Вадим Пеунов - Без права на помилование
Дети редко заглядывают во «взрослую» жизнь родителей, они ценят отцов по материнской воркотне («Неделями тебя дома не вижу! И черт рад твоей работе!»), а матерей — по отцовским требованиям («Устал, не до кино, еще и газет не прочитал. У рубашки пуговица оторвалась, а ты не видишь»).
— Я его тоже очень любил, — тихо произнес Славка.
— Любил! В таком случае хочу спросить: а не совершал ли ты за последнее время чего-нибудь такого, за что Петр Федорович осудил бы тебя?
— Вы о чем, дядя Ваня? — растерянно спросил парень.
— Да, наверно, о том же, о чем ты сейчас подумал.
Иван Иванович ждал от Станислава искренности, но ее не было.
— Я ни о чем не думал...
— Знаешь, Слава, что такое высшая категория мужества? Это когда человек посмеет сказать себе и людям: «Я виноват», — если он действительно виноват.
— Да в чем вы меня обвиняете! — вырвалось у Славки, и так искренне, что, не знай Иван Иванович гадкой истории с автоматом, он поверил бы ему.
— Я тебя ни в чем не обвиняю, — ответил Иван Иванович, — а взываю к твоей совести. В день твоего отъезда в отпуск в части пропал автомат.
— Ка-а-кой а-автомат? — начал заикаться Славка, побагровев до корней волос.
— Системы Калашникова, — как можно безобиднее пояснил Иван Иванович. — Покладистый покупатель дает за такой запросто три «косых», а военный трибунал и пяти лет не пожалеет. Если же из того автомата успеют пострелять, — может и так обернуться дело, — в десятку не уложишься. — Иван Иванович извлек из кармана фотокарточку рыжебородого, которую отпечатали с рисунка, положил ее перед ошарашенным, вмиг поглупевшим парнем и сказал: — Чего не хватает этому портрету для полной схожести? Сведущие люди говорят: злобинки и ума.
Славкина рука, потянувшаяся было к фотокарточке, задрожала и вдруг упала на стол, а сам Славка зашелся безудержным плачем. Навзрыд, как в столовой после трогательной речи секретаря райкома.
— Пропал я... Пропал!
Иван Иванович молчал, давая Станиславу возможность глубже осознать вину и оценить возможные последствия.
Славка рыдал безутешно минуты две-три. Это долго, целая вечность. Заглянула было в комнату Марина, наводившая порядок в доме, но Иван Иванович бросил ей: «Оставь нас!» Решив, что парень заливается слезами, расстроенный смертью отца, Марина приложила палец к губам: молчу! — и удалилась.
— Дядя Ваня, что мне делать? Пропал я! — ухватил Славка за руку Ивана Ивановича и давай трясти ее.
— Где автомат? — жестко спросил Иван Иванович.
— Да там, у нас, в части... Зарыт в подвале...
— Если еще на территории части, могу дать совет. — Иван Иванович положил перед парнем билет. — Автобус из Донецка уходит без десяти восемь. Под утро — ты на месте. У нас это называется: явка с повинной. Словом, к командиру части и все начистоту. Ответ на запрос военного следователя придет через двое-трое суток вслед за тобой... Это все, что я могу сделать в данной ситуации для сына Петра Федоровича.
— Посадят, — канючил плечистый парень. — Трибунал...
— Будь хоть на этот раз мужчиной!— потребовал Иван Иванович.
— Сколько могут дать, дядя Ва-ваня? — вновь начал заикаться Славка. Он давился словами.
— Учтут чистоту раскаяния... Возврат оружия... Так что спеши создать обстоятельства, смягчающие вину. Да, не вздумай увильнуть. Дезертируешь — все равно найдут, и тогда уж, но всей строгости закона. Помнишь: показывали по телевидению бывшего дезертира? Бежал с фронта, вырыл на кладбище могилу и просидел в ней двадцать восемь лет. Вылезал из схрона только ночью. Жена приносила еду. Он обрек себя на самое лютое наказание, лишил радости встречи с солнцем, с людьми. Он каждое утро умирал от страха для того, чтобы воскреснуть ночью и вновь умереть с восходом солнца.
Славка закивал головой; да, конечно, он все прекрасно понимает: натворил — пришло время ответ держать.
Но ему этого не хотелось...
— Как же я объясню людям, жене и теще, что сорвался с похорон? Осудят.
— Осудят, — согласился Иван Иванович. — Но пока отбудешь срок наказания — забудут... А жена посылку пришлет и на свидание приедет.
Славка окончательно сдался:
— Поехали, дядя Ваня... Никому ничего не скажу. Поехал — и все. Пусть думают, что хотят...
— Предупредим Марину, она умная, растолкует, кому что положено. — Иван Иванович взял со стола фотокарточку рыжебородого. Поглядел на нее. — Что тут не так?
