Иван Щеголихин - Должностные лица
— Ну-у, у нас тогда тюрем не хватит. Ведь как у нас? Пойду с дитем погуляю. За ручку его — и в «Голубой Дунай», дитё у меня как прикрытие.
— За продажу сигарет молодежи до шестнадцати лет штраф сто фунтов стерлингов — рублей двести, а то и побольше.
— Дикари, одно слово. Прогнивший капитализм.
Шибаев не деликатничал и прямо потребовал выставить выпивку и закуску.
— Ты русский или не русский? — пристал он.
— Не все русские пьют, как ты.
— Опять вы как кошка с собакой, — вмешался Вася. — Как люди не можете.
— Ты видишь, как он нас встретил! — возмутился Шибаев. — Пустой стол, и на нем тюльпанчик. А мы ему чемодан принесли, посидеть пришли. Может, потащим этого жлоба в ресторан?
— Я приглашаю, — солидно сказал Вася. Оба, конечно, настроились выпить по случаю первого дележа.
— Нет проблем, что вы так волнуетесь? — отозвался Гриша спокойно.
Он переставил вазу, журнальный стол раздвинул, приподнял и превратил его в обычный обеденный. Затем раскрыл пузатый бар и начал выставлять бутылки, да какие, одна другой краше, у гостей слюна вожжой — коньяк, водка, шампуза, век бы ее не видеть, и пиво не здешнее, чешское как минимум.
Выпросили. Однако досада у Шибаева не прошла. Если бы к нему Голубь домой пожаловал, он бы выстроил перед ним весь дом и весь двор, начиная с Тарзана, хотя никакой особенной любви к Грише у Шибаева нет — просто так полагается. Какого черта! Между тем Гриша выставил фужеры, рюмки, достал крахмальную салфетку, с хрустом начал протирать посуду, потребовал, чтобы Вася расставил все на свой вкус, а сам вышел и через минуту не вошел, а въехал — двухэтажная каталка, сверкающая никелем, и понаставлено на ней всякой всячины — и черная икра, и красная икра, овальные ломтики сервелата, кубики масла, пластинки языка, карбонат, тут тебе горчица, тут тебе и хрен, — уважил Григорий Карлович. Сразу гости отошли, оттаяли.
Выпили по первой. Вася почувствовал себя человеком. Выпили по второй, но уже без Гриши, у него сегодня хронический холецистит, а в прошлый раз была язва двенадцатиперстной кишки.
— Прошу извинить, но я хочу, чтобы потом можно было говорить: черную икру ложкой ел. — Вася взял столовую ложку и полез в вазочку с икрой.
— Когда это потом, в зоне? — спросил Шибаев.
Вася черпанул из вазочки в рот, пожевал-пожевал и на пол вокруг себя посмотрел, нельзя ли сплюнуть — голимая соль!
— Василий Иванович, надо взять хлеб, намазать маслом, потом икру, и всего понемногу.
Лучше поздно, чем никогда. Вася заел маслом, запил пивом чешским, тоже пена одна, зато теперь может хвастать, имеет право, но есть ложками его не заставишь. От пива он захмелел и вышел на свою любимую тему: а что можно купить на сто тысяч?
— Свободу, — ответил Голубь.
— Сначала заработай себе тюрьму, — сказал Шибаев, — а потом купишь свободу. За первый квартал цех выделки не оправдал наших надежд.
— Мы с Мишей так и думали, — важно сказал Голубь.
— Они «думали»! — фыркнул Шибаев. — А мы делали!
Вася, чуя снова схватку, настойчиво попытался завладеть вниманием Григория Карловича.
— А скажите, можно ли купить жизнь?
— Купить нельзя.
— Но продать можно, — подсказал Шибаев.
Вася пожал плечами — если есть продавец, значит, должен быть покупатель? Он попытался углубить вопрос, но его перебил Шибаев:
— Как там Миша поживает в столице?
— Миша везде устроится, у него божий дар общения.
— Он мне обещал помочь.
— Миша слову хозяин.
— Однако до сих пор ничего не сделал! — грубее сказал Шибаев.
— Значит, уважительная причина. Он мне звонил, сказал, что тебе надо ехать в Алма-Ату к Рахимову.
Ну не сволочь ли, почему он звонит не тому, кому надо? Кто должен ехать, Гриша Голубь?
— Я его выброшу из доли. Он плохой компаньон.
— Надо идти к Прыгунову, взять ходатайство облместпрома и в Алма-Ате выбивать лису. Миша помогает через Москву, чего ты к нему придираешься?
— Дармоеды нам не нужны, — все более накаляясь и не слушая пояснений, сказал Шибаев.
— Без Мельника не было бы директора Шибаева, нового цеха и его начальника. Все это его задумка.
— У него были другие задумки. Расскажи про овчины. Вася замялся — а чего рассказывать и зачем? Дело прошлое.
— Сколько овчин отвез Мельник налево с твоей помощью? — прокурорским тоном потребовал Шибаев.
