Журнал современник - Журнал Наш Современник 2009 #2
Когда они поравнялись со взрослой библиотекой, Борис, отвернувшись, сказал Глебу, чтобы тот шел домой, а он заглянет сюда. Все в Глебке оборвалось: вот оно что! Верно, ведь когда старший брат уезжал в училище, Дылда садилась в тот же вагон. Но мало ли… Оказалось - достаточно.
Глеб оглядывал своего брата, слегка удивляясь: выше среднего роста худощавый красивый курсант, без скольких-то там кратких лет офицер, и - вот! Да за ним эти девицы - одна другой краше - табуном ходить должны, а он к какой-то там Дылде собрался, старше его, пусть даже библиотекарша теперь. Но они-то, оба причем, знавали ее вульгарной школяркой, предводилой с пивной бутылкой в руке.
Все это вертелось в голове и на языке Глебки, и во взоре его удивленном увиделось бы внимательному глазу, но взгляд Бориса не то что невнимательным был, он бродил где-то в стороне - по кронам дерев, по кустам и невзрачным городским строениям: устремления их расходились в разные стороны.
Глебка кивнул и пошел домой, не оборачиваясь. Сперва он просто шел, тяготясь своими мыслями, потом вздохнул, отпустив заранее все Борькины грехи, даже если они и были, - ведь взрослый же он человек, в погонах, мастер спорта, самостоятельная, взрослая личность - какое он, младший, имеет право на его, старшего брата, решения?
Да и вообще - в чем дело, Глебушка? Живи сам!
Он побежал. Ветер летел ему навстречу, что-то уж слишком острый и крепкий, просто слезы выбивал из глаз! К чему бы это? К непогоде, к снегопаду? Или даже к буре?
Глебка, пока к дому бежал, ясный для себя вывод сделал: Борис имеет все права, и он ему ничего про Дылду не скажет. Все!
Но когда встретил их и раз, и два, по городским улицам прогуливающихся, поразился все же неверности старшего: приехал на несколько буквально дней, и все с ней да с ней, вместо того чтобы с братом время провести, поговорить всерьез или хотя бы с горевской командой снова сойтись - разве мало вещей, которые обсудить следует во всяких важных подробностях? Да и вообще! Разве мало в городе других девчонок - в тыщу раз симпатичней, чем эта?
Брат вообще странно жил в те первые свои каникулы, по-военному - отпуске. Не ходил в тир, не валялся дома, не торопился встретиться с горев-скими, даже Глебки избегал. Вставал поутру, одевался в гражданское и исчезал. Глебушка, стыдясь самого себя, даже пару раз в библиотеку днем заскакивал - но Дылда была на месте, о Борисе ничего не знала.
Однажды Глебка увидел его выходящим из автобуса, который ходил в областной центр. Борис не смутился, обнял брата и сказал ему, что ездил по делам, встречался со старым полковником Павлом Николаевичем Скворуш-киным, обедал с ним в ресторане и беседовал о жизни.
О жизни? Глебка тогда втайне удивился: чего о ней беседовать, и так все ясно - живем себе да живем! Учись, потом работай, вырастай, наверное, женись как все! Однако Борис вздыхал, крутил головой, о чем-то своем раздумывал, затем словно стряхивал с себя незримый груз, смеялся, плечи расправлял, спрашивал Глебку о чем-то, но эти расспросы были какие-то пустые, неискренние, слова, сказанные всуе, а не от сердца, и через разок-другой Глеб научился пропускать их мимо души, давая на пустые вопросы пустые же и ответы.
Что-то остывало между ними. Будто остывают угли в отгорающем костре. И все объяснялось-то очень просто - Борис стал взрослым, а Глебка еще бултыхался в чувствительном детстве.
Борик, будто оправдываясь перед братом, как-то сказал Глебу:
- Понимаешь! Я просто хочу побалдеть! Помнишь, в школе я стрелял и стрелял. Из тира не вылезал. В училище все по команде: просыпаться, обедать, спать! Даже по надобности, и то по команде. А как стану офицером, совсем свободу потеряю! Другими командовать придется, куда уж там? Так что, может, для меня все эти отпуска - последняя воля. Лето последней свободы! Я еще никто, я еще принадлежу себе сам, хотя бы сейчас! Дай я погуляю!
Это он говорил, пока они от остановки к дому шли. И эта просьба старшего брата к младшему Глебку просто подломила. Он, конечно, не заплакал, хотя едва удержался. Он схватил Борика за руку, невольно прижался к нему и неожиданно тихонько заскулил.
Вырвался из него этакий сдавленный звук, сразу выражавший и счастье, и горе.
