Анатолий Тоболяк - История одной любви
Когда я под руку ввел ее в комнату, где все уже расселись за столом, она сильно оробела, даже слегка дрожала.
— Это Катя Кротова, — объявил я. — Ее муж будет позднее.
И представил Кате сидящих за столом.
— А мы знакомы, — напомнил Савостин. — Катя, которая не слушает своих родителей, верно?
Нарядная Савостина с интересом разглядывала смущенную девушку. Мрачноватое лицо Морозова просветлело.
Вскоре за столом стало шумно. После первых тостов разговор наладился. Катя освоилась в незнакомой обстановке и уже без робости, с любопытством посматривала на гостей. Особенно ее, кажется, поразила Савостина. Та в самом деле была эффектна в своем черном вечернем платье, со своими ослепительными зубами и светлой маленькой головкой. Она болтала, не умолкая.
— …И можете представить, они приняли меня за немку. А я по-немецки ни слова.
Она рассказывала о своей поездке на Золотые Пески.
— А они по-русски ни слова. Только «пожалюста». А я только «данке шён». И вот таким образом изъясняясь, мы просидели, можете представить, четыре часа в ресторане. С моими-то несчастными левами в кармане! И, знаете, я впервые получила от общества мужчин большое удовольствие, потому что не понимала, о чем они говорят. Ричард, — обратилась она к мужу, невозмутимо поедающему ломтики строганины, — изучи, пожалуйста, немецкий язык, доставь мне удовольствие.
— Я знаю немецкий язык, — сказал Савостин.
— Ах да, я забыла! Ричард действительно знает. А каково было мне? Четыре респектабельных немца и я. И со всеми по очереди танцую. Нет, что ни говорите, — мечтательно заключила она, сверкнув зубами, — такой вечер выпадает не часто…
Катя наклонилась ко мне и тихонько шепнула:
— А где был ее муж?
Так же тихо я ответил:
— Тебя лечил.
Катя задумалась, еще раз взглянула на Савостину и больше, кажется, уже не смотрела. Теперь ее внимание привлек Морозов, сидевший как раз напротив. Он усердно наполнял свою рюмку; высокий лоб его разгладился, глаза повеселели. Он перехватил взгляд Кати.
— Постойте! А вы почему не пьете? — прозвучал громкий вопрос.
Савостина прервала рассказ, и все взгляды обратились на Катю.
— Мне не хочется, — отговорилась она. — Я выпью позднее.
— Почему ж не сейчас? — настаивал ненаблюдательный геолог.
— Я выпью, когда придет мой муж, — сказала Катя в тишине.
Савостина захлопала в ладоши.
— Что, съели, Лев Львович?
Морозов был озадачен. Катя сидела с воинственным видом.
— Некоторым путешественницам, — невозмутимо заметил Савостин, — неплохо бы иметь такие же принципы.
Его жена весело заулыбалась.
— Камешек в мой огород… Видите, что вы наделали, Катя. Он теперь меня со свету сживет из-за этих немцев. А где вы потеряли своего мужа? Так интересно взглянуть на человека, ради которого прокисает вино. Так интересно!
— Чрезвычайно интересно, — усмехнулся Савостин.
— Ох, Ричард, не занудствуй, пожалуйста! Дай мне поговорить с девочкой. Вы давно замужем, Катюша?
— Давно. Скоро будет полгода, — был очень серьезный ответ.
Даже Савостин сморщил губы в улыбке.
— «Скоро будет полгода»! — воскликнула его жена. — Когда я могла сказать так: скоро будет полгода? Боже мой, скоро будет семнадцать лет! Катюша, вы счастливый человек. Теперь я понимаю, почему ваша рюмка полная.
Катя посмотрела на меня, словно нуждаясь в совете, Я пожал плечами: мол, выкручивайся сама.
— Я хочу встретиться с вами за столом через десять-пятнадцать лет. Тогда вы не будете медлить, прислушиваясь к шагам на лестнице!
— Я не понимаю… — сказала Катя, озабоченно глядя на красивую женщину.
Савостина заразительно расхохоталась. Холостяк Морозов, подперев подбородок ладонью, внимательно и серьезно изучал молодую гостью. Савостин толстыми пальцами взял жену за ухо и легонько подергал.
— Она наказана, — пояснил он Кате.
За столом стало совсем непринужденно. Выпили еще по рюмке, причем Морозов пожелал непременно чокнуться с Катей, и Савостин тоже, и я с женой, а Савостина вспорхнула со своего места, обежала вокруг стола и чмокнула Катю в лоб.
Не успели еще сменить посуду на столе для горячих блюд, раздался громкий стук в дверь. Я поднялся со стула.
— Это он!
Катя опередила меня, первой выскочив в прихожую.
Кротов стоял на пороге в распахнутом полушубке, шапка на затылке, разгоряченный то ли после бега, то ли от жара котельной…
— Сережа!
