Вадим Пеунов - Без права на помилование
ХОДИТ ГОРЕ МЕЖДУ НАМИ
Нужно ли нищим духом состраданье?
Кроме внешности, Славка Сирко от своего отца ничего не унаследовал. Он был из тех, кому всю жизнь нужен «поводырь», человек сильнее его и умнее, за которым бы он бегал по пятам маленькой собачонкой и, не думая, выполнял любые приказы, просьбы, прихоти. В далекой юности для него такой, моральной и волевой опорой был Санька, которому ума и характера не занимать. А когда жизнь развела их, Славка женился, точнее, его женила на себе хваткая, горластая, способная справиться со всеми чертями ада, не только с мужем-рохлей, деваха по имени Люба. Славке и нужна такая спутница жизни, чтобы держала его при своей юбке и ни на шаг не отпускала. Правда, вырвавшись «на свободу» хотя бы на часик-другой, Славка начинал куролесить — «боговать».
На этом и подловил его тонкий психолог Папа Саша, он же Папа Юля. Командировка в Харьков — подальше от начальства, от бдительной жены, которую Славка называл за глаза «мое гестапо». Прапорщикам дали «чесу», а тут является «спаситель», этакий Иисус Христос в образе Папы Саши. Приютил, обогрел, подлечил, помог избежать крупных неприятностей, даже «спас жизнь»... И купил душу прапорщика Станислава Сирко, как Мефистофель у Фауста. Однако доктор Фауст, который все умел, но ничего уже не мог, продал вечное блаженство в раю, нудное и скучное, за полнокровную жизнь, за возможность побыть еще немного че-ло-ве-ком, любить и быть любимым, творить, радоваться восходу солнца, звездам, слушать, как пробивается из-под толщи земли росток — будущая жизнь, и слышать дыхание вселенной. А Славка Сирко продал душу Папе Саше-Папе Юле за... будущую тюрьму. Безвольный и слабохарактерный... Как на нем все это отзовется? Не сломается ли вконец? Лишенный материальной и моральной помощи отца, без друзей, с подмоченной биографией... А вдруг от него, такого, откажется даже жена?!
«Не упускать ее из виду, пока Славка отбывает срок, поддержать духом, мол, он — отец детям. А что споткнулся... Так с кем не бывает!» Может человек оказаться без вины виноватым...
Иван Иванович работал тогда в Жданове. Портовый курортный город, пляж, солнце, ласковое, теплое море, которое по бальнеологическим свойствам превосходит все курорты Крыма и Черноморского побережья.
Словом, Он и Она. Он — студент политехнического института. Она — Алена... Иван Иванович уже забыл ее специальность, но печальные глаза Алены снятся ему до сих пор, предвещая дальние и бестолковые командировки.
Любили друг друга. Уже лежало заявление в загсе (Дворцов бракосочетания в ту пору еще не было). У родителей приятные хлопоты, готовятся к свадьбе, решая «мировые» проблемы: какая фата больше к лицу невесте — длинная или короткая, какие туфли приличествуют высокому стройному жениху, институтскому спортсмену: на высоких каблуках, с узкими носками или наоборот?
А Он и Она с каждым днем, с каждым мгновением открывали друг в друге все больше и больше прекрасного, неповторимого, не задумываясь над тем, что за два миллиона лет существования человека на Земле (так определяют границы нашей жизни ученые), пятьдесят с лишним миллиардов гомо сапиенс прошли через сладостное открытие, что выше любви ничего на свете нет. Даже жизнь человеческая по сравнению с этим чувством меркнет, ибо любовь сама дает жизнь.
Одним ранним субботним утром двое влюбленных поехали отдохнуть на море, понежиться в теплых водах.
Пьяненькая компания гнусавых. Один из них на спор, на невесту, словно кобелек поутру на столбик...
Это над нами над всеми надругались! Это нас с вами оскорбили в лучших мужских чувствах. Так восстанем вместе с Ним против пошлости и хамства. Кто бы на месте жениха поступил иначе? Только трус, недостойный элементарного уважения! Иначе — значило, потерять Ее любовь. Словом, сплеча! Один раз...
И завязалась драка. Этих, «гунявеньких», собрался поглазеть на необычное зрелище целый табун. А когда на их стороне значительный численный перевес, они сильные, как слоны, и храбрые, как львы...
Поблизости оказался старшин сержант милиции Иван Орач. Услышав заливистый милицейский свисток, стадо «гунявеньких» разбежалось. А тот, который оскорбил девушку, остался лежать на песке. Экспертиза определила: смерть наступила в результате кровоизлияния в мозг.
Суд назвал статью: убийство в драке.
