Лев Давыдычев - Трудная любовь
В общем номере гостиницы громко храпели уставшие за день командированные. Валентин сбросил пиджак и сел писать. Ему иногда удавалось увлечься работой даже в самые неприятные и тяжелые минуты жизни.
Первую фразу он написал, вторая не получилась… На грани развода… Грань развода… Валентин на все лады склонял эти слова, и ему было не по себе… Он осторожно прошелся по комнате, но снова сел, потому что половицы громко скрипели под ногами.
На грани развода… Он почувствовал себя маленьким, обиженным, несчастным. В таком состоянии нечего было и думать о работе. Он лег, зная, что уснет не скоро.
Встал он поздно, не успел позавтракать и прибежал в редакцию ровно в десять часов. Николай сообщил, что вчерашние информации поставлены в номер.
Злой на самого себя, на весь мир, Валентин начал писать. Всю злость он перенес на Копытова, продиктовавшего ему вчера основные положения будущей статьи. Нет, когда пишешь, о начальстве забывай, помни о тех, для кого пишешь. Укор читателя страшнее десяти редакторских выговоров.
Если ты твердо убежден, что настоящий журналист должен отличаться кристальной честностью, то пиши только правду. Если хочешь спать спокойно и смотреть людям в глаза, не пиши с оглядкой.
К вечеру Валентин отдал статью Николаю, а сам ушел обедать. Когда он вернулся, Николай сказал:
— Зайди к Сергею Ивановичу. Рукопись у него.
— Ты подписал ее? — тихо спросил Валентин. Николай обиженно насупился, пожевал губами и ответил с достоинством:
— Такие вопросы я не могу решать сам. Я обязан посоветоваться.
— Ну, а твое мнение?
Николай снял очки, подышал на них, протер платком, надел и проговорил:
— Я бы не возражал против опубликования, но с целым рядом существенных поправок. Я отнес материал не куда-нибудь, а к редактору. Иди к шефу, учти замечания, через неделю получишь гонорар.
Валентин промолчал и пошел к редактору.
Копытов показал ему на кресло и уткнулся в рукопись.
Лица редакторов обычно отличаются бесстрастностью. Трудно встретить редактора, который смеялся бы, читая фельетон, или хмурил брови, читая гневную критическую статью, которую ему предстоит подписать в набор. Все произведения редакторы читают с одинаковым — каменным выражением лица.
— Да-а, — протянул Копытов, положив на статью большие жилистые руки. — Два раза прочитал. Интересно, понимаешь ли.
— Правда? — обрадованно воскликнул Валентин.
— Ага, — сумрачно ответил Копытов, — я не об статье, я о тебе. Ты всегда так пишешь?
— Всегда… стараюсь…
— Плохо, — убежденно проговорил Копытов. — Ты ведь в газету пишешь. Понимаешь? Каждое слово обдумать надо. За слово-то ведь отвечать надо… Ерунда получилась. Не пойдет.
— Я не согласен с вами… — начал Валентин, но Копытов перебил обиженно:
— Не согласен… Знаю, что не согласен. Не воображай, что больше всех знаешь. Не ты меня на это место посадил, а тот, кто посадил, тот проверил, на что я горазд. Обком комсомола считает комсомольскую организацию Синевского леспромхоза одной из лучших в области. А ты что написал?
— Что комсомольская организация почти не работает, не заботится о быте молодых лесорубов. А бытовые условия там — отвратительны.
— Вот! Вот! — торжествующе подхватил Копытов. — Увидал, что в бараках радио нет, — и готова статейка! А ты знаешь, что леспромхоз план выполняет?
— А вы знаете ценой каких усилий?
— Ты мне о трудовом героизме пиши, о соревновании, понимаешь ли, о выполнении плана! А не то, что душе угодно! Сиди! — он остановил Валентина жестом. — Ты спрячь самолюбие в карман, о деле думай. Выбери, что важнее: дело или самолюбие?
Они сидели, оба, словно сговорившись, смотря в окно.
— Отдайте мне статью, — после молчания глухо попросил Валентин.
— Переделывать надо, — вздохнув, сказал редактор. — Ты на меня не дуйся, не умею я слова в конфетные обертки заворачивать… Давай обдумаем, как переделывать. Ты на первый план давай все положительное, а на второй — недостатки.
— Вы меня за идиота считаете? Или за подлеца?
— Я так не могу! — Копытов стукнул ладонью по столу. — Так нельзя работать! Нельзя! Никакой, понимаешь ли, дисциплины, никакого уважения. Я ведь за газету отвечаю, не ты… Ты парень, в общем, толковый, а чего выше головы прыгнуть хочешь? На свою голову особенно не надейся. Умней наших головы есть. Не мы обком учим, а он нас… Ясно?
