Василе Василаке - Алба, отчинка моя…
— Вообще-то она молодец, что со старичком своим состыковалась… Зачем же ей, бедной, одной мучиться?.. Заболеешь, боже избави, и некому воды подать!.. Словом, если у бабки нет никого, ясное дело, она себе старичка ищет… — рассказывал Никанор, ухмыляясь в усы, уже через полчаса после свиданья с Анисьей; а первыми слушателями его были двое могильщиков во дворе у Георге Кручану.
Он и потом эту историю рассказывал и пересказывал тысячу раз, так что она у него хорошо обкаталась.
— Кто ж не знает Анисью… Да, да, ту, что жила на повороте дороги к Пырлице… Она уже давно вдовствует, года с тридцать девятого. Я еще был безусым мальцом и бегал к моей теперешней женке на край села, оттуда мы «во поля» уходили, от людей, значит, прятались и частенько встречали Анисью с козой… И зимой и летом носила она одни и те же шерстяные чулки, так вот, бывало, тянет за собой козу на веревке и приговаривает: «Идем со мной, идем к козлу, ягодка! Я ведь тебе добра желаю». И все подтягивает свои шерстяные чулки, вечно они у нее спадали.
И вот эта Анисья однажды — дело, кажется, было в сорок втором — раздобыла два куска немецкого телефонного провода с резиновой оболочкой и смастерила из него подвязки, чтоб не спадали чулки… И носила их, не снимая, ночью и днем, зимой и летом, пока чулки на ногах не истлели… А подвязки целехоньки. Не выбрасывать же такое добро? Продолжала носить… И носила и днем и ночью, в лето и зиму — пока они в икры не въелись, как провод в ту акацию, что возле сельмага!..
А теперь, через тридцать пять лет, эта Анисья замуж выходит за бывшего церковного старосту!.. Прихожу я к нему насчет отпевания Георгия, а старичка нет. «Добрый вечер, бабка Анисья!» — говорю, а сам стараюсь разглядеть: как там с подвязками и где теперь проволока?..
В этом месте его рассказа у слушателей, главным образом у мужчин, обыкновенно загорались глаза — вот-вот с языка сорвется словечко: соленое, кислое или перченое. Потом они вспомнят его где-нибудь у кукурузной скирды, у куста виноградного или за стаканом.
А Никанор продолжает:
— Какая там проволока, дорогие мои?! На ней, как на молодухе, шелковые чулки! Кровать городская на пружинах! На окнах вышитые петухами кружевные занавесочки!.. И белье накрахмалено, как в родильном доме, ей-богу!.. Спрашиваю: «А где дед Онисим?» Отвечает: «Никанор, дорогой, я и сама жду не дождусь его!.. Куриный бульончик сварила, остывает, и водочка в холодильнике ждет…» — «Уж очень, говорю, нужен он мне по церковной надобности…» — «Да что ты, — отвечает она, — от всего бы сердца, родной, да уже не практикует он по церковному делу!» Ну что вы на это скажете?.. Сама-то в белой юбке с оборками, в расшитом переднике, в косынке с цветами, и разит от нее одеколоном, как в парикмахерской… Гляжу и глазам не верю, добрые люди, она — не она?.. «Где же коза, бабушка?» — «Да ну тебя… Онисим не терпит. Еще перед тем как сойтись, поставил условие: кончай с козой!.. А я — с ладаном и лампадами». Не хочет бывший староста слышать запаха козьего помета и ладана!
А во дворе покойного Кручану жизнь била ключом, ого, чего только в этот поздний час здесь не требовалось сделать!.. Только что возвратились могильщики с кладбища, их угощали вином, и, конечно, надо было их накормить. В летней кухне пылал огонь, в воздухе носились щекочущие запахи: вареного, жареного, печеного, пареного, квашеного и соленого, будто бы ожидались все добрые духи со всей округи на эту осеннюю тризну!.. Однако пока что гости сидели голодные: и женщины, готовившие еду, и могильщики, и Никанор, уже не говоря о жене и детях покойного, которым было не до еды…
Никанор, уже успевший пропустить пару стаканчиков и рассказавший свою историю о бабке Анисье, теперь слушал того могильщика, что был постарше и побойчее, решившего в свою очередь тоже рассказать нечто занятненькое. Так уж люди устроены, на улыбку отвечают улыбкой, на анекдот — анекдотом.
— Теперь, не далее как позавчера, мой племянник из министерства приезжает и пытает меня:
«Что б ты делал, дядя, будь опять молодым?»
«Хм, говорю, сделай меня молодым, тогда увидишь».
«Ты что, даже представить себе такого не можешь? Ну вот, допустим, ты молодой, здоровый как бык, не женат…»
«Спасибо, говорю, я бы тогда дал жару: выпил бы как следует, закусил и полюбился, с кем по душе…»
«А долго б так продержался?» — говорит.
«Сколько б мог», — говорю.
