Там жар от батарей.
Здесь холодно и незнакомо.
Я дома все-таки главней,
И потому приятней дома.

Пыл сатирический умерь,
Дабы не подводить отчизну!
Сработанная плохо дверь
(Особый путь к социализму) —

Не прикрывалась. Удалось.
Достигнуть плотника. (Элита!)
Работает. Сопит. Авось
Подладит чертово корыто!

Свои сто грамм он поимел.
Перед работою. Законно.
Питье есть смазка гегемона,
Чтобы в работе не скрипел.

Пока он ковырял пазы
И грохотал, как в преисподней,
Малыш мой изучал азы
Профессии почти господней.

Вот плотник прикрывает дверь
И ручку пробует оттуда.
Малыш как заревет: — Не верь!..
Он запирает нас. Иуда!

Тот двери распахнул и вспять.
И как бы сдерживаясь в споре:
— Чего орать? Чего орать?
Я ж не могу не закрывать?
Тогда хоть стойте в коридоре!

Стоим. Он закрывает дверь.
И малышу не страшно это.
А плотник говорит: — Теперь
Попробуем из кабинета.

Вошел. Закрыл. Безумный крик:
— И ты от нас не запирайся!
Ах, непонятен мой язык?
Тогда и вовсе убирайся!

Тут плотник: — Черт вас подери! —
Швыряет инструменты в сумку.
— Чего столпились у двери!
Или мальчишку убери!
Или гони за вредность — рюмку!

И смех и грех! Но детский взор,
Быть может, видит тот простор
Всечеловеческого братства,
Где одинаковый позор:
Что запирать. Что запираться.

Внезапно шлепнулся и в рев!
И сквозь обилие капели
Он как бы говорит без слов:
— Куда ж вы, взрослые, глядели?

Куда глядели вы? Куда?
Вы! Вы! — переводя дыханье, —
Ах, никуда?! Ах, никуда?!
Так вот вам!.. — И — до заиканья!

А там в глазах, на самом дне
Обида горькая, немая:
Я понимаю — больно мне.
А вот за что? Не понимаю.

И вдруг замолк! Жизнь хороша!
Уже ручонками и телом
К чему-то тянется душа:
Зла не держу. Займемся делом.

К любому падает на грудь
И обнимает, как знакомца.
Жизнеприятельство. От солнца,
От бульканья, от перезвонца
Перепадает всем чуть-чуть.

Так женщина после всего
Ласкает близкого тихонько.
Мужчина думает — его.
Она ж, не зная ничего,
Уже — грядущего ребенка.

Вода, как женщина, малыш,
Таит идею оголенья.
И вот сияющий голыш.
Смущенное прикосновенье.

Нет, нет… Не слишком горячо.
Зачем-то высунул мизинчик.
Доверился! Еще! Еще!
Не то — Амур, не то — дельфинчик.

То шлепнет по воде сплеча.
То самого волнишкой смоет,
Душ! Попадание прямое!
Играет луч внутри луча.
Как бы взаимно щебеча.
Две чистоты друг друга моют!

Не хочет из воды. Кричит!
Аж выворачивает душу
Мол, я — амфибия, мой вид
(Ты понимаешь, троглодит?!)
Еще не просится на сушу!

Но как забавно! Каждый раз
Накинешь простынь с головою,
И вмиг замолк, притих, погас.
Что там случается с тобою?

Решил, быть может, в простоте:
Тепло, темно… Ах, жизнь-плутовка!
Несут куда-то в темноте…
Я, значит, снова в животе.
Из живота кричать неловко.

Вошел в двенадцатом часу.
Он спит. Святая безмятежность.
Держать стараюсь на весу
Свою избыточную нежность.

Опять к Востоку головой.
Ну что ты скажешь человеку!
В самом покое непокой.
Ползет, как правоверный в Мекку!

Лицом молитвенно в матрац,
Но к небу выпятился задик.
Какой насмешливый намаз!
Ты кто? Хайям? Или Саадик?

Чем занимает сон его?
Опять игрушками? Обедом?
Что видит он? Да ничего!
Поразмышляем и об этом.

Он мог бы, думаю, без слов
Сказать, откинув одеяло:
— Я никогда не вижу снов.
Мне не хватает матерьяла.

Сознанье хаоса есть явь.
Что наши сны организует.
И мы во сне — то влет! То вплавь!
Когда фантазия газует!

Сон — после драки кулаки.
Как говорил поэт: — Помашем!
Или до драки синяки.
Вздохнем, проснувшись: —
Бьют по нашим! Кто бьет?
Известно — дураки!
Мы им (во сне!) еще покажем!

Сон — Коба едет на арбе.
Что означает? Только кратко!
Нам как бы чудится ЧП,
А сон как бы его подкладка.

Добавим парочку мазков.
Опять о нас, а не ребенке.
Сон — выделение мозгов.
Душа нуждается в пеленке.

