Сергей Снегов - Иди до конца
— Вы молодец, Лариса, — сказал Щетинин с уважением. — Нет, просто молодец, что все это высказали своему Аркадию!
Терентьев с раздражением повернулся было к нему, но смолчал. Он положил руку на плечо Ларисе, ласково встряхнул — она сдержала новые слезы.
— Я так виновата перед вами, — сказала она.
— Завтра вы поглядите на это происшествие другими глазами, тогда и поговорим.
— Надеюсь, что и ты завтра взглянешь по-иному, — наметил Щетинин. — Хотя, конечно, от такого крученого, как ты, многого не ожидаю.
— Иди к черту! — коротко сказал Терентьев. Щетинин запахнул пальто и значительно посмотрел на Ларису.
— Я пошел. Думаю, и без меня вам хватит о чем толковать.
После его ухода Лариса попросила:
— Проводите меня домой, Борис Семеныч.
На улице Терентьев взял ее под руку.
— Вы дрожите, Ларочка. Возвратимся в институт и вызовем такси.
— Позвоним из автомата. Идемте, я не хочу стоять!
От ходьбы она немного согрелась и перестала дрожать. Диспетчер такси сообщил, что высылает на площадь машину, и назвал ее номер. Терентьев с Ларисой заторопились, чтобы такси не перехватили. На площади не было никакой машины. Лариса устало прислонилась к фонарному столбу.
Терентьев прохаживался по тротуару, взглядывая на нее. Она казалась незнакомой. Еще недавно в ней видели легкомысленную и забавную девчонку, хоть он и тогда открывал несоответствие между ее полудетским личиком и вполне оформившейся фигурой, между пустенькой речью и умным взглядом. «Года через три, — размышлял он иногда, — она совершенно переменится — не узнать». Она переменилась в три месяца, он ее не узнавал. Он был в затруднении: как подступиться, о чем разговаривать с этой серьезной, глубоко потрясенной женщиной?
— Не печальтесь, — сказал он. — Не следует преувеличивать случившееся…
— Не оправдывайте Аркадия, — ответила Лариса. — Не нужно его оправдывать!..
— Вы беспощадны… Люди ошибаются, с этим приходится мириться.
Она заговорила с гневом и болью:
— Не хочу примиряться! Не хочу любить тех, кто совершает подлости!
Он снова заходил по тротуару. В молчании они поджидали такси. Лариса обернулась к Терентьеву:
— Я хочу вам еще сказать… Вы должны все знать!
— Разумеется, говорите. Со мной можно делиться всем.
Она минуту молчала. Он ждал.
— Я беременна, — оказала она.
Запоздавшее такси на полной скорости развернулось на площади. Терентьев усадил Ларису. Он не отпускал ее руки, в руке резкими толчками — словно стреляя — билась кровь. Они молчали до самого дома Ларисы.
Подведя ее к парадному, Терентьев спросил:
— Аркадий об этом уже знает?
— Нет. Зачем ему знать? С ним все кончено. Когда-нибудь он узнает, но не от меня. Ребенка ведь не скрыть.
22
Щетинин, загораясь, весь отдавался захватившей его идее. Теория Терентьева должна появиться в свет не по кусочкам, утянутым в чужие диссертации, но стройно, логически завершенной системой. Он не позволит, чтоб заранее ее общипывали и разбазаривали на мелкие идейки. Щетинин кипел, собираясь на большое сражение. Он готов был, если понадобится, ломать любое сопротивление.
Прежде всего надо было преодолеть сопротивление Жигалова. Щетинин попросил директора принять его для важного разговора. Жигалов с тревогой смотрел на возбужденно бегавшего по ковровой дорожке Щетинина. Даже в этом важном кабинете тот не мог совладать с привычкой выражать себя раньше движением, чем словом.
Жигалов и слышать не хотел о скандале. Кому не известно, что молодые экспериментаторы открывают новые факты, а новые объяснения, согласно старым своим теориям, дают видные теоретики? К тому же все бумаги по защите сегодня ушли в ВАК. Посылать вдогонку протест — вроде себя самого высечь!
— Вам будет приятнее, если посекут другие? — ехидно поинтересовался Щетинин. — Поймите, скандала не избежать. К науке, как к невесте, надо подходить только с чистыми руками. Неужели вам не ясно, что поступок Черданцева безобразен?
Жигалов озадаченно мотал головой.
— Положеньице! И ведь объясняли ему, чтоб не лез в работу Терентьева, нет, проник украдкой! У меня такая мысль, Михаил Денисович: оформим Терентьева вторым руководителем, с запозданием, правда, но ничего. Тогда и заимствований никаких. Все ведь знают, что практически он консультировал Черданцева. Не думаю, чтоб Терентьев заупрямился, Единственная встретится трудность — бухгалтерия, страх они не любят выплачивать задним числом вознаграждение за руководство.
