Мамед Ордубади - Подпольный Баку
Глаза у Павла сверкнули обидой.
— Тебя, Аскер, к сожалению, время не меняет. Не разберешься и говоришь, что на ум взбредет. На собраниях ты точно такой же: все молчат, а тебе не терпится, обязательно должен что-нибудь сказать. Или ты не знаешь Жени? Ведь она не может быть ровной в отношениях с друзьями. И все-таки ты нападаешь на меня. Я не знаю, сердится ли сейчас на меня Женя за что-нибудь. Не так давно мы помирились. Я спрашивал ее, отчего она сердилась на меня раньше, да ничего толком она мне не сказала. Было бы проще, если бы я знал причину ее недовольства. Тогда бы я или попросил у нее прощения или навсегда расстался бы с ней. В характере Жени много загадочного для меня. Дело дошло до того, что я в ее присутствии иной раз и слова не смею вымолвить. За все время наших отношений я не сказал ей ничего обидного. Нет, друзья, все дело в характере Жени. Когда на нее что-нибудь находит, с ней лучше не общаться. Сегодня на Парапете она подозвала меня и познакомила с тремя рабочими с Биби-Эйбата. А потом я потерял ее из виду.
Аскер молчал.
В разговор вмешался Мамед:
— Как же это получается — ты ее не обижаешь, а она на тебя все-таки сердится? Объясни, дорогой, возможно ли подобное?
Павел нахмурился. Потом спросил у Мамеда:
— Известно ли тебе, что такое ревность?
— А как же? Разумеется, известно. Но я хочу, чтобы ты первым объяснил, как ты сам понимаешь ревность?
Присутствующие едва сдерживали улыбки. Один только Мамед оставался серьезным.
— В моем вопросе нет ничего смешного, — сказал он. — Пусть Павел ответит, как он понимает это чувство.
Сейчас Павел улыбался вместе со всеми. Но было заметно, что он немного рассержен.
— Видишь ли, Мамед, дело в том, что Женя меня иногда ревнует…
— Опять ты заладил свое. Да, знаем, отлично знаем, что она тебя ревнует, Сейчас мы спрашиваем тебя о другом, о том, как ты сам понимаешь это чувство — ревность. Я убежден, что ты и сам не знаешь, с чем его едят.
— Хорошо, отвечу. Стоит мне заговорить с какой-нибудь девушкой или женщиной, Женя тут же начинает думать, будто я хочу за этой девушкой или женщиной поухаживать. Она может рассердиться на меня без всякого на то основания и придумывает при этом всевозможную чепуху. Словом, ревнует по малейшему поводу. Женя хороший товарищ, но ревность сильно портит ее.
Айрапет хотел сказать что-то, но ему помешал приступ кашля, который в последнее время все чаще донимал его. Отдышавшись, он наконец выдавил из себя:
— Я припоминаю некоторые другие твои высказывания о женщинах, Павел, и вот что скажу тебе: неверно ты думаешь о них. Мир их чувств мало чем отличается от мира чувств у нас, мужчин. Твои философствования о женском характере хромают на обе ноги.
Мамед не сдержал усмешки:
— Я не раз говорил Павлу то же самое.
— Мое мнение на стороне большинства, — вставил Аскер.
— Да, Павел, — продолжал Айрапет, — с виду иная женщина может показаться слабой и хрупкой, но в нужный момент она способна выстоять перед любыми трудностями, будет действовать хладнокровно и умело. Мы знаем немало примеров женского упорства и стойкости. У женщин сильно развито чувство собственного достоинства, самолюбие. Наша Женя и другие женщины, принявшие участие в сегодняшней демонстрации, подтверждают сказанное мною. Особенно это относится к Жене. Сегодня она доказала, на что способны наши женщины.
Павел удивленно взглянул на Айрапета.
— Что ты имеешь в виду?
— Ведь она спасла тебе жизнь.
— Мне?.. Жизнь?!
— Вот именно. Когда ты схватился врукопашную с городо вым, вице-губернатор Лилеев приказал трем конным казакам атаковать тебя. Если бы в этот момент Женя не швырнула в голову Лилеева камень и тем самым не отвлекла на себя внимание казаков, плохо бы тебе пришлось. Ее находчивость спасла от беды многих наших товарищей, не тебя одного…
Павла глубоко потрясло то, что он услыхал. Он был охвачен горячим чувством благодарности к Жене за ее самоотверженный поступок. Но сказать об этом своим товарищам как-то не решился, предпочел промолчать.
Айрапет пожал плечами.
— Ах, эти девушки! Кто их разгадает? До сих пор не могу понять, ну что нашла Женя, такая красивая, привлекательная девушка, в этом своем Павле, похожем на черта?