Сон — Коба едет на арбе.
В его тени уже Камчатка!
Сон пострашней.
Как бы в мольбе:
— Хозяина! — на канапе
Сама сжимается перчатка!
Но если жизнь равна себе,
Как спирт сгорает без остатка!

Счастливые не видят сны.
Как и часов не наблюдают.
И те, которым дни пресны.
Как сброшенные в ров, страшны.
Из снов беззвучно выпадают.

Так было. Я поставил крест
На всех мечтах необозримых.
Как председатель злачных мест
Зимой сопливой на озимых.
Орлы, признавшие насест,
Есть индюки. Не пощадим их!

Не снились мне — ни ост, ни вест,
Ни призраки моих любимых.
И да простится этот жест:
Из раны сердца, как червей,
Я выковыривал друзей.

Меня родимый свинобес
Волок по слизистым уступам.
Все дальше, дальше от небес.
За свинобесом свинобес.
Как знак всемирности, процесс
Замкнул швейцарец с ледорубом.
Так вот он, господи, прогресс,
В его значении сугубом!

И вдруг ты, чудо из чудес.
На четвереньках в сон мой влез,
Я рассмеялся и воскрес:
Ты мне приснился с первым зубом!

— Да будет свет! — малыш исторг.
И я нажал на выключатель.
О, ломоносовский восторг.
Омытый золотом старатель!

Природа света — давний спор.
Два великана — Гете — Ньютон.
Вопрос неясен до сих пор
И окончательно запутан.

По Ньютону свет — вещество.
По Гете свет — идея света,
Добра над мраком торжество,
Как вдохновение поэта!
(Хоть непонятно ничего,
Но как-то поощряет это!)

По Ньютону — цвет вещество.
Частица бьет в глазной хрусталик.
А цвет — иллюзия его.
Как бы видение того.
Кто выпил сам хороший шкалик.

По Гете — цвет он цвет и есть.
Свет подвергается атакам,
А цвет суровой правды весть.
Финал баталии со мраком.

И потому нам колорит
О компромиссе говорит.
Великим славу воскурим!
Но все-таки по всем приметам
Чего-то не хватало им.
При чем тут веймарский режим!
Ребенка не хватало им,
Ребенка в опытах со светом!

Был Ньютон из холостяков.
К тому же яблоком контужен,
Детородящих пустяков
Не приглашал к себе на ужин.
Но Гете, Гете, первоцвет
Искавший, как пастух теленка,
Варум Фергессен зи, поэт,
Что реагирует на свет
Щебечущий цветок ребенка?

И так, с ребенком на руках.
Почти что чаплинская лента:
Малыш и свет. Малыш впотьмах —
Для чистоты эксперимента.

— Да будет свет! — я сам исторг.
И стало в комнате просторно.
А ломоносовский восторг
Был зафиксирован повторно.

Семь раз с ребенком на руках.
Семь раз он к свету простирался!
Семь раз (запомните!) впотьмах
Ко мне теснее прижимался!

С проверкой опыта возни
Не предстоит. Свидетель рядом.
Я не Лысенко, черт возьми,
Коров кормивший шоколадом!

Когда малыш впотьмах прижал
Ко мне трепещущее тельце,
Вскричали физики: — Аврал! —
Ребенка гений доказал:
Любовь и свет — есть однодельцы.
А Гете издали кивал:
— Да, я предвидел сей провал,
Я их назвал — тюрьмовладельцы!

Их опыты — насилье, кнут!
Природы-матери стенанья
Они нам нагло выдают
За добровольные признанья.

Был Гете легкий Геркулес,
Он созерцал наш мир, не пучась.
Его к природе интерес
Был не надрез или разрез.
Он обтекал ее текучесть!

И тут совсем недалеко
До вывода, который, кстати:
Как свет белеет молоко,
А молоко есть жизнь дитяти.

Подставленная щедро грудь,
(И щедрость — свет!), любовью сжатый.
Прекрасен этот Млечный Путь,
Как бы в лампаду из лампады.

Свет есть любовь. Любовь есть свет.
(Другого не было и нет!)
Дитя цветущее и ветка.
И человек, конечно, свет.
Но разложившийся нередко.

Свет — хлеб с голодным пополам.
Прозрачно-золотистый храм.
До мысли радующий око.
При жизни явленная нам.
Единственная явность Бога!

Впервые встал. Шатнуло вбок.
Задумался почти печально.
Смелей, смелей! Еще шажок!
И да поможет тебе Бог
Надежнее, чем сила ног,
Стоять и мыслить вертикально!

Ну а теперь к себе, малыш.
Хочу начать стихотворенье.
Ты протестуешь, ты кричишь.
Тебя уносят, мой малыш.
Искусство — жертвоприношенье.

За дело! Комната в дыму
Сдирается с картины пленка.
Да славится в любом дому
Щебечущий цветок ребенка.