Василий Еловских - На Сибирском тракте
Андрей Евдокимович как-то высказал все это Иващенко:
— Счастливчики вы, молодые-то…
Тот отозвался с легким раздражением:
— Мы не виноваты, что вашему поколению было труднее.
Зоотехник ершился не только с председателем, но и с людьми повыше. Иной раз так ругнется с районным начальством, что Андрей Евдокимович только головой качает. Что касается Андрея Евдокимовича, то он с начальством ладить умел. Не спорил особенно и тем более не ругался. После войны, помнится, по дешевке поросюшек и курочек уполномоченным продавал. Потом не стал — постановление строгое вышло. Раньше, бывало, очки втирал райкому партии и райисполкому — прибавлял одну-две циферки в отчете. Здорово получалось. А недавно и это стало опасно делать. Глазное — вовремя остановиться.
К докладам Андрей Евдокимович готовился подолгу, основательно. Говорил «с подъемчиком». Пословицу, поговорку любил ввернуть, что-нибудь смешное порассказать. Слушали его с интересом.
Сейчас председатель думал, как бы оживить доклад. Думал и ничего придумать не мог. «Старею, что ли?.. Надо бы книжку русских пословиц купить».
Он с удовольствием закурил, откинулся на спинку стула и увидел плакат, висевший над дверью: «Если отстает твой товарищ, помоги ему!» Это, конечно, работа не в меру усердного заведующего клубом. Когда он успел? «Идиот, — ругнулся Андрей Евдокимович. — Ей-богу, идиот».
Потом он заметил на шкафу урну для голосования, темно-красную, с поломанным углом.
— Терентьевна! — крикнул Андрей Евдокимович, услышав стук ведра за дверью. — Кто положил эту штуковину?
Старуха недоуменно глянула на председателя:
— Какую?
— Ну вот, еще объяснять. Да вон старую урну.
— На́ тебе! Она уж года три там лежит. Чё это ты, Андрей Евдокимыч?
«Удивительно, — вздохнул он, — прямо-таки удивительно».
За стеной Иващенко громко спорил с заведующим фермой, что-то доказывая ему.
«Не любят его колхозники. Упрям уж больно. Изведет ни за что…»
«Не любят, а уважают, а меня любят, но не уважают», — снова, уже с болью, подумал он.
Дверь медленно и широко открылась, в кабинет ввалился старый плотник Степан Бондаренко, мужик великий ростом, неуклюжий и мордастый. Он был в расстегнутом полушубке и улыбался бессмысленной улыбкой. Каждому, кто хотя бы мало-мальски знал Бондаренко, было ясно, что плотник «на взводе».
— Привет начальству!
Андрей Евдокимович пожал протянутую руку и посоветовал:
— Иди-ка ты, брат, домой. Я понимаю, понимаю, что ты совсем трезвый. Но все же иди, отдыхай.
— Нет, ты вот скажи мне, когда будете платить по качеству, а? Сделал на «пос» — получай рублевку, сделал на «хор» — получай два, а ежели как настоящий мастер поробил — отвалите всю трешницу. А? Нет, вот ты скажи.
— Прежде всего надо план выполнять. Понял, план выполнять.
— А отчё мы его не выполняем, ты об этом знаешь, Андрей Евдокимович, нехужее нас. Тес вовремя не подвозили? Не подвозили. Гвоздей не было? Не было.
— Задержка из-за теса и гвоздей была всего неделю.
— Э-э, нет, — Бондаренко погрозил пальцем.
— Можно посмотреть по документам бухгалтерии.
— Хо-хо-хо! — засмеялся плотник, и Андрей Евдокимович пожалел, что сказал об этом.
Бондаренко был человеком упрямым, любил поговорить с начальством с подковыркой и покритиковать начальство на собраниях. Свои выступления он начинал обычно с фразы: «Ежели смотреть с точек зрения бухгалтерских бумаг, то ничего вроде бы, а ежели посмотреть, что за этими цифрами кроется…»
— Нашел чё сказать, — не унимался плотник, вплотную пододвинувшись к столу и размахивая руками перед носом председателя.
— Бухгалтерия точно учитывает вашу работу, только она не может учесть халтуру, которой вы занимаетесь на стороне, — сказал незаметно вошедший в кабинет Иващенко. — Столы, табуретки, которые вы сбыли в городе.
«Уже как-то узнал, дьявол», — удивился Андрей Евдокимович, радуясь, что нахального плотника припирают к стенке.
— А чё… я за труд свой. Это при коммунизме будет — пошел ды взял скока хошь.
— Вон как ты коммунизм-то понимаешь, — рассердился Иващенко. — Типус ты этакий!
«Вот дает», — затревожился Андрей Евдокимович и попытался взглядом, движением руки утихомирить разбушевавшегося зоотехника. Но тот неожиданно напустился на председателя:
— Да хватит вам тихим приспособленчеством заниматься.
Андрей Евдокимович помрачнел, взглянул на часы и встал.
— Пора обедать.