Наступило молчание.
— Может, она поехала в Сабунчи? — решившись наконец заговорить, высказал предположение Павел.
Василий поднялся со стула и заходил по комнате, ероша волосы.
— Нет, — отозвался он, — в Сабунчи Женя не могла поехать, так как все пути из города перекрыты и контролируются казаками и жандармами. Кроме того, как тебе самому известно, дом Сергея Васильевича под надзором полиции. Мне кажется…
Он не успел договорить, — в окно тихонько постучали.
Все замерли.
Василий, с напряженным лицом, осторожно открыл дверь,
В комнату вошла молодая женщина с грудным ребенком на руках, в надвинутом до самых глаз платке, та самая, которая час назад прогуливалась в Губернаторском саду, напевая младенцу колыбельную песенку. Молодайка сдернула с головы платок — и все остолбенели: это была Женя.
— Добрый день, друзья! — сказала она смеясь, села рядом с Мамедом, пожала ему руку.
Аскер метнул насмешливый взгляд на Павла, затем скосил глаза на девушку.
— Рады видеть тебя, Женя, — сказал он, протянув ей руку. Овладев рукой девушки, он хотел соединить ее с рукой Павла,
Женя отдернула руку.
— Еще чего! Мы уже помирились. Моя рука не терпит насилия. Должна вам сказать, ребята: Павел — мой товарищ, но не больше. Так будет и впредь.
Она налила воды в чайник, поставила его на керосинку, затем развязала сверток, который изображал грудного младенца, извлекла из него полбуханки черного хлеба и две большие воблы, разложила еду на столе.
— Приглашаю вас к обеду, товарищи!
Василий первым подсел к столу, подавая пример остальным.
— За угощение спасибо, Женя. Мы страшно голодны. Но послушай. Мой совет: ты должна на время уехать из города. Сейчас тебе опасно оставаться в Баку.
Женя с аппетитом ела воблу.
— Это что же, Бакинский комитет вынес специальное решение обо мне? спросила она.
— Такое решение Бакинского комитета мне неизвестно. Я передаю тебе мое личное мнение…
Женя озорно улыбнулась.
— Держи свое мнение при себе. Я уже приняла все необходимые меры предосторожности. В мои планы не входит отъезд из Баку.
Она обратила внимание на удрученный вид Павла, который сидел, не отнимая правой ладони от скулы, однако не стала ни о чем спрашивать его. Когда Павел протянул руку за хлебом, Женя увидела на его скуле большой синяк — память от городового. Она встала, намочила свой носовой платок и протянула Павлу.
— Вот, приложи к лицу, поможет.
За окном начало смеркаться.
— Счастливо оставаться, друзья, — сказала Женя. — Я должна съездить домой. Отец и мать волнуются. — Ведь им уже известно про аресты демонстрантов.
— Нет, нет, Женя, — запротестовал Василий, — тебе надо побыть здесь до темноты. Потом Айрапет проводит тебя к своей сестре Варваре. Там ты и переночуешь.
— Не отговаривайте меня, не поможет. Я непременно поеду домой. Отец болен, он не должен волноваться из-за меня.
— Позволь, Женя, я съезжу к твоим, навещу Сергея Васильевича, предложил Павел. — Передам привет от тебя.
Женя не захотела уступить.
— Старики народ странный, Павел. Ты передашь им привет от меня, а они подумают, будто со мной стряслась беда и ты приехал их утешать. Я прощаюсь с вами, друзья!
Женя оделась и ушла.
Демонстрация 2 марта словно открыла глаза рабочему классу Баку. Это был яркий пример пролетарской солидарности, единства и сплоченности действий.
После демонстрации стачечным комитетам стало намного легче работать. Даже самые отсталые рабочие стали видеть огромную пользу коллективных выступлений — стачек и демонстраций. Для рабочих — иранцев и азербайджанцев слово товарищей из стачечного комитета сделалось особенно авторитетным. Они уже почти перестали бояться стачек, поверили в их силу.
Накануне праздника Пасхи забастовали кондукторы и рабочие конки, требуя сокращения рабочего дня. Владельцы конной дороги, напуганные мартовскими выступлениями, удовлетворили требования бастующих: рабочий день был сокращен до девяти часов.
Вскоре забастовали рабочие табачной фабрики Мирзабекова — более восьмисот человек. Фабрикант был вынужден принять их условия.
Повсеместно владельцы предприятий были бессильны противостоять стачечным комитетам рабочих.
18 апреля началась всеобщая стачка типографских рабочих. На следующий день в Баку не вышла ни одна газета.
Подготовка к первомайской демонстрации стала делом десятков тысяч бакинских трудящихся. Это очень помогало центральному стачечному комитету.
