Лев Экономов - Под крылом земля
— Комсомолец Мокрушин, кончат тогда, когда убедятся, что ты понял ошибку.
Мокрушин молчал, опустив голову. В комнате стало шумно.
— Все-таки прав майор Сливко!
— Нет, неправ. Разве не видите, Мокрушин в невменяемом состоянии?
— При чем тут состояние? — это говорил старшина эскадрильи Ралдугин. — В послевоенные годы мы безаварийно несли летную службу. А он ославил нас на весь Советский Союз! Нас считают растяпами, безответственными людьми. А мы распускаем слюни! Тут говорят, Мокрушина надо де воспитывать. Наказание построже — это тоже один из методов воспитания, надо учесть.
Председатель встал.
— Товарищи! Прошу без выкриков! Голосуем в порядке поступления предложений. Кто за исключение Мокрушина из комсомола?
Густой лес рук решил судьбу бывшего механика.
В коридоре стоял Брякин. Он вопросительно посмотрел на меня и тотчас же опустил голову. «Ждет Мокрушина и жалеет, — подумал я. — А себя, видно, считает виноватым. Конечно, виноват. И он, и я, и Лерман. О себе только думали».
Меня нагнал Сливко и заговорил, как ни в чем не бывало:
— Эх, свет Алеша, — тут он явно подделывался под Кобадзе, — ты вообще на сознательность подчиненного рассчитываешь, а в частности это не всегда верно. У тебя, брат, душа нараспашку. Кое-кто, как видишь, принимает ее за урну…
— А на что командир должен рассчитывать? — перебил я.
Видимо, вопрос мой прозвучал совсем не дружелюбно. Майор остановился, посмотрел на меня в упор:
— По-моему так. Сам никому души не открывай, но и в чужую не ломись. У меня на этот счет проверенное мнение.
На другой день я ходил взад и вперед по песчаной дорожке перед казармами и глядел то и дело на проходную, боясь прозевать подполковника Семенихина. «Собрание ошиблось, — думал я. — Должно быть, на многих повлиял Сливко. Скажу подполковнику, что я просто не знаю, как быть дальше».
Неподалеку летчики занимались на тренажере — отрабатывали навыки катапультирования из кабины самолета.
На наших самолетах не было катапульты, скорость полета позволяла при аварии обойтись без этого устройства. Но последнее время в программу обучения летного состава включили эти занятия и несколько новых дисциплин, например, теорию реактивного и ракетного двигателя, аэродинамику больших скоростей. Классы оборудовали новыми приборами, спортзал — снарядами и тренажерами. Все это позволяло надеяться, что в ближайшем будущем мы получим новые скоростные самолеты.
Около катапультного тренажера толпились пилоты, наблюдали за тем, как инструктор помогал молоденькому летчику привязаться к самолетному сиденью, установленному в специальной кабине. Летчик заметно волновался: ведь он должен, подобно артиллерийскому снаряду, вылететь из кабины, как только под сиденьем сработает взрывчатка.
Товарищи подтрунивали над ним:
— Леша, завещание не забыл оставить?
— Где там у тебя ключ от комнаты?
— И сберегательная книжка…
— Дай адрес жены!
— Прекратить разговоры! — скомандовал инструктор. — Марш все в курилку!
Летчики неохотно потянулись к бочке, вкопанной в землю. Николай Лобанов на ходу сочинял:
— В аварийном самолете долго не сиди. Быстро принимай решение, жизнь свою спаси.
— Вылетая из кабины, позу сохрани, — в тон ему продолжал Шатунов.
Эти нехитрые стихи вызвали новый взрыв хохота. Между тем инструктор давал летчику вводную:
— Высота пятьсот метров. Самолет горит. Ваши действия?
— Катапультируюсь, — храбро ответил летчик.
— Давайте, — инструктор отошел от тренажера.
Летчик втянул голову в плечи, напряг мускулы тела, руки прижал к туловищу, спину — к бронеспинке. Приняв нужную позу, он резко отжал от себя рычаг аварийного сброса фонаря, сделал глубокий вдох, закрыл глаза, крепко стиснул зубы и надавил на ярко-красную ручку выстрела.
Раздался взрыв, вместе с облаком белого дыма из кабины по вертикальным рельсам пулей вылетело сиденье с летчиком. Достигнув высоты шести — семи метров, оно остановилось. Летчик быстро дернул грушу — открыл замок привязных ремней — и, отделившись от сиденья, взялся за кольцо парашюта. После этого он слез по лесенке вниз.
Сиденье опустили с помощью лебедки. Инструктор объявил:
— Майор Сливко, к тренажеру! Летчики закричали:
— Товарищ инструктор, поставьте под него пиропатрон с двенадцатикратной перегрузкой. Соответственно его весу.
Инструктор улыбнулся.