— Терентьев, конечно, не заупрямится, — согласился Щетинин. — И с бухгалтерией, думаю, вы справитесь. Но вот как вам удастся справиться с собственной совестью?
Жигалов откинулся на спинку кресла и с достоинством поглядел на Щетинина.
— Не соображаю, как вас понимать?
— А вот так и понимайте, как я сказал, — отрубил Щетинин. — В институте ходят слухи о вашем особом отношении к Терентьеву. Принимали его на работу вы без энтузиазма, недавно объявляли его тему исчерпанной. А теперь собираетесь прикрыть своим авторитетом, что без разрешения использовали еще не опубликованную его теорию. Странно, но всем бросается б глаза: недолюбливаете вы Терентьева.
Жигалов не прерывал Щетинина. Реабилитированных кругом становилось все больше, их наперебой старались устроить получше, давали им квартиры, но скупились на пенсии и должности. Даже в их институте таких людей было с десяток. Создавать себе славу фрондера, прущего против потока, Жигалов не хотел. Начинается с упреков в личной антипатии, а кончится подозрением в противодействии партийной линии, думал Жигалов. Он улавливал угрозу в словах Щетинина. Директор не раз в своей жизни наблюдал, как крохотный личный укор вдруг вырастал в ошеломляющее политическое обвинение. Правда, время сейчас мало благоприятствовало подобным поворотам событии, но Жигалов не мог за несколько лет расстаться с тем, что вдалбливалось в него десятилетиями. Он понемногу усваивал новые взгляды, но не забывал и старых страхов.
Не глядя на Щетинина, Жигалов сказал: — Кому-кому, а уж вам бы, Михаил Денисович!.. Вы же хорошо осведомлены об истинном моем отношении к Терентьеву. Ладно, дайте мне денек-другой пораскинуть мозгами. Шутак, жалко, сегодня уехал, такие непростые вопросы без него решать!
Щетинин удалился, торжествуя. Его намек на скрытое недоброжелательство Жигалова к Терентьеву был меток. Жигалов, конечно, обеспокоен. Он теперь будет думать об одном: как бы доказать свое уважение к Терентьеву, ничего другого не остается.
Жигалов, однако, размышлял не об этом.
— Черданцев, Черданцев! — вздыхая, бормотал Жигалов. — Столько надежд было на его диссертацию! Высечь бы его, да побольнее, ах, неприятный же человек!
Он еще долго бормотал себе под нос, тяжело поворачиваясь в кресле, потом взялся за телефоны. План его был прост, но выполнить его было не просто. «По запарке» могли опорочить и найденные диссертантом результаты, допустить такое было нельзя. И не потому, что пришлось бы крепко поссориться с Шутаком, хоть и это было неприятно, но и по иным, более глубоким причинам: Жигалов не хотел идти против себя, унижать то главное свое достоинство, за которое его ценило начальство и терпели строптивые ученые, мало ладившие и с прежними, до него, директорами. Этим главным своим достоинством он считал умение прислушиваться к запросам производства.
И до Жигалова в институте разрабатывались время от времени чисто промышленные темы, но все это шло на задворках науки, где-то у второстепенных работников — ведущие доктора мало интересовались промышленностью. «Прикладная химия еще не технология», — любили говорить в институте. Шутак ругался, но никого переломить не сумел. Жигалов оказался настойчивей. Он затеял переписку с заводами, посылал докторов в командировки, устраивал совместные с практиками испытания в цехах. Диссертация Черданцева больше, чем любая другая работа, всеми корнями уходила в заводскую технологию, недаром ею так заинтересовались на производстве. Личные свары личными сварами, а цех цехом, цеху надо было помогать. Свары должны затихнуть в институте, ни в коей случае их не выводить за ворота, а проделанной работе — простор.
— Личности, личности! — бормотал Жигалов, набирая номер. — Всеобщую войну разожгут из-за личностей. Интересно, что присоветует Михаил Аркадьевич? Со Степаном Кондратьевичем тоже придется проконсультироваться. Эх, не ко времени умчался Шутак: он бы выдал Щетинину со всеми его Терентьевыми!..
Телефон у Михаила Аркадьевича был занят, а Степан Кондратьевич — оба начальники Жигалова — уехал в Совет Министров. Жигалов с досадой бросил трубку на рычаг. По всему выходило, что без скандала не обойдется. Мелкие ссоры среди сотрудников Жигалов допускал: примирение враждующих помогало начальствовать. Но больших драк он побаивался. Лучше худой мир, чем добрая потасовка. Его не утешало даже то, что он одерживал в драках верх. Много раз побеждать было много хуже, чем ни разу не драться, — это Жигалов усвоил твердо.
