Юрий Лаптев - Следствие не закончено
На этом разговор Пахомчика с Громовым прервался, потому что скрипнула дверь и в кабинете возникла секретарша сразу трех начальников Софья Казимировна Потоцкая — немолодая уже женщина въедливо-чопорной наружности, которую все исполкомовцы вполне обоснованно считали сотрудником, наиболее осведомленным во всех районных делах. И даже следователь прокуратуры Матвей Юрочкин — товарищ не по возрасту проницательный — частенько обращался к Софье Казимировне не только за справкой, во и за советом.
— Опять явилась! — многозначительно сообщила Потоцкая.
— Кто?
— Она.
— Между прочим, вы, Софья Казимировна, тоже — она. — Пахомчик взглянул на часы. — А вообще объясните «ей», что здесь не «Скорая помощь», а нормальное бюрократическое учреждение. И что прием посетителей…
— Говорила.
— Ну и что?
— А то вы не знаете мадам Пристроеву!
Потоцкая красноречиво развела руками.
В первые минуты Пахомчика удивило не так повторное появление Фаины Романовны Пристроевой в неурочное время, как поведение этой обычно знающей себе цену женщины. Если при вчерашнем визите Фаина Романовна не только на словах, но и всем своим видом показывала, что пришла в прокуратуру требовать возмездия, то сегодня…
— Понимаете, Константин Сергеевич, мы с мужем все обсудили и… пожалуй, можно и простить этих… Ну, что вы хотите — молодежь, комсомольцы. И тем более…
Может быть, потому, что женщина волновалась, вся ее речь состояла почти сплошь из недомолвок.
— Что — тем более? — спросил Пахомчик.
— Мне не хотелось бы говорить, но… Леонтий Никифорович и сам в какой-то степени…
— Не понимаю!
— Ну… Я же вам и вчера говорила, что истинная подоплека… В общем, я решила взять свое заявление обратно. Бог с ним!
— Ну что ж, — после минутного раздумья сказал Пахомчик и достал из стола папку. — Заявление я вам верну, тем более что оно исходит не от самого потерпевшего. Но все-таки товарища Пристроева попрошу зайти ко мне… Так, завтра у нас воскресенье…
— А зачем? — Получив обратно свое заявление, Фаина Романовна вновь обрела присущую почти каждой красивой женщине самоуверенность. И даже, пряча документ в сумку, мельком заглянула в зеркальце. — Я же заявляю вам, товарищ Пахомчик, вполне официально, что мы с мужем не имеем никаких претензий… Подумаешь, самое обыкновенное хулиганство!
— Ну что ж, это с вашей стороны, Фаина Романовна, в какой-то степени даже великодушно.
Однако после ухода Пристроевой, когда в кабинет снова зашел Громов, Пахомчик, неожиданно для Михаила, обратился к нему с таким предложением:
— А что, если бы Михаил Иванович Громов, как говорится, не в службу, а в дружбу, побывал в селе Заозерье и, не раскрывая своих чрезвычайных полномочий, этак бочком, бочком, как Петр Иванович Бобчинский…
Хотя Пахомчик и не знал всех обстоятельств, обусловивших «великодушный поступок» супругов Пристроевых, после вторичного посещения прокуратуры Фаиной Романовной он еще более укрепился в мнении, которое высказал утром на партийном активе:
«…и в нашем Светограде — городе подлинно социалистической формации! — по соседству с бригадами коммунистического труда орудуют темные дельцы».
Причем не только темные, но и умные и, уж во всяком случае, творящие свои делишки так, что «гарью пахнет, а огня не видать!».
Ведь не случайно проведенное в начале года по инициативе народного контроля тщательное обследование деятельности двух сельскохозяйственных организаций Светограда не обнаружило никаких злоупотреблений.
5Когда Кузьма Петрович Добродеев, несколько обеспокоенный тем, что услышал на партийном активе, — «наверняка опять начнут придираться к тем, кто сумел хорошо обставить свое житье-бытье», — возвратился домой, ему окончательно испортила настроение встреча с Фаиной Романовной Пристроевой. И хотя с самим Леонтием Никифоровичем Добродеев никогда особенно не дружил и общался больше по служебным делам, было время когда благодаря деткам — старшему сынку Фаины Романовны Павлику и дочери Кузьмы Петровича Екатерине — две семьи вот-вот должны были породниться.
И если б не Мишка-гром…
Да, к сожалению еще многих отцов и матерей, прошли те времена, когда «совет да любовь» возникали по воле родительской.
Фаина Романовна, до появления Кузьмы Петровича, казалось бы, весьма увлеченная беседой с Елизаветой Петровной, — ведь большинство женщин могут часами судачить ни о чем! — буквально на полуслове прервала речь и порывисто поднялась с садовой скамьи навстречу идущему от калитки хозяину.
