Лев Давыдычев - Трудная любовь
До вечера Валентин писал. Взволнованный, он снова переживал увиденное им в леспромхозе, нужные слова подбирались, казалось, без усилий, мысли без затруднений превращались во фразы.
Через полчаса он перечеркнул написанное, сменил заголовок и снова склонился над бумагой. За фразами скрывались живые люди, с которыми Валентин беседовал на лесосеках, в кабинах трелевочных тракторов, в общежитиях. Они, люди, отнесшиеся к нему с доверием и надеждой, словно стояли рядом, у стола, и внимательно следили за пером, поправляли, подсказывали. Он выступал от имени их, доверивших ему свои желания и мысли.
Многие журналисты знают, что написать статью, которую опубликуют, не так уж трудно. А вот написать статью, которую заметит читатель, — мечта. Чтобы она сбылась, нужен огромный труд.
Тяжело писать всегда одинаково хорошо, если положено ежедневно сдавать сто пятьдесят — двести строк. Из-за этого газетчики часто не выдерживают творческого напряжения, устают и пишут правильные, но не интересные статьи, о которых сами же забывают на другой день после выхода номера.
Все это Валентин, знал, но от этого не было легче. Наоборот, чем больше он думал о газетной работе, тем больше возникало вопросов, тем сильнее была неуверенность в себе.
Взяв в руки перо, он каждый раз чувствовал себя беспомощным выразить охватившие его мысли и чувства. Случалось, что начало рукописи давалось легко, зато через несколько страниц или фраз руки опускались.
Тогда он смотрел на лист бумаги или бессмысленно листал блокнот.
— Товарищ Валентин Лесной! — позвала Маро. — К редактору!
Копытов встретил его весело.
— Хорошо отдохнул? — спросил он. — В командировке-то ведь раздолье, не то, что в редакции. Живешь себе на свободе, начальству до тебя не дотянуться, не схватить. Чего привез?
— Статью о комсомольской организации Синевского леспромхоза, затем…
— Положительную?.. Нет? Жалко. Сейчас необходимо пропагандировать опыт комсомольской работы в лесу. Важно, понимаешь ли, не только критиковать, но и показывать передовые примеры.
— Совершенно с вами согласен… — горячо начал Валентин, у которого вдруг промелькнула мысль, что хоть один раз Копытов выслушает его внимательно и согласится.
— Лесозаготовкам сейчас уделяется особое внимание, — перебил редактор. — Мы не можем не учитывать этого. Хорошо бы сделать статью секретаря комитета комсомола о том, как молодежь борется за перевыполнение производственных заданий.
Валентин кивал, слушал нескончаемый поток речи, старался сосчитать, сколько лежит окурков в пепельнице… Можно поступить просто: написать так, как хочется Копытову. Это будет почти правда. Это будет немедленно напечатано, похвалено на летучке, оплачено…
— Хорошо, — проговорил Валентин, вставая. — Дня через два закончу.
— Добро, добро, — Копытов удовлетворенно потер большие руки, — действуй.
Он вернулся в кабинет, перечитал черновик, скомкал и бросил в корзину, взял чистый лист бумаги. В голове не было ни одной мысли. С чего начинать? Что, вообще, писать? Вернее, как писать?
— У тебя, друг милый, вид заправского писателя, — пошутил Николай. — Сидишь с утра, а ни строчки. Придется вместо статьи твой портрет печатать.
— А я не умею строчки гнать, — огрызнулся Валентин.
— Строчки гнать не надо, а сдавать строчки полагается. За это мы зарплату получаем, — все так же шутливо ответил Николай.
Возможно, что Валентин сдержался бы, но в это время зашел Олег и проговорил:
— Валентин, я тебя жду. Ты сегодня строчек сто не одолжишь взаймы?
— Да чего вы ко мне пристали! — вспылил Валентин. — Нет у меня ни строчки! Завтра.
— Ребенок! — пренебрежительно бросил Николай. — Из ста строк делает проблему.
— Через час сдам, — зло сказал Валентин. — Вечная история: как домой идти, так у вас строчек не хватает. Сколько надо? Сто?
— Если можно, — с комической мольбой в голосе ответил Олег, — мы согласны хотя бы на девяносто пять.
— Ладно! — Валентин отмахнулся. Шутка Олега сразу успокоила его, и он решил сделать подборку информация: фактов было более, чем достаточно.
Не обращая внимания на ворчание Николая, который вполголоса сетовал на некоторых газетчиков, у коих и диплом есть, и гонор, а строчек они не сдают, Валентин принялся уже за вторую информацию, как позвонил Копытов.
— Ты чего это, Лесной, подводишь нас? — на высоких нотах заговорил он. — Сто строк сделать не можешь. О газете надо думать, а не о себе, понимаешь ли.
