Юрий Домбровский - Рождение мыши
— Есть? — спросила она с обрыва.
Он кивнул ей, и она увидела, как он лезет рукой в гнездо и вынимает птенцов — одного, второго, третьего, — как они бьются и хотят выпрыгнуть, а он сует их за пазуху.
Потом он опять стал плоским, как тень, перевернулся по оси на одной точке, опять примерился и прыгнул обратно.
— Veni, vidi, vici! — крикнул он. — Кто и когда это сказал?
— Знаю, знаю, — ответила она ворчливо, — спускайтесь скорее. Я же волнуюсь!
— Да? Это хорошо! — заметил он хладнокровно. — Сейчас иду к вам.
Так они поймали синюю птицу.
Глава 5
В театре на следующий день узнали, конечно, все, даже и то узнали, чего и вообще не было.
После репетиции Ленка подошла к ней и сказала:
— Ну-ну! Слышала про твои похождения!
Нина посмотрела на нее.
— Уже?! Скоро же до тебя все донеслось, но только никаких похождений не было.
— Не было? — невинно переспросила Ленка.
— Просто прокатились с Николаем Семеновичем в горы — вот и все.
— Да как! Амазонкой! — присвистнула Ленка. — Прямо княжна Мери! Какую-то синюю птицу там поймали.
— И это знаешь?
— Я всё, Ниночка, знаю! И все уже всё знают! Семенов устраивает приемы — показывает птицу всем желающим. Там же и кукла эта приседает.
Нина смотрела не понимая.
— Ну, Таиса эта там, его белая леди, для нее же вы и таскались за этой синей птицей.
— Глупо! Зачем же Таисе птица, — пожала плечами Нина.
— Ну, стало быть, нужна, — ответила ласково Ленка. И предложила: — А ну, зайдем к нему.
Нина качнула головой.
— Я не пойду. Иди одна.
— Сам придет? — поняла Ленка. — Ну, правильно! И сделай ему хо-ороший раскардаш! Что, в самом деле, ты ему девчонка?! В каких вы расстались отношениях?
— В каких и были. На брудершафт не пили.
— И голова у тебя, как у княжны Мери, над речкой не кружилась?
— Нет, не кружилась. И вообще все это к нему не относится — он держится очень просто.
— Так, так, так, — покачала головой Ленка. — Как бы только его простота не вышла боком — так ведь тоже бывает. Простота хуже воровства — слышала такую пословицу?
* * *Нина никогда не обращала внимания ни на Ленкины шутки, ни на Ленкин язычок, потому что с института знала: Ленка — трещотка! Ленка — ветер! Сегодня одно — завтра другое, свистит у нее в ушах. Но этот разговор оставил неприятный осадок.
Она сидела и думала: а что если в самом деле она сваляла дурака, поймала с ним птицу для Таисы?
И тут вдруг явился Николай.
— Нина Николаевна, можно? — спросил он, останавливаясь на пороге. На нем были теперь легкий белый костюм и тапочки на босу ногу. Он все еще немного прихрамывал.
— Проходите, пожалуйста, — холодновато пригласила Нина, — я сейчас только что думала о вас.
Он посмотрел на нее.
— И, по лицу вижу, ругали?
— Нет! Недоумевала! Зачем вам понадобилось посвящать во все Елену Александровну? Что, она такой ваш друг? Вы ей очень доверяете?
— А что, — спросил он, — не надо бы ей доверять?
Она пожала плечами, отвернулась от него и сняла со стула кипу блузок — только что разбирала шкаф, — чтоб освободить ему место.
— Садитесь, пожалуйста, — повторила она.
Николай сел.
— Нина Николаевна, что же она вам говорила конкретно? — спросил он осторожно.
— А конкретно она говорила мне, что синюю птицу вы достали для Таисы и, значит, все это наше путешествие…
— И это знает! — тихо воскликнул Николай. — Ну, это уж не Максимов растрепался.
Нина быстро взглянула на него, и у нее все внутри заходило от ярости. Она поняла, что значит увидеть все в красном цвете — даже слезы проступили — и оказаться в таких дурах!
Она быстро отошла к чайнику и сняла его с плитки.
Он молчал и что-то думал.
— Садитесь к столу, буду поить вас чаем, — сказала она.
— Спасибо.
Холодными, словно оцепеневшими от злости пальцами она поставила на стол чайник, налила стакан, подвинула ему, вынула коробку печенья, сахар, конфеты, лимон на блюдечке, вазу с вареньем и сама села напротив.
— Сахару не кладу, — сказала она, — не знаю сколько! Вот уж не знала, что у вас с ней столько секретов.
