Александр Попов - Выстрел с Невы: рассказы о Великом Октябре
— Кто смел снять посты? — истерически кричал он на дежурного офицера, сидящего в стороне за отдельным столиком.
— Кто смел? Кто? Кто?
Дежурный, вытянувшись и отдавая честь, что‑то бормотал.
«Наши нажимают», —подумал я.
Постепенно звуки выстрелов стали ослабевать. Тяжело дыша, возвращались юнкера и офицеры. Вестибюль вновь наполнился людьми. А через некоторое время сверху и снизу донеслись голоса:
— На собрание!
— На собрание!
Вестибюль мигом опустел. Остались только часовые и дежурные. Шум и говор в комнате справа затихли. Потом монотонно зазвучал чей‑то голос. Как ни напрягал я свой слух, я мог только уловить обрывки фраз:
— Сдать оружие… Демаркационная линия… Советы…
Но вот чтение закончено. Последовала короткая пауза… Потом зашумели, закричали. Кто‑то пытался возражать, но яростный голос резко оборвал:
— Смирно! Молчать! Это вам не большевистское собрание! Разойдись!
Как прорвавшаяся плотина, шумно выходила из комнаты толпа. Рыжий офицер со всклокоченными волосами орал:
— Продали] За тридцать сребреников продали!
Ему вторил тенорком бородач:
— Ох и влетит же нам от большевиков!
Я понял: ультиматум принят…
Опустив голову, ни на кого не глядя, сопровождаемый небольшой свитой, спускался сверху среднего роста полковник в сером френче. Он был бледен. Это был полковник Рябцев, командующий силами врага в Москве. В его свите среди военных выделялась фигура в черном пальто и шляпе. Это был один из лидеров меньшевиков. Ко мне быстро подошел пожилой офицер–парламентер, все в той же солдатской шинели.
— Едем в думу! — торопливо сказал он.
В думе предстояла встреча с представителями Военно–революционного комитета. Полковник Рябцев и весь его штаб втиснулись в машину «Красного Креста», а я, как и раньше, взобрался на сиденье рядом с шофером.
— Едем в думу офицеров сдавать! — радостно шепнул я на ухо шоферу. Шофер только крякнул в ответ и с места рванул машину.
По городу изредка кое–где еще гремели выстрелы, но ночь уже не казалась мне такой напряженной и мрачной. Вдали чуть обозначилось какое‑то светлое пятнышко.
— Наши, —сказал шофер, —Должно, костер развели, греются. Надо предупредить.
Я сошел с машины и зашагал вперед к этой светлой точке. Сложив руки рупором, бодро и весело, во всю мочь, крикнул:
— Свои! Большевики!
Оттуда донесся чуть слышный голос в ответ.
По мере приближения к своим я чувствовал все нарастающий прилив радости, как после долгой разлуки с самыми близкими и любимыми людьми.
— Свой! Свой! — звонко и далеко разносился мой голос.
— Давай! Подходи! — приветливо отвечали мне.
Машина двигалась следом за мной. И вот открылась слабо освещенная отблеском скрытого костра баррикада из бревен, булыжника и афишных тумб. Над баррикадой торчали дула, штыки и видны были головы солдат и рабочих. Меня буквально распирало от счастья. На баррикаде мне отвечали дружными улыбками.
— Подходи, товарищ, подходи! — просто и сердечно приглашали товарищи.
— Наша взяла! — задыхаясь, мог только выговорить я.
Но и этих слов было достаточно, чтобы товарищи поняли весь смысл их. Одним могучим рывком, как колоду, отбросили они в сторону тумбу.
— Проезжай, браток! Проезжай!
Машина рванулась в образовавшийся проход.
Итак, я выполнил свое задание. Оставив машину у городской думы, с трудом передвигая ноги, я пешком направился в штаб. Штаб Красных. Штаб Революции.
Предутренняя сырость и холодный ветерок не охладили моего пылающего лица; сердце переполнилось невыразимым чувством великой радости. И хотелось крикнуть на весь мир.
— Наша взяла! Наша взяла!