Когда Валентин очень нервничал, он всегда терял нить разговора, ему было трудно сосредоточиться. Копытов же решил, что он раздумывает, и чтобы окончательно убедить Валентина в своей правоте, отчеканил:
— Нашей задачей является распространение передовых методов труда, обобщение опыта комсомольской работы.
Валентину хотелось обозвать его, махнуть рукой и выбежать, хлопнув дверью, но он заставил себя сдержаться и стал неторопливо объяснять:
— Теоретически вы правы, Сергей Иванович. А я знаю обстановку в леспромхозе, знаю нужды молодежи, на что они жалуются, чего требуют. Им нужны нормальные человеческие условия. Тогда они будут работать всем на удивление. За факты я отвечаю головой.
— Никому твоя голова не нужна. Я тебе еще раз повторяю: обком считает комсомольскую организацию леспромхоза хорошей. Точка.
На Ларису рассказ об этом произвел удручающее впечатление.
— Возмутительно, — передернув плечами, сказала она. — Он разгонит нас всех, только бы не возражать обкому, только бы не иметь своей точки зрения.
— Вы чудаки, — проговорил Олег, — иначе и быть не может. Чему удивляться? Он считает себя редактором, потому что его посадили за редакторский стол. Посади его сейчас на место постановщика балетных спектаклей — и он вам выдаст такое «Лебединое озеро», что ахнете.
— Мы для него не люди, а подчиненные, — добавила Лариса.
— Мы для него пешечки, — насмешливо продолжал Олег, — самые обыкновенные пешечки… Были и партийные собрания, и профсоюзные собрания, и просто собрания, и производственные совещания, масса говорильных мероприятий — и что?
— И ничего, — Лариса развела руками.
Мимо прошел Николай, неизвестно чему ухмыльнулся, даже хмыкнул.
— Надо бежать, друзья мои, — горячо предложил Олег. — Самое разумное в нашем положении…
— Неправда, — возразил Валентин, — мы правы, а не Копытов.
Вернувшись в кабинет, он сразу заметил, что Николай выжидающе смотрит на него.
— У супруги день рождения, — словно между прочим сказал он. — У нас никого сегодня не будет… Зайдешь? Посидим. Бутылочку разопьем.
Озорная мысль пришла Валентину в голову, а почему бы не пойти? Чего ему терять?
— Сколько ей? — спросил он. — Двадцать пять? Подарок, значит, надо?
— Это уж твое личное дело, — Николай встрепенулся, потер руки. — Значит, часиков в восемь?
Валентин забежал в несколько магазинов и понял, что купить подарок не так-то просто. Хотелось подарить что-нибудь невероятное, но такового в магазинах не оказалось. Пришлось остановиться на традиционной коробке духов.
Недалеко от дома Роговых Валентин нагнал Николая. Тот шагал быстро, что-то бормоча под нос. Узнав Валентина, он взял его под руку и начал рассказывать, что скоро помирится с Ольгой, и все пойдет по-старому. Говорил он громко, с увлечением, будто несколько дней прожил с завязанным ртом.
— Не знаю, что ей от меня надо, — рассказывал Николай. — Кажется, все есть. И квартира, и зарабатываем неплохо. Может, избаловал я ее? Бывает.
Дверь открыла Ольга. Ока, видимо, собралась уходить — на ней был темно-синий костюм, в котором она казалась старше и строже. Она кивнула Валентину и ничего не сказала. Только чуть заметно дрогнули губы.
— Он, Оленька, пришел тебя поздравить, — объяснил Николай. — Ты организуй что-нибудь на стол, а я бутылочку распечатаю.
Он ушел на кухню. Ольга взглянула на Валентина, который протянул ей подарок, и спрятала руки за спину.
— Зачем все это? — резко спросила она.
Валентин положил коробку на стол и ответил:
— Ты напрасно сердишься на меня. Я скоро уйду. Я не знал, что тебе будет так неприятно.
— Не выдумывай. Приятно или неприятно… Садись.
Валентин незаметно провел рукой у себя по груди: сердце отяжелело. Рядом была Ольга, печальная, холодная, чужая. Он видел скорбную складку между бровями.
Николай разлил вино и деланно веселым тоном произнес:
— Ну, новорожденная! Будь здорова! Люби мужа и будешь счастлива.
Ольга чокнулась и поставила стаканчик.
— Даже за себя выпить не хочет! — с упреком отметил Николай.
— Ты за мое здоровье сегодня принял уже достаточно, — с таким презрением сказала Ольга, что Валентин поежился.
— Ради тебя сколько угодно, — расхохотался Николай.
Валентину захотелось взять Ольгу за руку и увести отсюда. «Не надо», — взглядом попросила она, словно догадавшись о его желании.