Вася учуял опасность. Нельзя выдавать Мельника, тем более в присутствии Голубя.
— Чего пристал? — жалобно протянул Вася.
— Боишься, — утвердительно сказал шеф. — Чего боишься, кого боишься, нас? Михаил Ефимович тебе долю платил?
— Нет, клянусь, только оклад.
— Теперь ты в доле на равных, говори правду. Мельник платил долю мне и Григорию Карловичу, он обязан был выплатить нам и за продажу овчин. — Шибаев посмотрел на Голубя. Тот барабанил пальцами по столу и без особой охоты поддержал Шибаева:
— Да, Миша платил, а что вы имеете, сказать, Василий Иванович?
— Да ничего я не имею, не впутывайте меня! — Вася встал, Вася сел, заерзал, попытался налить себе пива, но Шибаев поймал его за руку и прижал довольно крепко.
— Не крути задницей, как педераст. Сколько овчин Мельник вывез и на какую сумму?
Не признается Вася, Шибер вывернет ему руку, как у цыпленка-табака ножку-косточку.
— Сумму я не знаю, а овчин… — Вася вздохнул, выдернул все-таки руку, налил пива, была не была, от Шибера не отвертишься, и сказал: — Семь тысяч пятьсот овчин.
— Каждая по сорок рублей, — отчетливо добавил Шибаев. — И того триста тысяч.
Вася достал платок, встряхнул его за уголок до пола, вытер взмокшие щеки. Видно было, что он не врет, и еще видно было, слова Васи ошеломили Голубя. Да и как не ошеломить? Шибер уже знает про обман и притерпелся, первая злость прошла, а Гриша только услышал, и злость закипела. Из трехсот тысяч ему должна была перепасть по меньшей мере шестая часть. Однако Миша предпочел все забрать себе — уезжаю в столицу, братцы, Москва слезам не верит.
Вася ни на кого не смотрел, Вася не знал, куда себя деть, а Шибаев смотрел и видел, что облом в пятьдесят тысяч Грише ой как не по нутру, пальчики дрожат — нервы-стервы выдают в самый неподходящий момент.
А Шибаеву стало легче, он повеселел — друг-приятель Миша надул друга Гришу на пять новеньких «Волг» да еще с гаражом в придачу. Не один Шибаев в дураках остался.
Молчание нарушил Вася.
— Как вы считаете, Григорий Карлович, — вежливо, тоненьким голоском поинтересовался он, — за сто тысяч можно купить друга?
— Друга купить нельзя, — рассеянно сказал Голубь.
— Но продать можно! — добавил Шибаев и рассмеялся.
— Миша Мельник в таких делах щепетильный… — заговорил Голубь, наращивая в голосе уверенность и не позволяя усомниться в его друге. — Если он что-то скрыл, то вынужденно… Москва потребовала незапланированных затрат.
— А почему это должно отражаться на долевиках, которым грозил, может быть, переезд не в Москву, а на Колыму? И не в мягком вагоне, а в столыпинском? — Шибаева осенило: Гриша растерялся всего лишь на минуту, придет в себя, позвонит Мельнику, они быстро споются, и тот ему отдаст должок. — Я сижу без нужного сырья, без благородного меха, надеялся на его помощь, а он ничего не сделал. Я уже молчу, он мне и в личном плане обещал помочь.
— Личное всегда человека больше волнует, — укоризненно заметил Толубь.
— Не надо мне, Гриша, мозги пудрить.
— Миша оставил меня за доверенное лицо. Что я ему скажу?
— Скажи своему другу-приятелю, что мы его из доли выбрасываем большинством голосов. Или он восстановит нам нашу долю, или пусть ищет себе другую фирму.
— Восстанавливать он вряд ли будет, эти суммы пошли в дело. Мы потребуем от него отчета.
— Я намерен работать с людьми честными.
Голубь попросил не горячиться, надо спокойно все выяснить. Почему мы уперлись в прошлое? Где наш доход с комбината за первый квартал текущего года?
— Вы посадили меня на отрицательный баланс. Я плачу ребятам из своего кармана. Ожидаю со дня на день, что вы мне все компенсируете, а что вы?
Вася резко привстал, подхватил чемоданчик с окованными углами, положил его себе на колени и посмотрел на шефа — открывать или подождать?
— Здесь сорок восемь тысяч, — сказал Шибаев. — Много это или мало?
Гриша пожал плечами с легкой гримасой — он ожидал большего, затем снял наручные часы, японские, с компьютером, взял авторучку и, легонько тыча — Вася аж привстал, глядючи, — посчитал. Директору девятнадцать тысяч двести, долевикам по девять тысяч шестьсот.
Десять тысяч Шибаев отнесет Башлыку, и сколько останется? Меньше, чем у них. Ладно, пока потерпим. Он кивнул Васе, и тот ловко отсчитал Григорию Карловичу девять шестьсот.
— Два раза по столько, — напомнил Голубь.
