Константин Золотовский - Рыба-одеяло
И сейчас Ющенко набросился на старшину, который нам сделал замечание: «Неужели ты не видишь, что люди чуть живы? Стыдно!» – «Да я так, пошутил!» – оправдывается тот.
Но я уже не мог стерпеть этого и сразу заявил, что буду работать водолазом.
– Ладно, – говорит Ющенко, – а сегодня с вечера пойдешь на водный пост дежурить с Виноградовым.
Ночью у нас выставлялись плавучие посты посреди озера, чтобы следить за концами нитки, которые подвешивались на понтоны. Холодища, зуб на зуб не попадает. Виноградов из фанеры будочку сделал, хоть от ветра укрыться, и дал мне свою телогрейку. А вдалеке другой понтончик. Там боцман Ворошин и водолаз Буслаев.
Погода испортилась. На Ладоге она меняется внезапно. Озеро рассвирепело. Бури тут дай боже! Кто испытал, тот может себе представить, что это такое. Вода хлещет, заливает нас. Площадка на понтоне всего два метра. Вцепились мы намертво в деревянный настил. Оглохли от воя ветра и от гула трубы, которая бьет о днище, как в барабан. Светопреставление! Волны такие, что немыслимо прийти и снять нас отсюда. А катер у нас единственный, что в аренду у рыбаков взяли, да и тот еле живой.
Но на рассвете, видим, подходит катер. На нем самый молодой моторист отряда Вася. Весь в масле, с головы до ног. Рассказывает, что Буслаева и Ворошина успели забрать, а наш понтончик отнесло, не нашли в темноте. И больше никто не решился за нами выходить, расшибет. А Вася рискнул. «Дойду», – говорит. По дороге вражеские истребители его обстреляли. Множество дырок от пуль, и поручни у судна перебиты. Он мог бы вернуться, никто бы не осудил. Но говорит: «Знал, что ждете, замерзаете, и пошел». Шторм бушевал еще три дня и две ночи. Погибли бы мы. Вот он какой оказался, наш моторист Вася!
Когда озеро утихло, глядим, а понтончики наши на грунте лежат разбитые и нитки под водой. Все расшвыряло. По многу часов не выходили водолазы с грунта, разыскивали трубы. Снова все концы сваривали и на стыки муфты накладывали. И вот уже кран держит готовую нитку в воздухе, приготовился спускать на дно. «Самолет!» – кричат. И сбросили трубу в воду, а то фашисты разглядят. Кран быстро прижался к берегу. А я на боту стою, в полном водолазном снаряжении, с разводным ключом, чтобы под водой затянуть болты на креплениях. Неприятельский бомбовоз от Осиновца летит, а два наших ястребка преследуют его. Фашист не успел там сбросить бомбы и разрядился, чуть не долетев до нас. Бот резко покачнуло, я растянулся на палубе, и не подняться.
Водолаз Егоров, прозванный Чапаем за длинные усы и веселый характер, сказал:
– Подыши-ка воздухом, я за тебя схожу.
Но я преодолел слабость, встал и сам спустился. Трудно было, но старался не отстать от других.
Вечером Чапай принес на старухину плиту ладожских окуней, оглушенных вражеской бомбой. В первый раз наварили свежей ухи, целый бак. Желающих оказалось больше, чем рыбы. Каждому досталось по половинке окунька. Зато жидкости от ухи было вволю. «Пейте, – говорил Чапай, – Ладожское озеро не убудет».
В середине июня наши водолазы уже подходили с трубой к другому берегу. К этому времени и мы, трое слабых, окрепли, работали наравне со всеми. Хотя времени было в обрез, Ющенко посылал по очереди водолазов собирать щавель – добавок к пайку.
Однажды ползу я по зеленой траве, разомлевший от аромата летней земли, а в фуражку собираю сочные листья щавеля. И вдруг передо мной собака. Настоящая! Уши торчком, шерсть взъерошенная, на впалых боках репейник налип. А в глазах у нее такое...
В Ленинграде давно уже не было собак. Рассматриваю я эту живую диковину, а она бочком, бочком от меня – и скрылась в лесу. Долго лежал я неподвижно с полными слез глазами. Даже про щавель забыл.
– Ну, посылать тебя не стоило. Мало принес, – говорит Чапай.
Я рассказал ему о встрече. Он задумался. Кстати, Чапай был страстным охотником.
– Даже зверь чует недоброе, – произнес он. – Эх, ты, проклятый фашист! Все испоганил! Ну, недолго здесь ему ходить. Отольется за наши беды!
Наконец последний отрезок нитки проложили мы у Лиднево, на другом берегу. Опробовали. Сначала воду пустили, потом нефть, под давлением двадцать атмосфер. Не держит нитка напора. Где-то повреждение. Разделили водолазов на четыре участка, по всей длине нефтепровода, искать разрыв. Ющенко говорит:
– Найти немедленно! Кто первый обнаружит – премирую!