— Все так, словно живой, — выговорил Славка. — Взяли его? — с надеждой спросил он.
— Нет еще. Кто таков? Что ты о нем знаешь?
Славка продохнул, пожал плечами: ничего, мол, толком не знаю.
— Год тому была у меня командировка в Харьков. С одним сержантом мы и маханули... Потом схлестнулись с какими-то парнями. За что — не помню. Их трое. Моего сержанта первым ударом отключили и за меня принялись. Да так сноровисто! Свалили, и давай пинать, словно я футбольный мяч, который надо загнать в ворота на решающей игре чемпионата мира. Думал уже, что потроха отобьют. А тут этот «Папа Саша». Грубой мужик. Раскидал троих, как щенят. Перехватил какую-то машину и меня с сержантом хотел отвезти в больницу. Но я еще соображал, не все мозги мне отутюжили, говорю: «Уж лучше мы где-нибудь на свежем воздухе оклемаемся». Тогда он и завез нас в какую-то хату. Два дня выхаживал, бульончиком поил — морду-то мне разворотили, словно бы пни на старой гари корчевали.
— Закуканили, — невольно вырвалось у Ивана Ивановича. — Как пескарика-дурошлепа!
«Папа Саша... Папа Юля, — невольно сопоставил Иван Иванович. — Не многовато ли «пап»? У нас — не Рим!» — в каком-то тайном предчувствии забилось сердце розыскника. Он с явным удовольствием посмотрел на фотокопию рисунка, погладил ее ладошкой, словно стряхивал невидимую пыль.
— Что за хата? Найдешь?
— Не-е, — протянул Славка. — Привезли — увезли... Где-то на зеленой окраине. Харькова я толком не знаю.
— А твой дружок — сержант?
— Он весной демобилизовался.
— Вызовем. Дело важное.
— Не поможет. Он в городе и трех раз не был.
— Умеет этот Папа Саша избегать возможных свидетелей! Ну и как же ваша «любовь» закреплялась? Каким образом зашла речь об автомате?
— Папа Саша пару раз приезжал в город, где стоит наша часть... Говорил, что в командировку, — вымучивал слова Славка, с ужасом возвращаясь в свое прошлое. — Угощал... Щедрый. Однажды под пьяную лавочку спрашивает: «Заработать хочешь?» А кто в наше время не хочет! Он — про автомат: «Вынесешь запчастями. Приму из рук в руки». Вначале согласился на старый ППШ. И мне бы с таким легче... А потом Папа Саша передумал, говорит: «Нужен Калашникова. Озолочу». Я и... рискнул.
— А в Донецке как встретились?
— Он на меня все жал: «В любом фарте — главное не упустить момента и подсечь, иначе останешься без рыбки». Я и пообещал к отпуску... Договорились, встретился в Донецке...
— Кроме того, что он «Папа Саша», что ты еще о нем знаешь? Имя, отчество...
Славка долго молчал. Затем недоуменно пожал плечами:
— Сидим мы с ним в каком-нибудь ресторане, он шепчет: «У соседей — локаторы, так что поменьше имен и никаких фамилий. На военной службе надо соблюдать военную тайну».
«Гусь! Гусь! — подумал Иван Иванович. — Ловок и хитер, вражина, как травленый зверь».
— Где он бывает? Где его можно встретить?
— Не знаю, — тяжко вздохнул Славка. — Он меня сам находил, когда хотел... Заходишь в жару в пивбар кружечкой освежиться — он там. Утром в часть спешишь — он на углу на тебя натыкается: «Славка! Вот не ожидал!»
«От сего дня он на тебя уже не наткнется», — подумал Иван Иванович и пригласил Марину.
— Нам надо срочно уехать, — показал он на Славку. — Ты объяснишь его жене: к утру прапорщику быть в части, так что пусть и она собирается, не очень-то засиживается у матери.
— Мечтает вступить во владение домом, — ядовито ответила Марина.
— Еще навладеется, — ответил со скрытым смыслом Иван Иванович. — А пока, Марина, собери прапорщику «тормозок» в дорогу. Понажористей. Ехать ему далеко. Деньги у тебя есть? — спросил он Славку.
Тот закивал головой и полез в задний карман джинсов.
— На похороны брал... Мало ли чего, сто двадцать девять рублей.
— За глаза. Где у тебя форма?
— Там, дома... В части.
— Ну и отлично. Тогда — в путь.
Парень с трудом поднялся с места, будто выжимал штангу с рекордным весом: побагровел, на висках вздулись вены.
— Тетя Марина, — обратился он к женщине, хозяйничавшей в отцовском доме. — Приеду... Мне бы с ребятами... помянуть отца.
На пороге их встретила Марина, протянула Славке сетку-«авоську», наполненную свертками с едой.
ХОДИТ ГОРЕ МЕЖДУ НАМИ
Нужно ли нищим духом состраданье?
