Карпов Васильевич - Маршальский жезл
Рота наша на учебном центре. Погода все еще паршивая. Серо, дождит. Вот тебе и весна! Зимой такого не было. Ребята в поле, наверное, не просыхают. Уж лучше бы жара.
Один раз тайком от сестры пробрался к телефону. Звонил в полковой медпункт. Хотел узнать, как там Степан. Ответили: отправлен в госпиталь, только не в наш, гарнизонный, а в другой, в Ашхабад, для просвечивания черепа. Видно, дела у него неважные…
А этот «сундук» Куцан, виновник всех бед, здесь, со мной. Наши кровати рядом. Он тоже поправляется. О многом поговорили мы с ним в эти дни. Вернее, говорил он. Я-то с ним не очень. Лежит на спине, заложит руки под голову, глядит в потолок и рассуждает. В первый раз я думал, он бредит. На меня даже не взглянул, а так, сам с собой вроде бы, только в забытьи человек может такое о себе сказать.
– Да-а, не получается, значит. Думал, пусть исключают. Что я теряю? Проживу и без комсомола. Другие живут, и я не загину. Было, было такое… Думал… А вспомню, как вы меня через реку несли, так и зашкрябает на душе. Как думаешь, Агеев, утвердило бюро батальона ваше решение?
– Наверное, нет, - ответил я, - должны тебя вызвать.
– Вызовут - просить буду, чтоб оставили.
В другой раз уж и свет был потушен, все спали, а Куцан вдруг об отце стал рассказывать:
– Очень исключительный у меня батяня. Главная жила в нем - жадность. Это я теперь точно раскусил. По прихоти этой жилы он всю жизнь свою строил. Даже бога себе собственного придумал. «Христиан и мусульман, - говорит, - миллионы, разве всех бог услышит? А у меня вот свой бог. Он только меня обслуживает, и больше никого. Что попрошу, то и должен дать, не скажет, что не услышал…» Помню, дед с нами жил, а потом помер. Батя повздыхал на людях, а вечером сказал матери: «Ну, будя убиваться. Показали уважение, и все. Чего жалеть-то: в доме просторней, расходу меньше». Потом и мать заболела вскоре. Опухоль у нее в мозгу появилась. Поехали мы с отцом навестить мать. Она в райцентре лежала. Я еще малый был. За руку меня батяня водил. Побывали в больнице раз. Через десять дней приехали еще, а нас не пускают. Больные, говорят, общий протест заявили и требуют не пускать. Ну, отец туда-сюда: жена моя, мол, не имеете права! Однако не пустили. Меня отвели, а он так во дворе и простоял. А не пустили его вот почему. В первый раз, когда мы были, такой разговор вышел. Посидел батя у маминой койки да и решил: «Я к тебе, Марья, ездить-то не стану. Чего зря ездить? Дел много в хозяйстве. Когда помрешь, тогда и сообщат». А потом еще, помню, он такое сказал: «Это что, Марья, у тебя на тумбочке?» «Кисель», - отвечает мать. «Дай-кась его малому-то. Пусть выпьет, ему на пользу, а ты одинаково помрешь». И я, гнида, пил тот кисель!
Куцан надолго умолк. Мне даже показалось, что он плакал. Потом, глубоко вздохнув, сказал:
– Нет, мой батяня ни здорового, ни больного из воды тягать не стал бы. Он сам кому угодно на хребтину влезет!
Слушал я эти монологи Куцана, однако сочувствие к нему не пробуждалось. Молчало сердце…
Первым пришел навестить нас - просто не верится! - лейтенант Жигалов. Зашел в палату. Положил по кульку на тумбочку мне и Куцану и весело спросил:
– Ну как, хлопцы, поправляетесь?
Смотрел я на него и удивлялся. Добрый, заботливый, совсем не тот Жигалов, которого я знал прежде.
