Виктор Стариков - Звезда победы
— Как дела? — громко крикнул он.
— Сегодня больше руды проплавили! — прокричал в ответ Годунов, и лицо его расплылось в улыбке. — На второй плохо… Что делать, Владимир Иванович?
Фомичев взглянул на часы.
— А что если нам попробовать взрывами ее растормошить? — спросил он оживленно. — Помнишь, Годунов как было однажды?
— Правильно, Владимир Иванович! Ведь я забыл, совсем забыл. Было же такое дело, — возбужденно и радостно заговорил Годунов. — Может быть, сегодня и попробуем?
— А чего же откладывать. Готовься! Сазонову я скажу. А если не выйдет, Годунов? Будем останавливать печь?
— Не выйдет в первый раз — снова попробуем.
— Ладно, пробуй.
Условились ночью попробовать взрывами «растормошить» печь. «Мучается Годунов, ищет, болеет, а Сазонову на все наплевать», — с досадой подумал Фомичев.
В веселом настроении, словно уже решив трудную задачу, Фомичев обошел цех, рассчитывая встретить Сазонова. Его нигде не было. Кто-то видел начальника цеха у рудных эстакад. Решив заглянуть еще раз в ватержакетный, Фомичев пошел в отражательный цех.
У Вишневского, как у хорошего хозяина, все было в порядке. Дорожки посыпаны желтым песочком, вокруг печи подметено. Работница из лейки поливала цветочные клумбы.
У печи дежурил пирометрист. Он не пропускал ни одной смены Фирсова, замеряя температуру во всех частях печи, старательно отмечая каждый час работы мастера. Довольный таким вниманием, Фирсов, еще издали заметивший подходившего главного инженера, торопливо спустился к нему.
К ним подошел и Вишневский. Втроем они обошли печь. Фомичев проверил температурный режим, посмотрел записи загрузки печи материалами, анализы шлаков.
— Вперед двинулись, — заметил он. — Немного, совсем немного, но двинулись.
— Не все сразу, — ответил Фирсов, поджимая губы. — Вот и вы ковши обещали…
— Готовят… Свое слово сдержу.
Мастер отошел. Фомичев спросил:
— Тянет, Петрович?
— Тянуть-то он тянет, да за свод боюсь.
— Резонно, — с некоторым раздражением сказал Фомичев. — Удивляешь ты меня: конечно, надо бояться за свод, говорили мы с тобой об этом. Следить нужно за сводом, подумать, как бы его стойкость увеличить.
На обратном пути Фомичев еще раз зашел в ватержакетный цех и встретился с Сазоновым.
С начальником цеха Фомичев опять поднялся на колошник и прошел к больной печи. Вдвоем они осмотрели ее. Да, надо испытать редкий и рискованный способ лечения. Сазонов равнодушно, как будто речь шла о самом обыденном деле, слушал главного инженера.
Фомичев ждал, что Сазонов хоть что-нибудь скажет по поводу предстоящей работы, выразит сомнение, поддержит его. Ничего! Словно речь шла о самом обычном деле. В Фомичеве начинало закипать раздражение.
— Ты как смотришь? — спросил он.
Сазонов пожал плечами:
— Можно попробовать. Но лучше остановить.
— Опять! — воскликнул Фомичев.
— Вот видишь, — буркнул Сазонов.
«Взрывы, так взрывы, — можно попробовать, как будет угодно главному инженеру. Ведь с мнением начальника цеха перестали считаться…» — как будто хотел он сказать всем своим видом.
Инженеры постояли еще некоторое время, поговорили о цеховых делах и, холодно простившись, разошлись до ночи.
— Владимир Иванович!
Фомичев резко обернулся. Марина Николаевна!
За эти дни они встретились всего несколько раз, вот так же, как и сегодня, случайно, на ходу. Однако теперь эти встречи сближали их больше, чем полуторагодовое знакомство.
Он не мог сказать ей, как он рад всякой такой встрече. Сколько раз за эти дни Фомичев порывался снять телефонную трубку, позвонить Марине Николаевне и пригласить ее разделить с ним вечер. Но что-то всякий раз останавливало его. Слишком сложны были их прошлые отношения, чтобы так просто решить настоящие.
Фомичев не мог не заметить, как все больше и решительнее вмешивается центральная лаборатория в дела цехов. Значит тогда, когда он переводил ее из диспетчеров, он в общем принял верное решение. Только эта история с ночной аварией исказила его истинные намерения, выставила все в ложном свете.
