Агния Кузнецова (Маркова) - Чертова дюжина
Когда мы, перерезав петлю, осторожно спускали на землю Костин труп, в темноте кто-то подошел к нам и спросил по-русски: «Эй, парни, что делаете?» – «Велено!» – ответил Мирошка, продолжая свое дело.
Вот такой человек может быть настоящим героем!
1 декабря. Я не приходил домой двое суток и на вопрос мамы, где я был, отвечать отказался. Она стала плакать и говорить, будто чует ее сердце, что я сведу и ее и сестру в могилу. Мне очень тяжело, что мать и сестра смотрят на меня подозрительно, с недоверием, но поведать им нашу тайну я не имею права.
Вчера мы провели первую боевую операцию. Наша разведка донесла, что пятерых пленных красноармейцев ведут двое немцев.
Мы вооружились камнями (ружья были только у Вити Беленького да у Мирошки) и залегли в кустах у дороги. Не скрою: было очень страшно всем, кроме Мирошки. Он не знает этого чувства.
Думаю, что никогда никто из нас не забудет этого дня. Мне особенно памятна удивительная тишина леса. Не было слышно ни пения птичек, ни шороха листьев. Я различал только стук собственного сердца, и мне казалось, что его слышит и лежащая справа от меня Дина. Лежать ей было неудобно, но она не смела пошевельнуться. Пальцы обеих ее рук сжимали увесистые булыжники.
Слева за кустом сидел Боря Рублев и держал наготове рогатку.
Я делал знаки лежавшей напротив меня, по ту сторону дороги, Саше Семянцовой, чтобы она лучше замаскировалась в кустах.
Но Саша не обращала внимания на мои жесты, хотя и смотрела на меня во все глаза. Должно быть, она с напряжением ловила каждый звук, доносящийся со стороны города.
Остальных ребят я не видел.
Так ждали мы бесконечно долго. Наконец на дороге показались люди.
«Идут! Ребята, спокойнее! Слушайте мою команду!» – раздался голос Мирошки.
Два конвоира вели пятерых пленных. С первого же взгляда было видно, что все пленные тяжело больны. Они шли через силу, опираясь друг на друга. Одного, молодого, белокурого, под руки вели двое. Он часто останавливался, дрожащей рукой хватался за расстегнутый ворот рубашки, точно ему давило горло. Видимо, каждый шаг причинял ему невыносимую боль. Он стонал хрипло, отрывисто. Широкоплечий красноармеец с позеленевшим лицом и серыми губами хромал на обе ноги, и одна рука его висела без движения вдоль тела.
Юношу поддерживал худощавый мужчина в штатской одежде. Очками, бородкой клинышком и глубокой складкой между бровей он напоминал Чехова.
Мне показалось, что этот человек непременно должен быть таким же, как Чехов, умным и так же уметь понимать людей. Наверное, ему было очень тяжело в неволе. Руки и ноги у него были здоровые. Он шел довольно бодро, и только мертвенный цвет лица говорил, что он тяжело болен.
Пленные, идущие сзади, были на костылях. Один с трудом переставлял отекшие ноги, ступни которых были обмотаны грязным тряпьем и втиснуты в рваные калоши. Он низко опустил голову, занятый, вероятно, своими нерадостными мыслями.
У другого не было левой ноги и до локтя правой руки. Костыль под мышкой больной руки причинял ему острую боль. Он делал шаг и стонал, делал другой – и ругался.
Шествие замыкал рябой немецкий солдат. Наверное, в этот день в его жизни произошло какое-то радостное событие. Он улыбался, весело посвистывал и пытался заговорить с пленными, но те молчали.
Я с удовольствием заметил, что солдат беззаботно закинул за спину автомат.
Другой конвоир шел впереди. Я так и не рассмотрел его.
Заранее мы договорились, что по сигналу Мирошки шестеро наших набрасываются на конвоира, идущего впереди, а я и остальные ребята – на немца, шагающего сзади.
Пленные приближались. Я ничего уже не видел, кроме самодовольного рябого лица конвоира. Сжимая в руке кирпич, я замер и ждал сигнала.
Вот пленные поравнялись с нами, еще секунда, и они пройдут. Что же молчит Мирошка? Может, он передумал? Я беспокойно вытягиваю шею, пытаясь увидеть его за кустами. Но вот раздался свист, он показался оглушительно громким. Почти враз грянули выстрелы. Я увидел, как немец сорвал с плеча автомат, но второй выстрел Вити Беленького уложил его на дорогу. Все же немец был жив, и возможно, что мы не смогли бы справиться с ним, если бы не пленный в очках. Он проворно подскочил к раненому немцу, выхватил автомат и наповал убил его короткой очередью.
Я не видел, как Мирошка с товарищами расправились со вторым фрицем. Позднее он рассказал мне, что им также помогли пленные.
