Агния Кузнецова (Маркова) - Чертова дюжина
Цирен поскреб пятерней в ежике густых черных волос, подумал и согласился.
– Только я поесть сбегаю да рыбу унесу.
Цирен побежал в поселок, а Мирошка с завистью посмотрел ему вслед. Он из дома ушел с утра, ему хотелось есть, но он боялся расспросов товарищей и решил не ходить домой.
Мирошка ждал Цирена в Зеленой пади. Ее покрывала сочная, молодая зелень. Здесь росли тонкостволые молодые сосны. Лучи солнца пронизывали мелкую листву, грели поляну и взгорье, покрытое кустами отцветшего багульника. По ветвям порхали птицы и пели. Мир и покой царствовали здесь. Непривычно было Мирошке стоять вот так на открытом месте, ничего не боясь, ни от кого не скрываясь. «А что там?» – с болью подумал он, и в памяти его встала сырая землянка «Жар-птицы», ожили тревожные темные ночи на островке, в трясине… И странно – Мирошке стало жаль этого незабываемого прошлого.
– Вот с этим закончу и на фронт удеру! – вслух сказал он.
– Что? – не расслышал подбежавший Цирен. Он запыхался. На нем был овчинный полушубок, другой он тащил для Мирошки.
– На фронт удеру! – повторил Мирошка. – Куда идти-то?
– Туда! – указал Цирен в горы. – Надень, командир, тут тебе не джунгли. – Он подал Мирошке полушубок, довольный своей фразой, услышанной только вчера от инженера.
Мирошка послушно взял полушубок и надел.
Летний зной давно миновал. От скал, от ущелий, с Байкала тянуло холодом. Они шли чуть заметной тропой, огибая горы, переходя пади. Цирен был горд тем, что провожал командира. Присочинив немного, он расскажет об этой прогулке приисковым ребятам. Он тараторил без умолку, но Мирошка думал о своем и не отвечал.
«Кажется, я напал на верный след. Так вот что означает эта таинственная фраза «Господи, пронеси!», – думал Мирошка, примечая путь. На ходу он заламывал ветки деревьев и кустарника, камнем делал царапины на скалах.
Часа через два они вновь вышли на берег Байкала, и Мирошка без указаний Цирена узнал тропу «Господи, пронеси!». Не узкой лентой, как принято говорить о тропах, а коварной змеей вилась она по обрыву. Над ней поднималась высокая скала с громадными нависшими камнями, с глубокими трещинами, из которых веками сыпался щебень, заваливая и без того узкую тропу и скатываясь с нее в бездонный Байкал.
«Господи, пронеси!» – очевидно крестясь, говорил раньше человек, вступая на этот опасный путь. Так и прозвали страшную тропу над Байкалом: «Господи, пронеси!»
На горы быстро спускался мрак. Цирен торопил Мирошку домой, и тот вынужден был повернуть назад.
Шли молча. Вокруг было тихо, только глухо шуршали падающие из расщелин скал пески да изредка с грохотом скатывались с вершин и падали в Байкал валуны.
Цирен на ходу обдумывал, как увлекательнее сообщить ребятам о его путешествии в горы с партизанским командиром. Конец он уже придумал. Он скажет ребятам, что около поселка Мирошка крепко пожал ему руку и сказал:
«Вот если бы ты, бесстрашный и умный Цирен, партизанил с нами, так мы бы еще не то сделали».
Ребята шли, не замечая, что за ними, прячась в кустах, осторожно пробирались пять человек, а на большом расстоянии, скрываясь за выступы гор, шел, а временами полз по взгорьям человек. Он не спускал глаз с пятерых и порой быстро, по-звериному поднимался как можно выше на гору, чтобы не упустить из виду Цирена и Мирошку.
42 и 23 года тому назад
В облаках тонут вершины Байкальских гор, покрытые непроходимыми хвойными лесами. В густых ветвях стройных кедров скачут пышнохвостые белки, паучки спешно плетут затейливые паутинки в низко стелющейся по земле мягкой хвое пахучих пихт. Сетки-паутинки висят, искрятся на солнце. Только раз-два в лето косолапый, пробираясь в зарослях леса, намотает себе на морду тонкие нити, чихнет и смахнет их с носа. Горы-дома устроили себе хлопотливые муравьи, высотой полтора-два метра, и все тащат и тащат былинки и тонкие прутики в свое гнездо. Земляникой, смолой и грибами пахнет в тенистых листвягах, не проникает в них байкальский зной. Здесь вечная прохлада, вечная тишина и покой.
Царство солнца и зноя начинается с предгорий Байкала. Здесь редеет лес, горячие лучи до самой земли проникают через кустарники, дикую яблоню, рябину и черемуху. От зноя в начале лета осенней желтизной покрываются опаленные солнцем поляны и пади.