Я смотрел на Сливко с неприязнью. Тотчас же вспомнился последний разговор с Людмилой. После того как мы встретились в госпитале, я набрался храбрости и поехал к ней.
Знакомый палисадник, крыльцо с ажурной резьбой, три ступеньки. «Идти ли?..» — подумал я и почувствовал, что если хоть секунду помедлю, то уже не решусь.
Влетел на крыльцо. Хотел уже позвонить, но услышал за дверью голоса и отступил к стене. Звякнула щеколда, как тогда, в наш первый вечер.
Дверь отворилась, прижав меня ящиком для писем к стене. В щели между дверью и косяком мелькнуло голубое платье, потом показался темно-зеленый френч. Грузно колыхнулась половица, на которой я стоял, и знакомый мужской голос произнес:
— Вот быстрая! Люсенок, мы же, можно сказать, не опаздываем.
— Роман Сидорович, Рома, голубчик! — послышался грудной голос, — Приценитесь к тому, из креп-жоржета. Да берите на номер больше. Теперь ужасно маленькие номера. И чтобы цвет был культурный.
— Положитесь на меня, Полина Тимофеевна! Будет вам и белка, будет и свисток, — проговорил Сливко и засмеялся.
Дверь захлопнулась. Сливко взял Людмилу под руку. Поля светлой шляпки касались его огромного плеча. Рядом с ним Людмила казалась цветком, выросшим около крепкого пенька. Я смотрел на круглый бритый Затылок майора, чувствуя, как гулко колотится сердце.
Сливко вдруг обернулся. С веселым недоумением он разглядывал меня.
— Людочка, к тебе пожаловали.
«Как, должно быть, смешно я выгляжу!» Я соскочил с крыльца и направился к ним.
— Простите, я, кажется, обеспокоил вас… — И мне вспомнилось, что точно так же начал я свой самый первый разговор с Людмилой. А что, если и она вспомнила?
Лицо и шея Людмилы порозовели.
— Чем же вы обеспокоили? Наоборот даже, — Людмила как-то некстати засмеялась. — Нет, серьезно. Как же мы разминулись? Вот удивительно!
— Он с луны свалился. — Сливко громко расхохотался, но тотчас же умолк, словно голос его замерз от взгляда Людмилы. — Ну, пойдем, Люся, пойдем, а то магазины закроют.
Было прохладно. Ветер раскачивал деревья. Казалось, их вершины метут небо, гонят куда-то облака. На землю падали бархатные сережки.
— Поздно уже. И вообще что-то не хочется никуда идти. Дождь должен быть, — Людмила неуверенно посмотрела на нас с майором.
— Что же делать? — спросил майор, сдвинув на затылок фуражку.
— Прежде всего надо взять папин зонт.
— Можно, — с наигранным благодушием согласился Сливко, взглянув на меня. — Сходить?
— Сходить.
Когда Сливко ушел, Людмила спросила:
— Зачем вы пришли? — и, не дожидаясь ответа, заговорила сама, резко, зло. Казалось, она копила эти слова давно и вот теперь, обрушила на меня все разом. — Я все знаю! Вам стало известно, что со мной хочет познакомиться Сливко, и вы благоразумно отошли в сторону, побоялись испортить отношения с начальством. Это оскорбительно! — Людмила, толкнув калитку, выбежала на улицу.
— Почему ты один старик? — раздался голос майора. — В чем дело?
— А в том, — я сделал шаг навстречу, — что вы поступили нечестно, низко. Как вы смели клеветать на меня Людмиле? Как вы смели волочиться за ней, когда знали, что я ее люблю?
— Позволь, приятель, — усмехнулся Сливко. — Не ты ли предлагал оформить приемо-сдаточный акт на свою любовь? Забыл уже? Нет, уж ты…
— Замолчите! — крикнул я, почти не владея собой. — Замолчите сейчас же! — Я повернулся и пошел, зная, что Сливко смотрит мне вслед.
…Неподалеку дневальные убирали двор.
— Лично мне там все нравится, — доносились до меня слова Лермана, уже побывавшего в лагерях. — Аэродром — взлетай хоть на двадцать четыре стороны. Воздух чистый, как в деревне. Палатки в соснячке. А река! Вода, как хрусталь.
И мне так вдруг захотелось уехать из города, будто он был средоточием всех зол.
Наконец, появился подполковник. Я пошел навстречу.
— Ну вот и хорошо, что мы повстречались, — сказал подполковник. — Сядем-ка! Говорить буду я, лейтенант, — Семенихин пригладил на темени редкий пушок. — Расскажу вам для начала военный эпизод. Майор Сливко и капитан Высокое выполняли задание. Высокое сфотографировал вражеские коммуникации, но на обратном пути его подбили «мессера», и он был вынужден сесть где-то в степи, на чужой территории.
— Да, я слышал об этом. — Майор Сливко приземлился, забрал летчика и фотоаппарат.