Он ел торопливо, без аппетита. Перед собраниями, поездками в район к начальству и во время больших неполадок в колхозе Андрей Евдокимович начисто терял аппетит.
Подцепив вилкой кусок свинины, он вдруг подумал, что, кажется, неплотно закрыл входную дверь. В избе выстынет. Обернулся. Нет, закрыта. А может быть, все-же неплотно? Встал, дернул за ручку двери. Плотно. А закрыты ли сени? Вроде бы закрывал. Помнится, щеколда еще сильно звякнула, от мороза, видимо. Но лучше посмотреть. А то зайдут овцы, напакостят. В углу ведро овса стоит — сожрут. Но сенная дверь тоже была закрыта.
«Худо дело», — подумал он и покачал головой.
Колхозники начали собираться в девятом часу, хотя собрание объявили на семь.
Клуб размещался в бывшей церкви. Зрительный зал, довольно большой и без надобности с очень высоким потолком, с узкими окнами и толстыми, пушкой не пробьешь, стенами, был мрачноват. В первом ряду егозили мальчишки, посредине зала чинно восседали старики, а на задних скамьях жались к девкам парни. Было холодно, хоть клопов вымораживай. Потому лысые мужики, самые, надо сказать, пожилые и почтенные, не снимали шапок, только надвигали их подальше на затылок, чтобы были поменьше видны.
«Новый бы клуб построить, соседи вон какой отгрохали», — горестно подумал Андрей Евдокимович и неожиданно вспомнил, как прошлой весной приезжал хозяин дома, в котором сейчас школа. Когда этого мужика раскулачивали, он ругался и плакал, а теперь посмеивался, говорил, что живет в городе барином, и все приставал: «Чего вы школу новую не построите, — стока ребятишек».
У сцены стоял Иващенко и донимал заведующего клубом:
— Почему так холодно?
— Ничего… Надышат — и потеплеет, — неторопливо отвечал заведующий.
— Да вы что, смеетесь, что ли? Почему помещение не подготовлено к собранию?
— Вы же знаете, Анатолий Иосифович, что это здание в стужу никак не обогреешь.
— Надо было хорошенько протопить печи утром и вечером.
— Не будет же уборщица дежурить здесь круглые сутки.
— Отчетно-выборные собрания созываются не каждый день. И можно было кого-нибудь попросить на помощь. Эх, бить вас некому! А почему мало скамеек в зале? Это же такое плевое дело — сделать скамейки. Мы ж с вами как-то говорили об этом.
Приехал первый секретарь райкома партии Сорокин, молодой полный мужчина с пышной шевелюрой, одетый в щеголеватый полушубок и с разноцветным шарфом на шее. Он чем-то напоминал не то артиста, не то журналиста, и Андрей Евдокимович с грустью подумал, что из старых руководителей района, весьма серьезных, порой даже суровых, одетых в кители с отложным воротником, называемые в народе сталинками, почти никого не осталось, все подевались куда-то.
Сегодня Сорокин разговаривал сухо-вежливо, ни разу не улыбнулся, не оживился, чего с ним обычно не бывало, и у Андрея Евдокимовича заскребли кошки на сердце. Будто сговорившись с Иващенко, Сорокин сказал:
— Сидений мало. Где людей размещать будете?
Андрей Евдокимович вышел на крыльцо покурить. Ему было досадно, что он не смог сделать пустякового дела — дать команду заведующему клубом привести все в порядок.
К ночи мороз усиливался. Дым, тянувшийся кое-где из труб к щербатому месяцу, казался неподвижным. Со всех сторон шли к клубу колхозники, и снег громко скрипел под их ногами.
У сельпо какой-то парень кричал:
— Петь, выходи быстрей! А то проглядим, как начальство щикотать будут.
Председатель вздрогнул. Не желая встречаться с парнями, он вошел в клуб, не докурив папиросу, и услышал бас зоотехника:
— Сухостойной корове надо и сено, и силос, и корнеплоды, и картофель, и концентрированные корма. Это же ясно. Это элементарно. А что мы своим коровам даем?..
Секретарь райкома слушал Иващенко, одобрительно кивая головой.
«Уже успел, выскочка», — с озлоблением подумал Андрей Евдокимович.
— Топчемся на месте, как слепые возле канавы, — доносился до председателя резковатый голос зоотехника.
Внезапно появившееся озлобление против Иващенко у Андрея Евдокимовича не проходило весь вечер. Он разговаривал с зоотехником излишне вежливо и старался не смотреть в глаза.
Доклад свой он начал читать тихо, медленно, необычным для него, каким-то обиженным голосом. Но постепенно разошелся, и голос его гремел под сводами бывшей церковенки. Доклад был почти такой же, как и в прошлом году и позапрошлом. Вначале — общие фразы, написанные секретарем партийной организации. Секретарь — мастак писать о разных мировых проблемах. Потом Андрей Евдокимович говорил о достижениях колхоза и похвалил кое-кого из колхозников. Этот раздел доклада ему нравился больше всего.