— Катя!
Они обнялись, как после долгой разлуки.
— С наступающим, Борис Антонович!
— Раздевайся, бродяга. Рад тебя видеть.
Он сбросил полушубок и остался в свитере, джинсах и унтах.
— Сережа, здравствуйте! Проходите, проходите! — закричала моя жена, пробегая по коридору с тарелками в руках.
Из комнаты выглянула светлая головка Савостиной.
— Кто здесь Сережа? Хочу посмотреть на Сережу! Она вышла в прихожую и остановилась, склонив голову к плечу.
— Вот вы какой! Теперь буду знать, как выглядит человек, из-за которого жена не пригубила ни капливина. Ну, здравствуйте. Меня зовут Зоя.
— Сергей Леонидович.
Савостина всплеснула полными красивыми руками.
— Господи, как торжественно! — и пошла в столовую, выкрикивая на ходу. — Я веду вам долгожданного Сергея Леонидовича. Никто не смеет называть его иначе! Только мне дано право звать его Сережей, ибо только я одна ношу сережки!
Я услышал, как Кротов за моей спиной сказал довольно громко:
— Катька, не щипайся…
— А ты ее не разглядывай, — послышался шепот Кати.
18
Во втором часу ночи стол отодвинули в сторону, гремела музыка, и танцы были в самом разгаре. Вернулась из своей компании моя дочь, веселая и оживленная, словно синичка на свежем снегу. Я усадил ее рядом с собой и стал внушать, что каждый потерянный миг жизни невосполним, цель должна быть ясна, прозябание смерти подобно, сегодня мы с ней ровесники. Она хлопала глазами, ничего не понимая. Тогда я спросил ее, с кем она сегодня целовалась, и дочь закричала: «Папка, как не стыдно!» — а я сообщил ей, что в молодые годы умел великолепно обольщать таких девчонок, как она, и нет ничего проще, чем закрутить девчонке голову, а любовь, сказал я, — это нечто другое, любовь неповторима. А всему прочему нет моего родительского благословения!
Она засмеялась и ускользнула в свою комнату, а я схватил за рукав разгоряченного после танца Кротова, притянул на диван и спросил:
— Ты мне скажи, чего ты такой веселый? Я тебя знаю. Это неспроста.
Он раздувал тонкие ноздри, в голубых глазах прыгали чертики…
— Премию получил! За образцовый обогрев!
Я покачал пальцем перед его носом.
— Меня не проведе-ешь… я все вижу… Сережа! — приник я к нему плечом. — Дружище! Передо мной стоит альтернатива: прозябать до конца своих дней или воспарить. Соображаешь?
— Смутно. У вас что-нибудь случилось?
— Чудило! Конечно, нет. Просто я никогда не мог сесть в поезд, не зная, на какой станции сойду. Теперь кумекаешь?
— Слегка.
— Я благополучнейшая личность, Леонидыч. Я чиновничья промокашка и домашний халат.
Мгновенье он раздумывал, потом безжалостно сразил:
— Ерунда! Завтра проснетесь — и все пройдет.
— Ты так думаешь? — огорчился я. — Не знаю… Может, и пройдет. Не исключено… Но с некоторых пор я неспокоен. Могу тебе даже точно сказать, с какого времени. С августа!
— Слушайте, Борис Антонович, — перебил он меня с жестоким невниманием юности к излияниям старости, — помните, я в стадо ездил?
— Ну?
— Я ошалел тогда. Чапогира знаете, Тимофея Егоровича?
— Конечно, знаю.
— Ну вот. Настоящим делом занимается. Согласны?
— А тебе-то что? Еще один очерк хочешь о нем написать? Еще одну премию отхватить?
— Теперь Катя выздоровела… — думая о другом, ответил он.
Меня охватило недоброе предчувствие.
— Постой-ка… постой! Ты что этим хочешь сказать?
— Короче, Борис Антонович, мы уезжаем!
— Как! Куда?
Но Кротов уже метнулся от меня, подлетел к моей жене, которая отдыхала в кресле, подхватил ее и увлек на середину комнаты танцевать.
Около елки Морозов с невероятной осторожностью и сосредоточенностью кружил Катю. Я подошел к ним и заворчал:
— Хватит, хватит… Дай девочке отдохнуть… нечего! — сам взял Катю под локоть. — Ты не устала?
— Что вы! Так хорошо.
— У меня есть идея, — зашептал я ей на ухо. — Давай сбежим из этого вертепа, прогуляемся на воздухе… а?
— С удовольствием.
— Тсс! Никому ни слова.
Незаметно для остальных мы выскользнули в прихожую, разыскали свою одежду и бесшумно выбрались из квартиры. Около подъезда дома, в обычном своем месте в ямке, спал и видел снежные сны Кучум. Я свистнул; он одним прыжком встал на лапы и приветственно гавкнул.