Только вышли, неприятельские истребители тут как тут. Видят, на озере людей много. И ну строчить из пулеметов! Куда побежишь? На боту лебедка, я и приткнулся к ней. А другой водолаз, громадный был, прямо кувырком нырнул в люк и застрял, заткнул отверстие. Чапай вытаскивает его и шутит:
– Бот-то не на твою фигуру рассчитан!
После налета на палубе валялись крупнокалиберные пули. Обе стенки пробило, сверху и снизу, а у лебедки от чугунной шестерни большой кусок вырвало.
Быстро заделали пробоины и продолжаем поиски. Мелкая зыбь на озере. Заметили нефтяное пятно, остановились. Говорю Егорову:
– Спускайся, Чапай!
– Это же участок старшины Ферапонтова. Еще обидится, что его опередили.
– Какая тут, к лешему, обида! Время не ждет. А то получим премию – медаль в полтонны от гитлеровского бомбардировщика.
Спустился он у пятна и сразу нашел конец нитки.
– Ого, – кричит, – тут разорвало так, что рысь проскочит!
Привязали буек. А на следующий день и другой конец отыскали. Опять соединили и осторожно опустили на грунт. Под водой не раз проверили нитку по всей ее длине. Дно неровное. Местами нить провисала. Водолазы камнями заваливали ямы и балласт накидывали на трубу, чтобы плотнее легла на грунт.
Так впервые в гидротехнике, в трудных военных условиях, под самым носом у врага был проложен нефтепровод. И помчалось в Ленинград драгоценное горючее.
Я стою на водолазном боте, последний раз оглядывая озеро. Оно кажется серебряным. Радость жизни охватывает меня. С благодарностью думаю о друзьях, которые поддерживали меня во время суровых испытаний. А что может быть дороже этого товарищеского чувства локтя?
* * *
Лишь через полтора месяца узнали фашисты о нашем нефтепроводе. Говорят, Гитлер разжаловал в рядовые многих своих офицеров за то, что проморгали такую важную операцию. Старуха, у которой мы жили в Коккорево, удивлялась:
– В деревне никого, только я одна, а они бомбят и бомбят берег. Господи, и чего им еще надо тут?
Мы-то знали, что им надо. Только зря они старались. Ладожская нить полностью выполнила свою боевую задачу.
Кусок этой трубы – нити – по сей день хранится в Музее истории Ленинграда у стенда, названного: «Ладога – Дорога жизни».
Трофейный самолет
Однажды наши зенитчики подбили вражеский самолет неизвестной тогда конструкции. Упал он в речку на нейтральной, или, как называли бойцы, ничейной, полосе. По одну сторону гитлеровские, по другую наши батареи стоят.
Немецкие разведчики попытались ползти к речке, да советские снайперы их обстреляли. Зато добрались до берега наши пластуны и пошарили багром в воде. Кроме коряг, ничего не зацепили. А спуститься не в чем, речка глубокая, бурная. Как достать самолет?
Вызвали нас с Никитушкиным из водолазного отряда. Захватили мы кислородный прибор ИСАМ-48 и прибыли в войсковую часть. Сразу стали учиться ползать по-пластунски. Всю ночь тренировались за бруствером. Сначала только в комбинезонах, а потом бойцы стали освещать нас фонариками и стрелять деревянными пулями. Поневоле станешь укрываться. Хоть и не настоящие пули, а больно врежут. К утру нам поставили оценку удовлетворительно. Комиссия была придирчивая, сами отличные пластуны.
Днем мы с Никитушкиным отдыхали, а когда стемнело, нас проводили за окопы. Никитушкин в легком комбинезоне, в тапочках – летом было дело, на боку сумка, а там баллончик с кислородом и жестяная банка с химпоглотителем. Я за ним ползу, на ремне свисает автомат. На спине у нас растут зеленые кустики – маскировка. А в кустике у меня катушка, с которой стальной трос разматывается.
Гитлеровцы ракету за ракетой выбрасывают, местность просматривают. Загорится ракета – светло как днем, мы так и замираем на месте. А наша артиллерия отвлекает неприятеля. Гитлеровцы молчали, молчали и тоже начали отстреливаться. Завязалась артиллерийская дуэль.
Под грохот этой канонады мы добрались до места и вползли в заросли на берегу. Размотали до конца трос, а катушку запрятали в кусты. Никитушкин быстро снарядился. Пристегнул баллон с кислородом, натянул маску, сделал трехкратную промывку – вдохнул и выдохнул через трубку. На руку надел петлю троса и тихонько спустился в речку.
Скоро ли он дойдет до самолета, ведь в баллоне кислорода немного? Сижу я в темноте и до боли в глазах всматриваюсь в воду. Слышу, трос дернулся. Значит, нашел!
