Владимир Рублев - На окраине города
— Вот! — подал ей Валерик слоника.
— Ага, ага… — закивала бабушка. — Теперь Валерик пойдет кушать? А то слоник убежит обратно в магазин и мишку увезет на машине…
Обычно Валерка ел неохотно. Сейчас он торопливо сложил игрушки в угол, встал и потянул мать умываться.
После завтрака, пока сын возился с игрушками, Валя вымыла посуду, прибрала в комнатах, но ей сегодня так удивительно хотелось что-то делать, быть в движении, что она долго спрашивала бабушку:
— Ну что еще есть? Шить? Ой, не люблю сидеть… Что-то бы такое… А вода есть?
— Тяжело ведь, доченька, ведра-то у нас, как бадьи, двенадцать, чать, литров входит. Ольга-то привышная, вечером натаскает.
— Нет, нет… Я пойду, вы за Валеркой приглядите…
День был свежим или так показалось ей, не выходившей сутки из дому. Земля подстыла и мягко позвякивала под ногами. Недавний ветер нанес из рощи, замыкавшей улицу, сухих опавших листьев, они зашуршали, когда Валя переходила через канаву. Стылый воздух приятно холодил щеки и губы, и хотелось дышать и дышать…
Водоразборная колонка была в самом конце улицы, и пока Валя три раза принесла воды, в теле с непривычки растеклась усталая истома. Но в разгоряченной крови бродило ощущенье свежей силы, и Валя совсем по-новому, с веселым блеском в глазах, смотрела теперь и на бабушку и на Валерку, радуясь тому, что они с нею рядом, что с ними так спокойно и легко.
Перед вечером она вышла с Валеркой погулять. Большинство встречных мужчин и женщин, как заметила Валя, шли к автобусной остановке. По отрывкам разговоров нетрудно было понять, что это уезжали на смену заводские рабочие.
«Надо и мне устраиваться на работу! Что и как будет дальше — неизвестно, но это-то нужно решить в первую очередь… Вот только — куда?» — подумала Валя и решила посоветоваться с Виктором.
Он приехал сегодня намного раньше обычного.
— И так десять часов работал, устал, — с улыбкой пояснил он бабушке, которая еще не ждала его и лишь начала готовить ужин. — Труд-то у нас, воспитателей, ненормированный, можно и до двенадцати часов выгонять, если туго придется.
— Не выдумывай, — качнула головой бабушка, хлопоча у плиты. И так весь украинский-то жирок сошел. Совсем заморышем стал.
— Ну, уж на заморыша-то я, пожалуй, не похож, — засмеялся Виктор, шутливо пощупывая мускулы рук, а сам нет-нет да и глянет на стоявшую с Валеркой на руках посвежевшую Валю.
После ужина, вернувшись в свою комнату, он услышал приглушенный, дрожащий голос Вали:
— Знаешь, Витя, я… мне бы поговорить, посоветоваться с тобой надо… Нет, нет, — торопливо, почти испуганно, добавила она, заметив, вероятно, набежавшую тень на его лицо: — Просто я хочу устраиваться на работу. Но куда? Ведь и о Валерике надо подумать, в детсадик с трех лет принимают, а в ясли мне не хочется.
Ну, об этом Виктор может поговорить с бабушкой. Но вот куда на работу? Ведь нет у нее никакой специальности.
— Я и думаю, — перебила Валя немного смущенно, — пойти… учеником токаря. В школе нас знакомили в общих чертах с токарным делом; пожалуй, я справлюсь. Только как на все это ты…
— Посмотрю? — догадался Виктор и засмеялся: — С самой что ни на есть положительной стороны! Честное слово, Валюша. И даже скажу, что удобнее всего тебе устраиваться на завод горного машиностроения, он самый близкий к поселку.
Этот вечер для Виктора начался очень счастливо. Уже нередки стали минуты, в которые и он и Валя, охваченные вновь проснувшейся симпатией друг к другу, говорили о чем-то пустячном, незначительном, но таком понятном и близком обоим, что сердце билось гулко и горячо, и тогда их разговор то и дело перемежался недомолвками, мгновенными жаркими взглядами.
Но это было чувство двух, о Валерке, занятом своими игрушками, они в такие моменты забывали. И неожиданно…
Да, то, что сказал Виктор, наблюдая за увлекшимся мальчуганом, было неожиданным для обоих.
— Эх, Валерка, Валерка, — сожалеюще произнес он, — почему бы тебе не родиться годика… на три-четыре позже? Уж тогда-то бы…
И словно опомнился, глянув на побледневшую Валю, бросился к ней, но она, горько усмехнувшись, отвела его руки. А он, не находя слов, стоял перед ней, растерянный, неловкий, не зная, как снять все то, что только что сказал.
— А я… — тяжело произнесла она закаменевшими губами. — Я знала, что все это… Так и будет… Но так скоро… так скоро…
И, не сдержав рыданий, уткнулась в подушку, комкая ее нервными пальцами.
— Мама! — с плачем вскочил Валерка, и она, не подымая головы, притянула к себе сына, судорожно обняла его, шепча сквозь всхлипыванья:
— Да, сынок, одни мы… Одни на всем свете, чужие для всех, сынулька мой родной. Для всех, для всех. А чем, чем мы виноваты?