В трех километрах от главного стана золотых приисков, в вершине речки Безымянки работает бригада «Чертова дюжина». Из ущелья гор с шумом вырывается Безымянка, быстро бежит под гору, холодная и болтливая, а ниже, огибая подножье горы, она становится неузнаваемой – молчаливой и степенной. Небольшая запрудка опоясывает Безымянку, от нее к бутарке по наклонному деревянному желобу бежит чистая, холодная вода горной речушки.
Солнце давно взошло и ослепительно сияет над Байкалом, а трава и листочки кустарника, как инеем, подернуты легким серебром росы. Сегодня на работу не вышел бригадир Мирошка. С половины ночи он охал и ворочался на скрипучем топчане, а утром, когда ребята стали собираться на работу, он попросил положить ему на голову мокрое полотенце и на табуретку, около кровати, поставить воду. Дина крепко выжала полотенце и, повязывая его на голову Мирошки, рукой дотронулась до лба. Ей показалось, что жара у него нет, но все же перед уходом она спросила Мирошку, не позвать ли доктора. Он решительно затряс головой:
– Отлежусь, к концу дня отлежусь.
Но «отлежался» он значительно раньше.
В девять часов утра на участок «Чертовой дюжины» прибежал Цирен. Отец его, Аполлон Иннокентьевич, как опытный золотоискатель, руководил бригадой ребят. Цирен сообщил, что вскоре после ухода ребят на работу Мирошка ушел в горы искать лечебные травы. Все это Цирен сказал работающему в забое Вите Беленькому. Сел подле него на корточки и, внимательно следя за кайлой, тихо, с хрипотцой в голосе рассказывал:
– Чудак он, ваш командир-то, травой лечиться в горы убег, так, с мокрым полотенцем на голове… Ой, блестит! Золото, да?
– Как же, золото! – презрительно, с раздражением в голосе ответил Витя, даже не взглянув по направлению руки Цирена.
Ему, как и всем ребятам, первое время тоже казался золотом каждый блестящий камешек, но теперь он знал, как обманчив вид золотоносных песков.
С пустыми тачками подъехали откатчики – Толя и Слава.
– Загнали? – осведомился Толя. – Одному трудно… Ну, подкачал Мирошка со своей болезнью.
– С болезнью! – отбрасывая кайлу, воскликнул Витя Беленький. – Вон Цирен говорит, что он забрал хлеб и в горы ушел, будто бы целебные травы искать.
– В горы ушел?! Не уследили, значит… Вот черт! – с досадой выругался Слава и, помолчав, добавил: – Сегодня нам надо последний раз обсудить все это и до чего-то договориться, или я приму свои меры.
– Надо его по-честному спросить… – предложил Толя, растерянно моргая близорукими глазами.
– «По-честному»! Эх ты, ребенок! – передразнил его Слава. – Так-то он тебе и скажет по-честному… Достукаетесь вы со своей гуманностью. Все Дина смущает да ты. Все в психологию лезете – не такой он, да не верим…
– Да ты не горячись, – вступился за товарища Витя. – Необходимо прежде проследить, понять, в чем тут дело, а тогда и меры принимать. Да и, кроме того, это же просто интересно. Меня так и подмывает бросить все и бежать за ним в горы.
– Бежать бы и надо, да вот куда? – задумчиво сказал Слава.
– Куда? Ну, ясно, к этой самой «Господи, пронеси!».
– Да, ясно, – после небольшого раздумья сказал Слава. – Знаете что, ребята? Вы уж как-нибудь без меня управьтесь, а я побегу за ним.
– Верно! – одобрил Витя.
– Эй, Цирен! – крикнул Слава.
Цирен копошился в гальке на отвале. Он вскочил и со всех ног кинулся на зов.
– Ты отцу говорил, что Мирошка в горы ушел? – спросил его Слава.
– Не.
– Ну, и не говори. Ладно?
– Ладно.
– А я у Аполлона Иннокентьевича отпрошусь. Скажу, что я за больным ухаживать буду.
– А чего? – непонимающе моргая глазами, спросил Цирен.
– Ничего! – отрезал Слава.
Цирен надул губы и приготовился обидеться. Но Витя сообразил, что сейчас не время портить отношения с Циреном, и поспешил утешить его:
– Потом все расскажем.
Слава поспешно ушел разыскивать Аполлона Иннокентьевича, а Витя со вздохом окинул взглядом забой и сказал:
– Одному урок не выполнить!
Вчера вечером он и Мирошка приготовили урок на сегодня: острыми кайлами подсекли низ забоя на полметра в глубину, затем по бокам пробрали проухи, влезли наверх, ломами пробили и отвалили весь намеченный на завтра урок. Крупные глыбы речников рухнули вниз и разбились на сотни мелких комьев. Теперь Витя разбивал кайлой эти комья и бросал их на Толину тачку.
– Есть! – Толя схватился за ручки тачки и повел колесо по покати. Он еще не вполне овладел мастерством откатчика, тачка шла неуверенно, виляя в стороны. Но с каждым днем колесо соскакивало с покати все реже и реже, и Толя мечтал о том, когда он сумеет так же, как Аполлон Иннокентьевич, одним махом, бегом, без крушений домчать тачку от разреза до бутарки.
