Лев Давыдычев - Трудная любовь
— Поставить чайник? — услышал он ее жалобный, беспомощный голос.
— Ладно, — ответил он. — Выпьем с горя…
Она выбежала из комнаты. Только сейчас он осознал, что сделал. На мгновение ему стало не по себе, будто укачало. Валентин закурил… Когда она вернулась в комнату, он сказал отвернувшись:
— Я, пожалуй, домой… Извини меня, Оля. Накатило. Мне и самому все это противно…
— Я ничего не понимаю, — пробормотала Ольга.
Он виновато улыбнулся и вышел.
На другой день Валентин уехал в леспромхоз.
ГЛАВА ПЯТАЯ
Свадьбу так и не сыграли. Сначала откладывали по разным причинам, потом Лариса заболела, а потом, когда снова зашел об этом разговор, потрогала руками поясок и, вздохнув, отрицательно покачала головой.
Она сшила себе широкий жакет, юбку с большим запасом в талии, носила туфли на низких каблуках; ходить старалась медленно, осторожно.
А Олег словно забыл о том, что Лариса собирается стать матерью. Он осунулся, по неделям носил один и тот же галстук, чего раньше с ним никогда не было. Чувствовалось, что семейная жизнь томит его, и он не может этого скрыть, сколько ни старается.
Лидию Константиновну он навещал чуть не каждый день и возвращался от нее навеселе, порывался к чему-нибудь придраться, дерзил, а наутро просил прощения. Лариса делала все, чтобы не стеснять его. Если он вдруг садился к радиоприемнику и, не сводя глаз со шкалы, слушал передачу для работников сельского хозяйства, Лариса предлагала:
— Иди погуляй, мне хочется посидеть одной.
Он вскакивал, и она без труда читала в его взгляде благодарность. Временами, — обычно это случалось, когда Олег подолгу не бывал у матери, — его охватывала бурная нежность к Ларисе, он не отходил от нее, читал стихи, что-нибудь рассказывал. Иногда, наоборот, за вечер он не произносил ни слова.
— Я переживаю кризис, — сказал однажды. Олег, — тяжелый кризис.
— Было много неприятностей, ты и устал, — объяснила Лариса.
— Ты понимаешь, я не могу писать! — с тихим отчаянием признался он. — Мне все надоело, осточертело! Я заранее знаю, какие фразы вычеркнет Копытов. Я могу так написать, что он не исправит ни запятой. А сколько в нашей «Смене» казенщины! Не огнем дышит газета, а пылит! — он раздраженно махнул рукой. — Полуяров вежливо доказывает, что шеф не умеет руководить, а шеф спокойно сидит на месте. Чихал он на нашу критику!
— До поры, до времени.
— Ты идеалистка. Ты довольствуешься малым! — бросил Олег. — А я так не могу. Мне неприятно, что мной командует ничтожная личность.
— Ты прав и неправ, — печально ответила Лариса. — Раздражение путает твои мысли. Ты много говоришь и мало делаешь. За последнее время ты не написал ничего интересного.
— Есть причины.
— Какие?
Он не ответил. Лариса остро почувствовала, что он дорог ей вот такой, какой есть, что ему надо помочь. Она взъерошила его волосы и прошептала:
— Одна я тебя понимаю! Держись, милый, не сдавайся. От безделья можно глупостей натворить. Ехал бы ты в командировку, подальше, встряхнулся бы.
Она умела успокоить Олега, отвлечь его от мрачных мыслей и думала, надолго ли ее хватит. Сама она не получала от него ни утешения, ни поддержки.
Александра Яковлевна выглядела бодрой, но дочь догадывалась, каких усилий ей это стоило.
— Ты недовольна, я знаю, — сказала Лариса. — Ты бы хоть поругала меня, что ли.
— А я тебя и не хвалю, — ответила Александра Яковлевна, — хвалить тебя не за что. Если вырастишь ребенка, я на судьбу не пожалуюсь. Не ты первая, не ты последняя не вовремя голову потеряла. Ты потом не поскользнись… Не витай в облаках. Принимай жизнь такой, какая она есть, а не такой, какой она тебе кажется.
— Я принимаю ее такой, какой хочу сделать, — упрямо сказала Лариса. — Я буду долго думать над тем, что ты сказала. Мне ведь очень хочется, чтобы ты была счастливой, — Лариса мечтательно вскинула голову. — Чтобы ты была самой счастливой бабушкой на свете…
Лариса понимала, что мать не верит в ее счастье, хотя и не говорит об этом прямо. И странно — Лариса разделяла ее недоверие и одновременно верила только себе.
Они не ссорились, хотя поводов для этого было более, чем достаточно. Но мать и дочь знали, что, если уж и они не поладят, тогда надеяться будет не на кого.