А как же Она, невеста? Была бы женой, на всех законных основаниях — длительные и короткие свидания. Но Она еще не жена. Невеста? Заявление в загсе? Не признает законодательство такой степени родства. Скажи «сожительница» — и все сразу встанет на свое место. А если этого, унижающего двоих, нет и в помине, нет сожительства, есть любовь — тогда как? Кто такая Джульетта для Ромео? Лейли для Меджнуна?
Уголовный кодекс, свод законов, которыми общество охраняет себя от анархии, от вандализма, это не роман о чистой, непорочной любви. Уголовный кодекс имеет дел о, с абсолютно конкретными фактами жизни.
...Она любила его. Она хотела, Она должна была быть если не с ним, то где-то рядом. Она не могла оставить его в беде одного.
И Она переехала в ту местность, где теперь был Он. Устроилась поблизости на работу и каждый день приходила под глухие, высоченные ворота колонии в надежде, что судьба улыбнется Ей, и Она хотя бы мельком издали увидит Его.
Ее преданность вскоре стала легендой. Парню завидовали: «Тебя любит такая!»
Несколькими годами позже появился закон, который в подобных ситуациях позволяет зарегистрировать брак, узаконить отношения. Но в то время, увы...
История хранит имена великих женщин, умевших преданно и верно любить: Хлоя, Изольда, Лейли, Джульетта, Ярославна, княжна Трубецкая...
Но имя Той, которая тысячу восемьсот двадцать четыре раза изо дня в день приходила к стенам колонии, Ее имени не запомнил даже Иван Иванович...
О женщины! О любимые! Как нужна нам ваша преданность, ваша светлая любовь! Дарите же нам крылья, чтобы взлететь Икаром к самому Солнцу! Дарите веру и вдохновение, без которых поэт — всего лишь рифмоплет, воин — сторож, а мужчина — нелюбимый муж нелюбимой жены.
Получи прапорщик Сирко за автомат Калашникова три тысячи рублей, как бы он их израсходовал? Может, купил бы мебельную стенку, о которой мечтала его жена. Может, как-то иначе, но все равно — для нее...
А как она воспримет случившееся с ним? Не отречется ли?
Всю дорогу Славка угрюмо молчал. «Ну что ж, пусть думает, раньше у него на это времени не хватало».
Иван Иванович проследил, чтобы удручённый прапорщик «не ошибся» автобусом. Дождался, когда машина тронется с места, и только после этого направился в управление. Положено по возвращении из командировки докладывать о результатах начальству. А новости были весьма примечательные: по стретинскому универмагу — о ловкаче-шофере, у которого нашелся один из пропавших магнитофонов; по истории с автоматом — Папа Саша, он же Папа Юля...
Строкун встретил майора Орача, как римляне встречали своих героев.
— Ну, что скажешь, отец-молодец?!
— Почему если молодец, то всего лишь отец?— в свою очередь спросил Иван Иванович.
— Санька твой — чудо-сын. — Строкун достал из ящика папку, бросил ее демонстративно-небрежным жестом на стол перед собой, — Пряников, увидев фотопортрет Папы Юли, повинился: дескать, «этот» подбирал кадры для бригады «блатных мужичков». Тюльпанова пришла в ужас: «Похож. Только я вам ничего не говорила». Она и в преисподней будет дрожать от страха перед «преподобным Папой».
— Не на голом месте родился ее страх. — Иван Иванович рассказал о Папе Саше-Папе Юле, которому нужен автомат, и непременно системы Калашникова.
— Документы на всесоюзный розыск подготовлены, — сообщил Строкун.
Иван Иванович рассказал о шофере стретинского универмага Константине Степановиче Шурпине, о его нахальном поведении на допросе: «Перед милицией — не виноват. Где был и с кем — мое личное дело, — заявил он капитану Бухтурме. — Не с твоей женой!»
— Не скажешь, что этот Константин Степанович чувствует себя виновным, — заключил Строкун. — Что позволяет ему так вести себя? Заячье отчаяние? Или полная уверенность в своей безнаказанности? В руках у Бухтурмы — вещдоки, а этот гусь вон как держится. Не промахнуться бы...
— А у меня создалось впечатление, что капитан таки доконал шофера, и тот готов давать показания, — высказал свое мнение Иван Иванович.
— Я там не был, всего не видел, — размышлял Строкун. — Говоришь — бабник. Но за что-то женщины его любят, доверяют. Значит, есть в нем, кроме чисто кобелиного, нечто и привлекательное. Почему надо отказывать ему в чисто мужской порядочности? Допустим, что в истории замешана женщина, этакая гранд-дама районного масштаба, а он бережет ее честь. К примеру, та же Голубева — живой человек... Постоянные совместные поездки в Донецк...