— Кузьма Петрович, дорогой, наконец-то!.. А мы с Лизочкой уже беспокоиться начали. Ну, как там у вас?
— Нормально.
Добродеев без особого радушия пошал руку гостье и устало опустился на скамью.
— А как Пахомчик?
— Что Пахомчик?
— Ну… говорят, что прокурор огласил там какие-то важные документы.
— Кто говорит? — В голосе Кузьмы Петровича прозвучало недовольство. «Уже успел разболтать кто-то!» Да к тому же ему сейчас меньше всего хотелось делиться с кем бы то ни было своими впечатлениями от партийного актива. Но оказалось, не так-то легко отделаться от въедливого любопытства этой женщины.
— Ну, Кузьма Петрович! Миленький!..
Фаина Романовна подсела к Добродееву, обеими руками взяла его руку и прижала к своей пышной груди.
— Если бы вы знали, как я волнуюсь!
— Фаина Романовна, — уже мягче заговорил Кузьма Петрович. — Неужели вы — умная женщина! — не понимаете простой вещи: не все вопросы, которые обсуждаются на партийных собраниях…
Кузьма Петрович закончил фразу выразительным жестом.
— Я ж тебе говорила, — решила выручить брата Елизавета Петровна. — У нас свое — стряпня да уборка, уборка да стряпня, а у них — вопросы!.. Ужинать, Кузьма, будешь?
— Неправда! Неправда! — с неожиданно злой горячностью воскликнула Фаина Романовна. — И, между прочим, это не только моего Леонтия Никифоровича касается!
— А что такое? — уже с бо́льшим вниманием спросил Кузьма Петрович.
— Как?! Разве вы ничего не слышали про этот ужас?!
. . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .
— Да-а… действительно, — сказал Кузьма Петрович, выслушав уже обогащенный домыслом рассказ Фаины Романовны о злоключениях ее супруга в селе Заозерье. Долго молчал, что-то соображая. Потом спросил: — Простите, Фаина Романовна, но мне не совсем ясно: почему такой солидный человек, как ваш муж, оказался в компании каких-то или какой-то… ну, легкомысленной, что ли, особы?
— Кобель он неуемный, ваш Леонтий Никифорович! — не сдержавшись, воскликнула Фаина Романовна и, судорожно выхватив из сумки платок, приложила его к глазам.
— Ай-яй-яй! — только и мог произнести Кузьма Петрович.
— До седых волос мужик дожил, — из-под платка, по-бабьи запричитала Фаина Романовна. — Сына женить собирается, а все… Ведь в этом проклятом Заозерье у Леона уже была… любовная история. Мало ему!
— Да, великий грех! — укоризненно помотав головой, сказала Елизавета Петровна. — Это и в писании сказано: не прелюбы сотвори!
— Ну, по писанию-то в наше время только младенцы да божьи невесты живут! — рассудительно заговорил Кузьма Петрович. — А насчет прелюбодеяния… Пожалуй, даже лучше, что эта экзекуция произошла на почве, так сказать, романтической.
— Да вы с ума сошли! — возмутилась Фаина Романовна. — Хороша романтика: третий день Леонтий плашмя на животе лежит, словно не мужик, а ящерица!
— Ничего, ничего, отлежится. И вообще… Я на месте вашего мужа не придавал бы серьезного значения этому прискорбному происшествию. Тем более, по вашим словам, Леонтий Никифорович сам дал повод…
— Да ты что, Кузьма! — Миролюбие брата возмутило даже Елизавету Петровну. — Оставить без ответа такое надругательство!
— А ты, сестра, еще раз в священное писание загляни. Там ясно рекомендуется: мне отмщение и аз воздам. Не зря Лев Николаевич Толстой на эту тему целый роман сочинил.
— Ну, нет, не на такую напали! — У Фаины Романовны от возмущения начала подергиваться подрисованная бровь. Однако на Кузьму Петровича это не подействовало.
— Все! — сказал он уже с полной серьезностью. — Вы, Фаина Романовна, обратились ко мне за советом — я вам его дал… И совет дельный!
Хотя мадам Пристроева ушла от Добродеева на вид еще больше раздосадованной, пройдя два квартала по улице Дружбы народов, она замедлила шаги, потом постояла минутку, что-то обдумывая. А затем, приняв решение, направилась прямехонько в прокуратуру. И изъяла свое заявление.
ГЛАВА ТРЕТЬЯ
Эта «физкультвылазка» всем ее участникам запомнилась надолго. Уже дорогой — а выехали чуть свет в предоставленном спортсменам на весь день крытом фургончике — произошла удивившая всех встреча. Когда машина, ведомая персональным водителем главного инженера Петей Стариковым, лихо вымахала на гребень накатистого степного увала, у сидевших рядом с водителем Маши Крохотковой и Васены Луковцевой одновременно вырвалось одно и то же восклицание:
