Виктор Стариков - Звезда победы
— Это я, Трофим Романович, все и сам знаю, — буркнул Годунов. — Что же мне теперь — уйти?
— Уйти? — Данько повернулся к Годунову. — Куда это уйти? Изволь отвечать за свой проступок. Его разберет партийная организация.
— Все?
— Все.
— Я поступил неправильно. Но призовите и Сазонова к порядку. Он не хочет поднимать цеха.
Годунов встал и вышел из кабинета.
Данько не остановил его.
— Дожили… Позор какой! И что это творится у нас в ватержакетном цехе? Дальше итти некуда. Сазонов распоясался, совсем затравил Годунова. Сейчас Сазонов у Немчинова, пройдемте к нему.
Встревоженная секретарша сидела в пустой приемной. Из кабинета доносились раскаты директорского голоса.
Сазонов сидел красный и взбешенный. Он даже не повернул головы в сторону вошедших Данько и Фомичева, напряженно слушая каждое слово Немчинова.
— Вы уже давно перестали руководить цехом! — шумел Георгий Георгиевич. — Какая это, скажите пожалуйста, инженерская работа! Любой мастер заменит вас. Скажите: что вы сделали за последнее время на печах? Больную печь три месяца вылечить не можете. С народом стали жить плохо. Мастера на вас жалуются: кричите на всех, грубите. Не Годунов, а вы виноваты.
— Годунов совершил производственный проступок и должен за него отвечать. Я хочу знать… Он будет удален из цеха?
— Нет! — твердо ответил Немчинов. — Он останется у вас сменным мастером.
— Я настаиваю на его увольнении. Иначе я не могу отвечать за его смену.
— Надо с этим кончать, — устало сказал Немчинов. — Вы, Сазонов, должны сейчас ответить на один вопрос: думаете ли менять стиль своего руководства? Если да, то будем работать; нет — простимся. Тогда нам не по пути. Пойдете работать начальником смены, уступите дорогу более способным. Довольно мы с вами это время нянчились.
— Что это значит — менять стиль руководства?
— Вы нуждаетесь в лекции, каким должен быть начальник цеха? Извольте. Он не просто инженер, а советский инженер на социалистическом предприятии, обязанный работать с коллективом, поддерживать в этом коллективе все передовое. А с людьми вы не работаете, избегаете их. Такому инженеру мы не можем доверять цеха.
— Не понимаю, почему судят меня, а не Годунова.
— Мы никого не судим. Годунов за свой проступок понесет наказание. Сейчас речь идет о вашем месте на заводе.
— Может быть, мне вообще следует уйти с завода?
— Уйдете, если отпустим, — заметил Немчинов. — Но о том, что я сейчас сказал, советую хорошенько подумать.
— Хорошо, — высокомерно произнес Сазонов, вставая, — я подумаю.
— На ватержакете у вас все готово? — спросил Фомичев.
— Разве работа не будет отменена? — удивился Сазонов.
— А почему надо отменять?
— В состоянии ли Годунов проводить ее?
— Проведет. В крайнем случае сделаем без него. Поручим Кубареву. Вам надо пойти в цех и проверить всю подготовку. Ночью прошу с завода не отлучаться.
Сазонов пристально посмотрел на Фомичева и молча, ни с кем не простившись, вышел из кабинета.
— Стоит ли сегодня? — усомнился Немчинов. — Не подведут они нас?
— Обязательно сегодня. Работа в цехе должна итти своим порядком.
— Фомичев прав, — поддержал Данько главного инженера.
Вопрос о ночном взрыве на ватержакете был решен. Фомичев написал записку Годунову и послал рассыльного с приказом найти мастера на заводе или дома.
— Видите, Владимир Иванович, что получается, — сказал Немчинов. — Надо принимать решение о Сазонове. Нельзя больше с этим тянуть. Начальник цеха не может наладить настоящих отношений с коллективом. А почему? В войну его перехвалили. Он и возомнил…
— Я с ним сегодня поговорю, — сказал Фомичев.
— Вина за Сазонова на вас ложится. — Голос Данько прозвучал строго. — Он ваш старый институтский и заводский товарищ. Вы должны были уже давно поговорить с ним. Покажите ему ложность и ошибочность его позиции. Сегодня я с Кубаревым встречусь. Он тоже неверно ведет себя, занял позицию невмешательства в цеховые дела. С начальником цеха никогда не разговаривает. Как плохо руководят оба, так плохо и работают.
13
Фомичев был недоволен собою. Почему он допустил это столкновение, почему своевременно не осадил Сазонова? Ведь он знал, как плохо складываются у начальника цеха отношения с мастером. Фомичев относился к Сазонову слишком терпимо, откладывая со дня на день решительный разговор с ним. Даже Данько и Немчинов сказали ему об этом. Им это тоже заметно.