«Нет, дядя, говорит, надоело бы тебе скоро. Вот в чем вся штука…»
Никанор поблагодарил могильщика за науку, допил вино и отправился в дом… У порога его приветствовал еще один белый плат на шесте. Никанор прошел под ним, сжавшись и ссутулившись. Он было уже собрался в каса маре к покойнику, но возле самой двери остановился; там Ирина-вдова оплакивала своего дорогого Георге:
Встань, дорогой, встань!
На локоть обопрись, пригорюнившись!
Погляди на село, на родное…
Как все собрались и с тобой разминулись!..
Так и не вошел Никанор в каса маре, не решился, душевных сил у него не хватило… На жилую половину подался.
— Ночь на дворе… — промолвил с порога. Получилось это у него немножко неловко, может, излишне сердечно?..
Но что делать? Так уж он усвоил от своего отца, а тот от родителей и дедов: видишь чужую беду и несчастье — делан вид, что все не так страшно… В любом горе-злосчастье лучше всего помогает сердечное слово; скажешь — и человеку легче становится… Возьми, подними полный стакан и скажи: «Будем счастливы, а с этим делом — успеется… Все там будем!!!»
Комната была полным-полна бабками, тетками, внучками, дочками — и ни одного мужика!..
— Мужчина вам не потребуется? — пошутил Никанор.
— Вот если б ты был помоложе!.. — отвечала старушка.
У нас в селах водятся такие старушки, голосок у них ни на секунду не утихает, как на дуге колокольчик… Почему-то их чаще других приглашают в кухарки на свадьбы и похороны. И они без умолку болтают над кастрюлями у плиты, точно колдуют, а не готовят еду…
— Что ты такой мрачный, Никанор? Не случилось ли тебе прошлой ночью спать в отрезвителе?.. — не унималась старушка. — Или, может, моряк-племянник зовет тебя посаженым, а ты не знаешь, где твои рубли плавают?..
— Как в воду глядела… — махнул рукой Никанор. — Дом, себя и жену продам, а в грязь лицом не ударю!..
Ясное дело, старушка набивалась в кухарки, прямо с похорон — и на свадьбу!..
— Ах, баба Кица, видела б ты наш сговор! — встряла в разговор жена Никанора. — Представь себе, мы ждем, а посаженый все не идет… Уже все выпили, все съели — не о чем разговаривать. Вдруг жених поднимается: «Нету у меня посаженого! Бадя Никанор, выручай, дорогой, родной ты мой, ближе тебя никого на белом свете не знаю, будь моим посаженым!» — И подмигнув мужу, как подмигивают сообщнику: «А ну, подтверди!..» — Конечно, жених перепил… Но ведь было такое, было?!
Никанор опускает в землю глаза, а жена продолжает.
— Теперь у нас новая мода, дорогие мои… Одной свадьбы мало — делаем сразу две!.. Одну устраиваем в ресторане, по просьбе племянника, для тех, кто вертит бедрами и плечами, вот так. — И она это изобразила, сидя на стуле. — А другую для нас, для тех, кто танцует ногами, уже по моему настоянию…
Никанор пожал плечами, негромко вздохнул — развязная болтливость жены его удручала:
«Молчала бы ты… Слава богу, что мы не совсем оскандалились. Еще немного, и все пошло бы прахом… зачем же теперь хвастать, что по глупости… вышло две свадьбы? Да, две и получились… А ведь чуть-чуть — и не было б ни одной…»
Жена, как будто назло ему, продолжала:
— Жених — тот ни в какую! Согласен только на ресторан. Я говорю: ресторан — ни за что, только дома!.. И тогда как же он поворачивает дело? «Тетушка, говорит, а знаешь ли ты, каких я гостей приглашаю?» Откуда мне знать?!. Он — матрос, исколесил моря-океаны, землю всю вдоль и поперек обошел. Из Африки обещает привезти черного, как смола, негра! Из Кубы — опять же негра!.. И пока я опомнилась, наобещал и красных на свадьбу гостей, и смешанной крови, и синих, как баклажаны, и зеленоватых, как листья салата… «Сдаюсь! — говорю ему. — Что ж ты желтых забыл? Приведи мне хоть одного желтенького, чтобы сплясал со мной переницу!..»
— Ой-ей-ей! — запричитала баба Кица. — Везет же людям!.. Мы, дорогая, теперь и по три свадьбы, спасибо, можем устраивать!.. А то когда я выходила замуж… какое там было сватанье?.. Сумка и шляпа — вот и все хозяйство!..
И пошло и поехало!.. Как она выходила замуж, как с мужем жила и как теперь дело дошло до того, что любой стул под ней едва-едва держится, ведь она всех, от мала до велика, в селе на этот свет встречает и на тот провожает!..
А из каса маре сюда, в жилую комнату, доносилось:
Встань, муженек, встань, дорогой!..
Посмотри, какой мы тебе дом приготовили,
Дом по заказу…
Без дверей и без окон:
Одни острые гвозди
Да голые доски!..
Все притворились, будто не слышат, а может, и вправду не слышали… Но Никанор не мог, не хотел притворяться!.. Он слышал. И этот плач раздирал его сердце, хотелось протестовать, плакать, молиться, у кого-то просить извинения, а может, кого-то больно ударить…