Я не берусь описывать, как благодарили нас пленные. Мы увели их в подземный ход и сегодня же ночью свяжемся с жителями города, которым доверяем, и попросим их спрятать у себя раненых.
17 декабря. Несколько дней мы работали над листовками. На оборотной стороне старых афиш писали: «Товарищи! Не унывайте! Красная Армия придет и освободит вас!»
Я работал над листовками без особой охоты. Мне казалось, что смысл листовки должен быть другим. Я говорил об этом Мирошке, но он не согласился со мной.
Сегодня ночью листовки были расклеены по городу.
Утром мама послала меня за водой. Водопровод в городе не работает, и воду мы берем в речке, из проруби.
На улице было холодно и туманно.
На углу меня остановила старушка. Она везла воду в маленькой кадке на санях.
«Прочти-ка, паренек, какой опять приказ повесили?» – сказала она мне, пальцем показывая на забор.
Я поднял голову и увидел нашу листовку.
Я дрожащим голосом прочитал старушке написанное. Она заплакала и, вытирая глаза и нос меховой рукавицей, сказала вполголоса:
«У меня сердце, паренек, так же чует! А поговорить не с кем. Сижу, как зверь в норке, и носа показать боюсь на волю. А вишь, какие люди остались в городе – обо всех заботятся! Такие люди зря говорить не будут, верно, знают, что придет Красная Армия…»
Старушка хотела сказать что-то еще, но из-за угла вышел человек, и мы разошлись в разные стороны.
Этот случай убедил меня в том, что Мирошка был прав – наши листовки нужны!
31 декабря. Немцы разыскивают нас. Мы уходим в лес…
Гринько закрыл потрепанные корки записной книжки и глубоко задумался.
Часть третья
Страшные предположения
Орел расправил крылья и взмыл в небо. Под ним тихо плескался Байкал, серой дымкой уходил вдаль и казался безбрежным, как море.
Высоко в небе поднимались гольцы, нежные облака окутывали их и точно дымок с неизвестного стана ползли вниз легкими, узорчатыми полосками. Орел описал полукруг, взмахнул раз-другой поблескивающими в ярком солнечном свете крыльями и полетел в глубь скалистых берегов Байкала. Он увидел на взморье настороженную, стройную косулю, почуявшую дремавшего на поляне медведя. Косолапый изредка поднимал голову и лениво нюхал воздух. Орел парил в небе, ниже и ниже опускаясь к земле. Но вот он услышал звонкий лай собаки и громкий человеческий крик:
– Орел, ребята, орел!
Птица стремительно взлетела вверх и исчезла за скалистыми вершинами гор.
– Орел! – кричал Витя Беленький и тянулся руками вслед улетающей птице, словно хотел вместе с ней подняться над Байкалом.
– Какой большущий!
– Красавец!
– А крылья-то! – восторгались ребята.
В зоопарке они видели орла и не раз восхищались им. Но тот был ничто по сравнению с этой вольной птицей. По сравнению с дикой красотой Байкала потускнела и прелесть родных лесов, рек и долин.
Недалекое прошлое ребята вспоминали часто, как страшные страницы захватывающе интересной книги, порой не веря тому, что героями ее были они сами – теперь снова обычные школьники.
В родных лесах они разыскали партизан «Жар-птицы» и хотели воевать вместе с ними, но командир отряда Тарас Викентьевич Гринько решил по-другому: при первой возможности он отправил их в тыл – учиться и жить так, как положено советским подросткам. Половина партизан «Чертовой дюжины» нашла родных, знакомых и друзей и осталась по ту сторону Урала. А этих Мирошка, с обычной своей горячностью, уговорил ехать в Сибирь.
До начала учебного года времени было много. Дирекция иркутской школы решила не посылать молодых партизан на колхозные поля, где трудились школьники. Им предложили путевки в пионерский санаторий. Но Мирошка убедил ребят работать лето на Байкальских золотых приисках. Они отказались от путевок и уехали на Байкал.
Их было только шестеро, но в память недавнего прошлого свою бригаду они назвали «Чертовой дюжиной».
С удивлением присматривались ребята ко всему, что окружало их. Днем они изнемогали от жары. Вечерами, когда на безоблачное небо, пестрящее яркими звездами, выплывал месяц, – они кутались в шубы, поражаясь перемене температуры.
Они пробовали купаться, но вода была настолько холодна, что как огнем обжигала тело, сводила ноги и руки.
Этот июльский полдень выдался знойным на редкость. Ребята спрятались от солнца в тени нависшей скалы.
Дина сидела на камне, положив руку на спину дремавшего Космача. Ее каштановые волосы были гладко зачесаны назад и без всяких претензий на моду собраны в короткую толстую косичку.