Что-то раздраженно пробурчав в ответ, Валентин бросил трубку и встретил взгляд Николая.
Взгляд был печален, и у Валентина невольно вырвалось:
— Что с тобой?
Николай мгновенно преобразился, быстро встал, засунул руки глубоко в карманы, покачался на носках, сказал:
— Пиши, пиши.
Неожиданно Валентин покраснел: ему вдруг подумалось, что Николай знает о его отношении к Ольге. Он рассердился на себя за глупые мысли и продолжал писать.
Информации получились скучнейшими, и, отдавая их машинистке, он совершенно серьезно опасался, что она откажется их печатать.
Зато Николай, прочитав рукопись, сразу отнес ее в секретариат.
— Можешь идти домой, — разрешил он Валентину.
Они вышли из редакции вместе с Олегом.
— Ну, братец ты мой, весело сказал тот, — написал ты! Рука не поднимается править! Нечего править. Заново надо писать или сразу посылать в набор.
— Торопился, — виновато пробормотал Валентин, — с утра ничего не говорили, а вечером… Словом, взял грех на душу.
— Ерунда, — небрежно успокоил его Олег, — таких информаций напечатаны сотни тысяч. А сколько их еще будет напечатано! Всяк пишет, да не всяк понимает, что грешит. А шеф тебя похвалит, помяни мое слово.
Олег говорил истинную правду, и Валентин на него не обижался, однако постарался перевести разговор на другую тему, и неудачно.
— А как Рогов с женой живут? — спросил он и лишь тогда понял, что почти выдал себя.
Однако Олег ответил беззаботно:
— На грани развода.
Сначала Валентин не удивился и принял это сообщение как естественный результат событий — иначе и быть не могло. Сразу стало понятным и печальное состояние Ольги, и раздраженность Рогова. Но в следующее мгновение, представив себе положение Ольги, он оторопело пробормотал:
— Не может быть… А почему так бывает?
— Не знаю, — серьезно ответил Олег, — закон природы, должно быть. На Николая жалко смотреть. Он сам виноват. Она ведь давно ему изменяет.
Валентин так порывисто дернул Олега за рукав, что тот остановился и, ощупывая рукав, спросил удивленно:
— А я-то при чем?
К дому они подошли взбудораженные, и Лариса сразу это почувствовала.
— Не надо ссориться, — сказала она.
— Мы не ссорились, — ответил Олег, поглядывая на Валентина и вдруг расхохотался. — Да ты не влюблен в нее?
— Перестаньте! — Лариса топнула ногой, увидев искаженное гневом лицо Валентина. — Оба хороши!
— Ей богу, я тут ни при чем! — весело стал оправдываться Олег. — Я сделал предположение, что жена Рогова изменяла ему, а Лесной чуть не оторвал мне рукав. Тебе же пришивать придется…
Валентин молча вышел, схватил пальто и начал одеваться уже на крыльце. «Снова накатило», — равнодушно подумал он.
— Ты здесь? — услышал он голос Ларисы.
Она стояла рядом в накинутом на плечи пальто.
— Извини меня… — начал Валентин, но Лариса перебила:
— Как же так? Ведь ты совсем недавно приехал…
— Вот так, — тихо ответил Валентин. — Тебе я могу рассказать… Ты веришь, что можно любить долго… всю жизнь?
— Я-то верю, — печально протянула Лариса. — Я-то очень верю… И давно ты ее… знаешь?
— Не имеет значения. Мне надо уехать или… А я вбил себе в башку, что… Ты иди, замерзнешь.
— Чудеса… Я даже не знаю, что и говорить тебе…
— Говорить ничего не надо. Ты извинись за меня перед Олегом, а я… — Лариса понимающе кивнула, он поцеловал ей руку и пошел.
Как ни странно, но из разговора с Олегом и Ларисой он вынес на первый взгляд довольно необычное для него впечатление и сделал весьма холодный вывод.
Чувство к Ольге было ровным, устойчивым, почти без взлетов и падений. О своей неудачной любви он думал большей частью сдержанно, но в последнее время он несколько раз, что называется, сорвался.
Впервые Валентина рассердила его собственная несдержанность. Его беспокоило не то, что посторонние люди узнали о его тайне, а то, что он перестал владеть собой. Сначала Валентин не сдерживался в разговорах с начальством, считая это своеобразным геройством, теперь он разучился вообще сдерживаться.
Надо что-то предпринимать. Надо учиться держать себя в руках.
В общем номере гостиницы громко храпели уставшие за день командированные. Валентин сбросил пиджак и сел писать. Ему иногда удавалось увлечься работой даже в самые неприятные и тяжелые минуты жизни.