Работа Жильцовой была почти незаметна. Ее люди, вооруженные пирометрами, газоанализаторами, секундомерами, счетными линейками, записными книжками, никому не мешая, никого не беспокоя, дежурили возле печей, контрольных приборов, но по всему заводу уже шли разговоры о центральной лаборатории. Аккуратные листочки, на которых были выведены кривые режимов работы и производства, качественные показатели, лежали на столах директора завода, главного инженера, парторга, начальников цехов. Эти листочки, как рентгеновские снимки, показывали очаги болезни, каверны, язвы.
Встретили работников лаборатории равнодушно, но теперь за их работой внимательно все следили. Начальники цехов, мастера почтительно здоровались с Мариной Николаевной, этой неутомимой, заглядывающей во все уголки, энергичной женщиной. Она, как и всегда, была со всеми равно приветлива и, мило улыбаясь, говорила иногда в глаза людям такие неприятные вещи, что иной начальник или мастер потом всю ночь ворочался на постели, а утром чуть свет являлся на завод.
Всюду на заводе Фомичев ощущал незримое присутствие заведующей центральной лаборатории. Ее люди стояли везде. Утром он мог дать ей поручение и быть уверенным, что уже днем ее сотрудники займутся им и своими выводами поддержат его или уведут с ошибочного пути.
— Как кстати, — обрадованно сказала Марина Николаевна. — Вы теперь совсем не бываете у себя?
— Всю работу перенес в цехи. Что-нибудь срочное?
— У меня все готово по обогатительной фабрике: я составила проект приказа о порядке технического контроля и работе цеховой лаборатории.
— Чудесно. Сможем мы вечером увидеться? Скажем, в десять часов?
— Позвоните мне.
Они медленно шли по заводскому двору к проходной будке.
Было время, когда Марина Николаевна искренно не уважала его. Теперь она по-иному относилась к Фомичеву. Она ошибалась в нем. Он умеет работать, критически относиться к себе. И в нем больше твердости, чем она предполагала. Но сегодня он держится так, как будто одержал великую победу.
Она не удержалась и спросила:
— У вас какие-нибудь приятные новости?
Фомичев выпустил клуб дыма и настороженно посмотрел на нее.
— Нет, никаких особых новостей. А почему вы спросили?
— У вас вид победителя. Просто не узнать! Завидно становится.
Фомичев попытался все свести к шутке.
— С вами опасно встречаться и разговаривать. Вы все замечаете. Просто я в хорошем рабочем настроении. Я вам очень признателен за помощь. Вы побывали на рудных эстакадах…
— Подождите благодарить. Вам предстоят неприятности: на рудных эстакадах никакого порядка, все руды смешаны, флюсы перепутаны.
— Один глаз — хорошо, два — вдвое лучше. Потому-то я и просил вас туда заглянуть, что там плохо. Нет порядка? Наведем.
На лестничной площадке они расстались.
12
Этот день омрачился внезапной бедой.
Фомичеву позвонили из ватержакетного и коротко рассказали о том, что произошло между начальником цеха и Годуновым.
Сазонов не ладил с Годуновым с первого дня, не пропускал случая придраться к пустяку, колко намекая ему на неудачи с лечением больной печи. В поведении Годунова начальник цеха видел умаление своего достоинства.
У Годунова пока действительно не ладилась печь. Сазонов подходил к мастеру и иронически говорил:
— Не идет? А говорят, приказами все взять можно.
Годунов терпел-терпел, но, наконец, не сдержался. Шагнув к инженеру, он глухо процедил сквозь стиснутые зубы:
— Уйдите сейчас же от печи! Слышите? Вы мне мешаете.
— Немедленно сдайте дежурство. Сию минуту! — неожиданно резким фальцетом закричал Сазонов.
— Никуда не уйду, дежурства никому не сдам.
— Ах, вот как!.. Отказываетесь подчиняться?
Начальник цеха круто повернулся и ушел.
Все это случилось за час до конца смены.
Годунов умывался после работы, когда пришел посыльный и сказал, чтобы он немедленно шел к парторгу завода. Мастер был как будто спокоен, но долго не мог застегнуть пуговиц на гимнастерке — так и пошел с расстегнутым воротом.
Фомичев о скандале узнал, когда Годунов уже был у парторга завода и тоже направился в партком.
Годунов сидел в кресле, подавленный всем случившимся.
Данько ходил по кабинету. Все черты лица его напряглись. В таком гневе Фомичев видел парторга впервые.
— Никак не ожидал! — говорил он. — Теперь будем заниматься психологическими изысканиями о причинах твоего проступка? Изволь в любых обстоятельствах держать себя достойно. Ты опозорил себя, партийную организацию. Тебе трудно было с Сазоновым? Надо было прийти в партком. А ты, видишь, решил пошуметь.