Виктор, не в силах сглотнуть горьковатую спазму, сдавившую горло, почти бегом бросился на улицу. Едва холодный ветер сбил, притушил его возбуждение, в голове завихрились негодующие мысли: «Иди, иди, успокой ее, сумей успокоить! Какой же ты негодяй! Разве это выстраданные тобой слова, что ты болтаешь их? Есть ли в них хоть капля твоей истинной души? Вздор! Так докажи, докажи ей, что это — вздор! Ты обязан сделать это, понимаешь?»
Валя уже не плакала, она лежала на койке и устало смотрела в одну точку, о чем-то думая. Рядом притих малыш.
— Прости меня, Валя, — сказал Виктор. — Я никогда, никогда не думал этого о Валерике, поверь мне… Понимаешь, поверь! Те слова даже не были в моем сознании, в моих мыслях, они просто подвернулись на язык…
Она прикрыла глаза, слезы мокрыми ручейками потекли по щекам. И лишь после долгого молчанья она сдавленно прошептала:
— Ты ведь ни при чем, Виктор. Во всем виновата я, и просто лживым будет, если я прощу тебя в том, в чем твоей вины нет… Я это хорошо чувствую, но от этого ведь не легче…
Он осторожно, боясь испугать Валерку, склоняясь, прикоснулся губами к ее мокрым закрытым глазам и мучительно вздохнул, почти уронив бессильно голову к ее горячему лбу.
— Поверь, поверь, Валюша! Ведь своему сердцу не соврешь, а ты знаешь, что у меня сейчас на сердце? Ты знаешь, знаешь, Валюшка! Разве ты сомневаешься в том, что я очень и очень тебя люблю? Сомневаешься, да?
Валя покачала головой:
— Нет… Но ты еще не любишь его, Валерку… Я не в праве требовать этого, но как мне хочется, чтобы его кто-то любил больше даже, чем меня… А это, может быть, только… материнское желание…
— Я буду понимаешь, Валюша, буду его любить, но… Ты должна верить в меня… И ты увидишь, что не простая жалость будет у меня к нему, пусть это станет моей… отцовской клятвой и тебе и ему… Давай забудем о том, что было, а, Валюша?
Она слабо улыбнулась и вздохнула:
— Давай попробуем… — но ее близкие, большие глаза смотрели на него печально, и в этих глазах он читал такой укор себе, что невольно до крови закусил губу: да, в тайне души она была глубоко обижена им и долго еще придется ждать ему полного ее доверия…
Все-таки остаток вечера прошел спокойно и тихо, а перед сном Валя даже сказала ему:
— Знаешь, я уже завтра хочу поехать устраиваться на завод, ладно? Время тянуть, мне кажется, не к чему…
— Подожди-ка, — вспомнил он: — Но ведь наши ребята завтра идут на молодежный вечер в Михеевку, мне надо быть там… Что, если и ты со мной пойдешь, а?
— А Валерка? — тревожно спросила она. — Ты забываешь, что он еще не привык к бабушке… Нет уж, после на вечера будем ходить, когда… окончательно освоимся — и он, и я…
* * *В отделе кадров завода горного машиностроения Вале повезло: оформление ее на работу прошло быстро. Правда, инспектор отдела, худосочный, впалогрудый мужчина с недовольным, сердитым лицом, хмуро проговорил:
— Где это видано, чтобы до двадцати лет человек не имел трудовой книжки? Как на дойную корову на государство насели, богатое, дескать, прокормит, а сами палец о палец не ударят, да еще и кричат: «В магазинах шляп хороших нет!»
Но Валя простила ему необоснованную воркотню за оперативность, с какой инспектор оформил ее, вплоть до назначения в цех.
— В шестой комбайновый, к начальнику цеха Давиду Григорьевичу Курневу. Иди в цех, там найдешь его, он объяснит, как дальше будешь…
Валя вышла из проходной на заводской двор. Впрочем, громадная территория, просматривавшаяся в одном направлении насквозь до второй проходной и забора, мало соответствовала скромному и привычному названию «двор». Скорее, это был своеобразный городок, основу которого составляли выстроившиеся в ряд вдоль шоссе высокие сильно остекленные по стенам и крыше, громады цеховых зданий. Всюду по территории Валя видела и меньшие помещения, предназначенные, вероятно, для вспомогательных служб.
Время было послеобеденное, по территории сновали кургузые автокары, машины-самосвалы, по узким колеям ползли на канатах небольшие вагонетки, откуда-то методично долетал гул многотонных ударов железа о железо, дребезжала дисковая пила, а когда открывались ворота какого-нибудь цеха, мимо которого проходила Валя, в уши ударял мощный рокот множества станков, скрежет металла, обрабатываемого на больших скоростях, лязг сбрасываемых деталей и десятки других непостоянных звуков, характерных в рабочее время для большого завода. В воздухе плыл ядовитый дым, вероятно, из вытяжных труб литейки. Солнце просвечивало сквозь плотные растрепанные клубы его раскаленным дожелта шаром, иногда приобретавшим свою яркую расплывчатость — когда редели ядовитые-дымовые космы, приоткрывая чистую синь, небес.