8
В тот первый Борин приезд произошло одно маленькое, почти незамеченное событие. Впрочем, его и событием-то назвать трудно, потому что всего-навсего привезла бабушка из большого города каждому из братьев по яркой цветастой книжечке, которая называлась "Святые Борис и Глеб".
Бабушка вообще-то давно просила маму съездить с ней в областной центр, в церковь, потому что в Краснополянске церкви никогда не было, ведь этот городок построили во времена безбожные. Так что народ пожилой и верующий ездил по церковным праздникам в город главный, большой, где и храмы имелись, когда-то обносившиеся и обветшавшие, а теперь вновь воспрявшие и благолепием, и колокольным звоном, и стремлением народным под купола их.
Бабушка выбиралась туда редко-редко, бывало, и не всякий год, а тут, раз Борик вернулся домой, пусть только на время отпуска, но в полном своем благополучии, уговорила Елена Макаровна дочь свою сесть в автобус, отпросившись с работы, и на полдня оставить дом на попечение внуков.
Вернулась бабушка с лицом просветленным, едва переступив порог, объявила, что были они с мамой в храме Бориса и Глеба - Борисоглебским называемом - и молились, она за внуков, мать за сыновей. И вручила эти две книжечки.
Борис, конечно, тут же унесся, слегка женщин поблагодарив, а Глебка уселся за стол и минут за двадцать книжечку одолел, спросив себя про себя: "Ну и что?"
История выглядела если не сказкой, то былиной, хотя в ней указывались конкретные исторические даты, да и персонажи ведь не были выдуманы.
Ему хотелось с бабушкой поговорить, но она с мамой хлопотала на кухоньке, - а разве в суете поговоришь о древней истории? Глеб вышел на улицу. Ноги отчего-то понесли его в рощу, на поляну, где когда-то мычала день и ночь недоеная корова Машка. И коровы давно нет, и старушки нет, и домика голубого приветливого тоже нет - здесь теперь аж трехэтажный, внешне совсем неуютный какой-то, дом не дом, дворец не дворец, - скорее, общежитие, где обретается орава кареглазых черноволосых мальчишек, пришлецов, родственников Хаджанова, во главе, конечно, со взрослыми, которые однажды, когда им деться некуда было, ночевали у них во дворе. Теперь эти взрослые люди даже с Глебкой здоровались первыми.
Время от времени мама и бабушка ходили на рынок, и вот, вернувшись, то та, то другая говорили, что какой-то чернявый мужчина, а потом и черноволосая женщина, со ртом, полным золотых зубов, но не цыганка, вдруг скидывали для них цену на овощи, а то даже и на мясо, на рыбу - без всяких объяснений. Однако все попытки других женщин купить что-либо по такой же цене тут же отвергались. Черноволосые свои улыбки прятали, качали головой, говорили что-то непонятное на своем языке и тут же повторяли на ломаном русском:
- Эта толька има!
Ни мама, ни бабушка не требовали объяснений, не старались выяснить причину, а в домашних беседах приходили к выводу, что это все заботы майора, который обладал самым неоспоримым влиянием на своих земляков. Ведь он не только оказался первым в этом хиреющем городке, но и устраивал на постоянное жительство все новые группы приезжающих.
Местный народ причитал, почему-то боялся и сторонился чернявых людей, может быть, потому, что те как-то быстро, точно по мановению волшебной палочки, вдруг оказались в большинстве на рынке и не сразу, но постепенно подняли цены, хотя они же и превратили этот захолустный базар чуть ли не в ежедневную праздничную ярмарку. Во множестве ларьков, лавочек, палаток на прилавках возлежали ныне не только жалкие пучки редиски, выращенной на здешних скудных огородах, - продавались невиданные раньше заморские фрукты, а главное, на всяческий вкус одежда, обувь, всякая косметика для женщин и разнообразное, с иностранными наклейками, пойло для мужчин. Частенько поговаривали, правда, что все это подделка, но кто станет все это подделывать и где - было неясно. Так что разговоры крутились, мутились, как воронки в несвежей, но глубокой речке. Черноголовые граждане и гражданки были покладисты, в меру вежливы, и при полном непротивлении местного люда рынок захватили в прямом и переносном смысле слова.
И зажили они повсюду, тихо, постепенно скупая домики и домишки, сносили их и быстро сооружали новое жилье, и не сильно вроде бы отличное от местного, а все же было в этих постройках что-то не здешнее, чужое…
Глебка смело прошел на заснеженную поляну, по краям которой уже врыты были новые столбы для забора, - видать, новые хозяева расширяли свои владения, - и зачем-то именно здесь, под березками остановился, рассчитывая, видимо, задуматься над историей Бориса и Глеба, поразмышлять, почему же этих братьев нарекли первыми святыми русской церкви и зачем они - и тот, и другой - погибли без всякого сопротивления?