Лариса почти не унывала. С каждым днем, по мере того, как рос ее ребенок, она чувствовала себя увереннее; в движениях появилась неторопливая женственная плавность,
Самым трудным было — не приносить домой ту нервозность, которой отличалась работа в редакции. Копытов из одной крайности впадал в другую, созывал совещание за совещанием. Все это делалось на скорую руку, лишь бы показать видимость живой работы. Требовалось доказать, что редакция работает с юнкорами, — Копытов созывал областное совещание авторов. Надо было доказать, что в редакции налажена производственная учеба, — и журналисты через день оставались после работы и слушали весьма скучные лекции. Появлялась необходимость напомнить, что в «Смене» не забыли о коллегиальности, — и весь коллектив бросал работу и обсуждал какую-нибудь средненькую корреспонденцию. Заседали при каждом удобном случае, говорили подолгу.
Редактор по-прежнему не отсылал в типографию ни одного материала, не переписав его почти заново.
Дома Лариса старалась не вспоминать ни о работе, ни о редакторе. При его имени Олег передергивался.
— Хуже нет, когда газетой руководит профан! — злился он. — Если его не выгонят, я уйду из редакции, переедем в другой город.
— Ни в коем случае я никуда не поеду, — ответила Лариса. — Я люблю «Смену». Это моя первая редакция, первая газета… И не в Копытове дело, а в нас. Мы не умеем добиваться своего.
Олег обиделся и не стал продолжать разговор. Ему, видимо, нравилась роль непризнанного таланта. В последнее время он не писал ничего, кроме информации, а дома до поздней ночи стучал на пишущей машинке, сам заклеивал конверты, сам относил их на почту. Лариса легко догадывалась, что письма отсылались в редакции центральных газет. Еще легче было догадаться о содержании ответов, потому что Олег не показывал их и день ото дня становился раздражительнее.
Наконец, Лариса не выдержала. Как-то она прикрикнула на мужа:
— Ты начинаешь капризничать! Ты играешь на моем терпении!
Олег настолько растерялся от неожиданности, что лишь некоторое время спустя начал извиняться:
— Просто у меня неважные нервы, и я не умею сдерживаться.
А с ней произошло то, чего еще ни разу не было: она горячо, обиженно и зло высказала Олегу все наболевшее, припомнила многое, на что раньше, казалось, не обратила внимания.
Олег не пытался возражать. У него хватило ума понять, что эта вспышка — не последняя, что терпение Ларисы действительно кончилось. Он долго гладил ей руки и пробормотал:
— Больше этого со мной не будет.
— Верю, — твердо ответила она.
Пришел Николай Рогов. Ему так обрадовались, что он не скрыл удивления. Попросив разрешения, Олег предложил приятелю отправиться за вином.
Пока они ходили, Лариса умылась, отдышалась и к их возвращению почти успокоилась. Глядя на нее, вряд ли кто мог подумать, что недавно она перенесла нервное потрясение.
— Ты знаешь, Ларочка, — сказал Олег, — у Николая несчастье. Надо помочь.
— Жена предлагает разводиться, — жалобно ответил Николай на вопросительный взгляд Ларисы. — Ничего не могу понять… Чем она недовольна? Хорошо жили и вдруг…
— Может быть, из-за этого? — Лариса постучала ногтем по бутылке.
— Что вы?! — и удивился, и изумился Николай. — Пока в доме все было хорошо, я не прикасался. А потом пришлось, как говорится, искать забвения… Хожу дураком, стыдно знакомым показаться.
— Почему же вам стыдно? — недоуменно спросила Лариса. — Ей надо стыдиться, а не вам.
— Теоретически — ей, а практически — мне. Не очень-то приятно быть соломенным вдовцом.
— Согласна, что не очень приятно, но почему стыдно?
— Неужели не понимаете? — обиделся Николай.
— Она еще ребенок, — виноватым тоном произнес Олег и улыбнулся Ларисе.
— Правильно говорят: жена страшна тем, что когда надо, от нее не отделаешься, а когда не надо, она сама убегает, — с деланной небрежностью сказал Николай.
— Глупости! — отрезала Лариса.
— Философствовать уже поздно, — мягко произнес Олег. — Следует предпринять контрудар. Не следует ждать, пока сплетники узнают о твоем решении. Тебе надо уходить самому.
— Не могу, — признался Николай.
— Вот это другой разговор, — Лариса сразу оживилась. — Все еще можно исправить. Я плохо знаю Ольгу, но она… я не верю. Она чистая. Поговорите с ней по душам, попробуйте…
— Увольте. Пробовал. У себя дома сплю, как надоевший гость, на диване, под пальто и без подушки.