— Секрет-то у нас только один, мы… — он запнулся. — Но только об этом никому! — Он еще поколебался, она молчала холодно и безучастно. — Ладно, я вам скажу: это для юбилейной серии керамической станции. Впервые станция выпускает белую расписную керамику. Я пишу в юбилейной брошюре.
Она молчала. Он поерзал еще немного (говорить ему не хотелось) и начал объяснять:
— Синяя птица — это герб Алатау. Она будет нарисована на самом большом, метровом блюде. Вот таком, смотрите — он показал руками форму и размер этого блюда, — и если это удастся, наша Академия наук закажет большой керамический плафон для конференц-зала. — Николай встал. — До сих пор мы рисовали ее с Брема, но там такая нехорошая, бедная гамма, а на самом деле она очень хороша. Идемте, я вам покажу проект.
* * *Опять она пошла за ним!
Синяя птица была написана очень чистой и яркой акварелью на большом куске ватмана. Она сидела и пела над пропастью — ниже в тумане виднелись бурливая зеленая речка, бьющая из ледников, изогнутые деревья, а выше и с боков — небо, еще более синее, чем сама птица. И так как она пела, вставало солнце и розово сверкали ледники.
Пока Нина рассматривала акварель, он стоял рядом и глядел на нее, а потом спросил:
— Ну, как?
— Очень хорошо! — ответила она горячо. — Неужели это вы сами?
Он хотел ответить, но зазвонил телефон, и он пошел снять трубку.
— Да! — крикнул он и сразу перевел глаза на Нину. — Здравствуйте, здравствуйте, дорогая! Да нет, не один, а с товарищем — спасибо! Да! И выспался, и отдохнул. Кое-что начерно! А вот приходите вечером, покажу. — Трубка что-то горячо забормотала. — Ну, хорошо, только приходите вы, а я сегодня хочу еще посидеть дома. Болит не болит, а… ну, лучше, если вы придете ко мне… Нет, товарищ уйдет! Нет, ее еще не видел! Вот приходите, зайдем вместе. Ну так жду! — он положил трубку. — Замечательная девушка эта Таиса, — сказал он неуверенно, — она тоже что-то нарисовала — сейчас вот принесет.
Нина хмуро посмотрела на него.
— Вы с ней про меня говорили?
— Про вас! — ответил он, подумав.
Она пожала плечами.
— Странный вы человек, Николай Семенович! — сказала резко.
— Почему?
— Так! — отрезала она и встала. — Странный, и все. Прощайте, мне надо идти.
Он осторожно взял ее за руку.
— Почему вы сердитесь?
Она холодно отобрала руку.
— Николай Семенович, я не сержусь, но я органически не выношу бесцельной лжи, а когда люди врут про меня и при мне еще… ну, зачем это вам?
Он молчал.
— И неужели вы не понимаете, как это оскорбительно для меня?
Он молчал.
— Так прощайте! — сухо кивнула она и пошла.
Он вдруг заслонил собой дверь.
— Нина, — сказал он очень просто, — я же теперь всегда буду врать про вас.
— Вот еще! — гордо и резко удивилась она. — Почему же это?
— А вы сами не понимаете?
Она усмехнулась.
— А что я должна понять изо всей этой каши? Что?
Он молчал.
— Может быть, что вы меня любите? — насмешливо и грубо подсказала она.
Он кивнул головой.
— А Таису?
— Господи, это же совсем другое дело, — сказал он быстро и горячо, — мы с ней вместе…
— А Шару?
— Мы с ней друзья.
— А Нюру?
— Какая еще Нюра? — закричал он. — Откуда вы?..
— А Елену?
— Ленку? — рассердился он.
Она устало вздохнула.
— Николай Семенович, вы как-то совсем не так меня поняли.
Он взял ее за руку и подвел к стулу.
— Ну, сядьте! — попросил он. — Не могу же я с вами разговаривать стоя. — Она покачала головой и осталась стоять. — Ниночка, что вы такое говорите? Какая там Ленка? Какая Таиса? Вы моя синяя птица! Видите, как я искололся о шипы, пока лез за вами.
— За мной? — удивилась она и села.
— А за кем же тогда? Разве вы уже не поняли, что это было путешествие за вами?! Разве я не мог бы дождаться дня и послать любого? Нет! Я решил так: если она сейчас пойдет и дальше за мной, через все колючки, то я при ней тоже пройду над пропастью и достану гнездо. И вот, если ночью с больной ногой я не сломаю себе голову — потому что второй раз уже кладут голову, — она всегда будет со мной.
В дверь вдруг постучали.
— Откройте, — шепнула она, — это Таиса.
— Ну нет, сейчас я уж никому не открою, — сказал он громко и вдруг притянул ее к себе и поцеловал в губы.
— Ни-ка-ка-я тут не Ленка, — сказал он, — ни-ка-ка-я не Таиса, ни-ка-ка-я… ты! ты! ты!
