Юрий Домбровский - Рождение мыши
— Хорош? — горделиво спросил Николай.
Нина молча кивнула головой. Тогда он разломил яблоко, и оно сочно брызнуло в них розоватым пенистым, как кумыс, соком. Николай протянул Нине половину, и она увидела, что мякоть светлая, нежно-розовая и состоит из целых кристалликов: неровная поверхность ее даже, как кусок кварца, вспыхивает на солнце.
— Пожалуйста, — предложил Николай.
Нина откусила кусок. Вкус у яблока был острый, искристый, с иголочками. И Николай тоже откусил бочок от своего. Так каждый и съел свою половину.
Потом Николай встал, решительно подошел к Максимову и тряхнул его за плечо.
— Михаил Николаевич, пора, — крикнул он, — дама уже ждет.
И посмотрел на нее так, как будто эта круговая чаша — яблоко — решила за нее все и она теперь не вправе отказаться от их компании.
И она действительно не отказалась.
Глава 4
Когда они доехали до речки Горянки, Максимов остановил лошадь и сказал:
— Ну, товарищи, я на час к объездчику, а ты, Коля, как? Сейчас со мной или…
— А мы пока побродим тут, — сказал Николай. — Как вы, Нина Николаевна? Согласны?
— Да, конечно, — сказала она и соскочила с коня.
И Николай спрыгнул тоже, но упал.
— Э, брат, — покачал головой Максимов. — С лошадью-то ты…
Это был тонкий сухой мужчина с усами, с мордочкой не то енотовой собаки, не то ежа и серыми пустоватыми глазами. Он ехал, а за ним бежал черный лохматый Нерон.
Николай вздохнул.
— Да, конечно, по сравнению с Ниной Николаевной похвастаться мне нечем — вот она сидит на коне, как молодая богиня.
Нина перед поездкой переоделась, на ней была черная жакетка, легкое платье жемчужного цвета, а на ногах не туфли, а сафьяновые полусапожки.
— Я в институте взяла приз, — похвасталась она. — Я ведь казачка…
Ее пьянили горы, воздух, езда, бессонная ночь, выпитое вино, молодые яблоки.
Николай взял ее лошадь под уздцы.
— Едем! Нерон, ко мне! Посмотрим речку.
Речонка в этом месте била зелеными и белыми фонтанами между двух камней. Один камень, плоский, розовый, весь в раковинах и заусенцах, лежал, и вокруг него все время вскипали и взвихривались волны; другой, похожий на черного монаха, понуро и мрачно стоял над ним. Крутились и кипели воронки. Мельчайшая водяная пыль летела и гудела над этим монахом фонтанами и водоворотами. Гром был такой, что — рядом росли кусты барбариса, старая шелковица, лопухи и болотная трава — все это гудело и дрожало.
— Как по гробам грохочет, — крикнула Нина.
— Так ведь камни катит! — крикнул он ей. — Это же растопившийся ледник. Посмотрите, как река вздуется к вечеру. — Они постояли, посмотрели, потом Николай тронул ее за руку и сказал: — Идем!
Они отошли метров на пятьдесят. Шум стал тише. Рос уж вполне мирный шиповник и еще какие-то колючки. Николай пошел в глубь небольшой урючной рощицы и прикрутил лошадей, потом сбросил с себя плащ, аккуратно сложил его вдвое и постелил на траву.
— Ну вот, устраивайтесь, а я минут на двадцать кое-куда схожу.
Она села и только сейчас почувствовала, что ее клонит, клонит к земле — так она устала и так слипаются глаза.
Николай внимательно посмотрел на нее и покачал головой.
— Что вы? — спросила она.
— Ложитесь-ка, — сказал он. — И поспите часок. Я вас сейчас укрою! — и сбросил с себя пиджак.
— Да нет, — запротестовала она, — что вы? Я не устала.
— А глаза закрываются? — сказал он и пошел к лошадям.
Когда он вернулся с походным зеленым одеялом, она сидела в пиджаке и, улыбаясь, смотрела на него.
— Ну и молодец, — похвалил он ее, осматривая. — Только вы на жакет надели? Рукава все-таки длинны. А ну вытягивайтесь, — он тряхнул одеяло и развернул его.
Она быстро вскочила.
— Нет, Николай Семенович, спать я не хочу. А вы далеко?
— Вас не возьму, — коротко ответил он. — Ложитесь, ложитесь! — Она продолжала стоять. — Вот что, — досадливо прищелкнул он языком, — Нина Николаевна, если вы хотите, чтоб я с вами чувствовал себя просто и спокойно, вот как с этим чудиком, не стесняйте меня, пожалуйста, дамскими фокусами. Ну их к дьяволу, а? Будем товарищами! Вот вы ведь с ног валитесь, ночью не спали — правда? Это связывает меня. Так ложитесь и спите, а я пойду и сейчас же приду. Нерон вас покараулит. Нерон! А ну сюда! — Он положил на спину собаки ладонь, и собака сразу же легла. — Стеречь! И ни на шаг! Понял?