Фомичев хотел сам проверить, как в цехе готовятся к ночной работе.
Годунов уже находился возле печей. Мастер молча встретил главного инженера, на все вопросы отвечал односложно. Он стыдился случившегося.
Сазонов показался на площадке, хотел пройти мимо, но Фомичев окликнул его:
— Пройдем к тебе, — предложил главный инженер.
Сазонов молча последовал за Фомичевым.
Они спустились с колошника, вошли в тесную цеховую конторку.
— У тебя все готово к взрывам? — спросил Фомичев.
— Заканчивают подготовку…
Наступило молчание.
— Тебя не беспокоит твоя судьба на заводе? — задал вопрос Фомичев.
Сазонов взглянул на него недружелюбно.
— Ты тоже пришел читать мне лекцию? Не стоит тратить времени, у меня нет его сейчас.
Он явно уклонялся от разговора.
— Буду откровенен, — продолжал Фомичев. — Ставится вопрос так: можно ли дальше доверять тебе руководство цехом.
— Очень любопытно! Очевидно, не имеет значения, что я выполнял план, забыта моя работа в военное время.
— Что вспоминать прошлое! Разве это дает тебе право распускаться?
— Ты мое прошлое не трогай. Оно мое! Что ты знаешь, как мы работали в войну? Нам было трудно, очень трудно. Руды нехватало, так мы все медесодержащие материалы раскопали на заводе и все в печи отправили. По неделям из цеха не выходили, вот на этом самом столе по очереди спали. Белья месяцами не меняли.
— Какой героизм — не меняли белья. А мы на фронте аккуратно брились, подворотнички меняли. Ко мне заросший щетиной солдат не имел права обратиться. В этом ли дело? Ты прошел проверку военного времени, почему сейчас не выдерживаешь проверки, пачкаешь честь советского инженера?
— Чем я пачкаю эту честь?
— Не ведешь цех, устранился от рабочих, не помогаешь заводу решать новые задачи. Разве можно это терпеть? Как ты относишься к Годунову, к фронтовику-инвалиду? Ты же помнишь, как он работал до войны. Ты обязан был помочь ему опять стать передовым человеком. А ты что сделал? Поднял скандал. Кому из рабочих, мастеров помог ты в последнее время? Где твои ведущие люди? Чего уж кичиться прошлыми заслугами! Их ценят, если в настоящем человек оправдывает прошлую славу. Нечего оглядываться все время назад — можно шею свернуть.
— Может быть, я устал. Изнашиваются не только машины, но и люди. Ведь есть закон усталости.
— Тогда так и скажи. Но я не верю этому. Нет ли у тебя других причин? — в упор спросил Фомичев.
Крупное лицо Сазонова дрогнуло. Фомичев молча наблюдал его.
— Я понимаю: так дальше нельзя, — быстро и, как-будто чего-то испугавшись, произнес Сазонов. — В этом ты прав. Но больше я ни о чем не желаю говорить. Не хочу! Слышишь? Мне не нужна твоя жалость! — бросил он в лицо Фомичеву.
— Я не жалею тебя.
— Зачем же ты пришел?
— Помочь тебе. Ты мой старый институтский товарищ. Твое дело — это и мое. Наконец, я главный инженер. Я должен знать, можно ли тебе дальше доверять цех, способен ли ты руководить им, как это требуется сейчас.
— Решайте… А мне теперь все равно. Здесь мне не работать. Все решили: я никуда не годен, звезд с неба доставать не умею. Мне пора…
Он встал и пошел к выходу.
— Подожди! — резко остановил его Фомичев. — Возьми себя в руки! Тебе предстоит важное испытание. Сорвется опыт со взрывами — ты будешь отвечать. На производстве нужна дисциплина. Всяким настроениям можешь предаваться дома. И я еще не все сказал.
Фомичев встал и, подойдя вплотную к Сазонову, сказал.
— Я заметил одну странную вещь. Мы с тобой жили хорошо до одного дня… Ты приходил ко мне в цех, советовался, просто заходил поболтать. И вот пришел тот день. Ты знаешь, какой день я имею в виду? Наши отношения резко изменились.
Сазонов отрицательно покачал головой.
— Так ли это? Не оскорблен ли ты, что я стал главным инженером? — в упор спросил Фомичев.
— Знаешь! — с гневом воскликнул Сазонов. Лицо его побледнело, но глаза были испуганные. — Это уж слишком. Подозревать меня в этом? Все, все, — скороговоркой смятенно произнес он. — Больше я не хочу разговаривать.
Сазонов вышел. Дверь гулко захлопнулась за ним.
…В кабинете горела только настольная лампа. Фомичев не заметил, как вошла Марина Николаевна. Она постояла, пристально рассматривая его.