Нерон нежно и истерично взвизгнул.
— Ну и хорошо, — серьезно согласился Николай и достал из кармана несколько кусков сахара. — Раз, два, четыре — все! Это аванс! Никого не пускать! Как что, хватать за ноги — понял?
— Понял! — ответила за собаку Нина.
— А он все понимает, не думайте, — серьезно взглянул на нее Николай. — Умный пес, терпеть не может кредита. У меня с ним все только за наличный расчет! Все — иду! Ложитесь, ложитесь, Нина Николаевна, и благословите меня на подвиг!
— Это на какой же? — спросила она и легла.
— А ну, — приказал он, — как следует, как следует, вытягивайте ноги! — Осторожно снял с нее сапожки, поставил их возле Нерона и очень серьезно сказал: — Грызть или слюнявить — боже тебя избави! — Он ловко набросил на Нину одеяло, опустился на корточки и подоткнул его со всех сторон, а ноги укутал еще особо.
Потом встал.
— Ну, спокойного сна, Нина Николаевна!
— Так на какой же подвиг вы уходите? — спросила она с земли.
— А вот приду — увидите. Пока просто благословите, и все!
— Но как кто, как кого?
— Как прекрасная дама своего паладина.
— Так встаньте же, как паладин, на одно колено. — Он встал, и она дотронулась до его плеча и лба. — Благословляю и жду с победой моего паладина. Ни пуха ему, ни пера. Слушайте, а если я в самом деле засну?
— Спите! — Он пошел было и вдруг остановился и быстро, как бы украдкой от кого-то, погладил ее по волосам, и она, даже не улыбаясь, серьезно протянула руку и крепко пожала его ладонь. Он остановился, но она закрыла глаза.
— Ведь подумать, чтобы с кем-нибудь я держала себя так! Такая дикая кошка, — сказала она сонно. — В вас есть что-то такое… — и дрема ей окончательно связала язык.
— А-a, — засмеялся он где-то в облаках. — Это моя основная особенность — спите спокойно, моя дорогая!
* * *Проснулась она оттого, что кто-то возле нее осторожно ломал сухой хворост. Она быстро вскочила. Заходило солнце. Неподвижно в позе сфинкса лежала возле нее черная собака. Максимов стоял на коленях к ней спиной и раздувал костер.
Она подошла к нему.
— А Николай Семенович где? — спросила она.
Максимов полуобернулся.
— Вы уже встали? — сказал он без всякого восторга. — Да вот нет его! Не пришел ни сюда, ни к объездчику. Вот зажигаю костер, а то через час будет темно, а он пойдет низом, так может пройти мимо.
— Куда же он пошел? — спросила она испуганно.
Собака встала, принесла ей сапожки, сначала один, потом другой, и положила возле. Нина так разволновалась, что даже как следует не поблагодарила ее, просто похлопала по шее и все.
— Да вот в том-то и дело, — сказал зоолог досадливо, — ведь он знает, что вы тут, и устраивает такие… что, слуг у него, что ли, много, на пикник он приехал? Так у меня научное учреждение, а не Сокольники! И всегда с ним так — пойдет на пять минут, а придет черт знает когда. Вот и жди его, а мне некогда.
Он был очень раздражен, и Нина понимала его — еще ему не хватало артистки в заповеднике!
— Но все-таки где он? — спросила она.
— А вон, видите, — зоолог показал на голубые, белые и черные горы, — вон та долина называется Калмакская щель — туда он и пошел. Это примерно с час ходьбы, так что уже давно бы должен был вернуться.
— Но зачем, зачем он пошел? — нетерпеливо спросила Нина.
Зоолог помолчал, пожевал губами:
— Все свою синюю птицу ловит, — насмешливо и зло ответил он вдруг. — Мое чучело ему, видишь ли, не нравится. Это, видишь, гибрид. Плохой экземпляр, видишь. Ну ладно, найди тогда свой, хороший.
— Подождите! — перебила его Нина. — Какая синяя птица!? Это же сказка! — Ей показалось, что либо зоолог со зла сострил, либо она недослышала. Но Максимов обиженно объяснил:
— Я вам не Маршак, чтоб сказки рассказывать, а синюю птицу я еще в прошлом году одну подстрелил. Они залетают сюда из Индии, со стороны Гималаев! Так нет, ему ничего чужое не нравится — такой самолюб, нашел где-то целое гнездо и силок поставил. Два раза ловил и отпускал, птенцы, мол, маленькие — птица, если у нее, мол, птенцы, жить в клетке не станет, заморит себя голодом, а сейчас пошел — «поймаю!»
В это время сучья захрустели, и на полянку вышел сухой белый старичок в желтой байковой куртке и сапогах. За плечами у него висел винчестер (Нина хорошо стреляла и знала толк в ружьях).