Лейтенант рассказал, как отстрелялся взвод, что нового в полку, пошутил, подбодрил и ушел…
В кульках оказались свежие яблоки, по пять штук - пять мне и столько же Куцану, да по маленькой плитке шоколада. Яблок ни в магазинах, ни в офицерской столовой нет, это я точно знаю. Весной откуда им взяться? Видел я их на базарчике у спекулянтов, три рубля килограмм. Только там мог их купить лейтенант. Вот так Жигалов! Вот так нелюбимый командир! А почему, собственно, я его недолюбливаю? Если бухгалтер делает хорошо свое дело или, скажем, инженер, судья, педагог, тракторист, их за хорошую работу хвалят и уважают. Почему же я настроен против Жигалова? Требовательный? Так это одно из качеств хорошего командира. Что ж, если бы он оказался тряпкой, то нравился больше? Нет, конечно. Значит, дело не в нем. Не он плохой, а я хлюпик! Требовательность, видите, меня не устраивает! Что, он обидел кого-нибудь? Грубит? Гоняет нас ради своего удовольствия? Нет, все наоборот. С ребятами он всегда по-хорошему обращается. Ну, на занятиях строг, так иначе нельзя. Да и строгость лейтенанта не казенная. Ради Куцана в ледяную воду полез. А ведь он Куцана должен ненавидеть. Слышал я от писаря, что Жигалов из-за ЧП в отделении больше всех пострадал. На него в штабе полка было написано представление к званию старшего лейтенанта, а после того как стряслось это ЧП, аттестацию не послали, отложили до исправления дел. За такую пилюлю я бы Куцана в бараний рог скрутил, а Жигалов ему - яблочки.
В госпитале прочитал военные рассказы Гаршина. До чего же страшная и убогая была жизнь в дореволюционной армии! Подумал: а что творилось в те времена здесь у нас, в пустыне? Ведь тоже стоял гарнизон. Тому свидетели старинные казармы. Тьма, глушь, тоска! Конечно, и сейчас здесь не сладко, но все же оторванности от остального мира не ощущаем. Газеты и журналы в библиотеке - все, какие издаются в Союзе. Кино, телевидение. По радио слушаем новости одновременно с Москвой. Около клуба площадка, на ней пятнадцать застекленных витрин. В витринах ежедневно вывешиваются газеты союзных республик. Я люблю этот уголок: за какой-нибудь час побываешь во всех столицах. Одни заголовки пробежишь, и то интересно. Офицеры? Нет, не гаршинские, ничего общего, совсем другие люди. Наш Жигалов - это же сплошной напор, в нем не электрическая, а прямо атомная энергия! Я ни разу не видел его не только пьяным, а даже небритым. А солдаты? Неужели мы потомки тех, кого когда-то называли «серая скотинка»?!
Да, «солдат пошел не тот». Капитан Узлов сказал однажды, что даже за время его службы призывники заметно изменились, а Узлов служит всего десять лет.
В госпитале я однажды наблюдал такую сцену. Солдат в казенной пижаме - худенький, светловолосый, совсем школьник с виду - поставил в тупик врачей. У него песок в почках или даже камни, точно не знаю. Его лечили разными лекарствами, а однажды, после приступа, сделали несколько рентгеновских снимков, и врач-майор, изучив эти снимки, сказал:
– Выпейте побольше воды и прыгайте на одной ноге. Можно перед этим попариться в ванной, чтобы сосуды расширились.
А солдатик пристально посмотрел на врача и вдруг спрашивает:
– Скажите, пожалуйста, диалектику в медицинском институте изучают?
– Да, - с некоторой оторопью ответил майор, - а почему вы об этом спрашиваете?
– А вот почему, - спокойно отвечает солдат. - Наливаться водой и выталкивать из почек песок - это механическое решение вопроса. Выгоним один - другой образуется. К лечению надо подходить диалектически: устранить причину образования камней. Механическое вымывание водой, наверное, еще до нашей эры придумали.
Сказал этот упрек солдат и ушел. Воду он пил и на одной ноге прыгал. Но врач, испытывая неловкость за несовершенство своей науки в этой области, вечером разъяснял солдату:
– Ничего иного медицина пока не нашла. Растворители камней создать можно, однако они поразят и живую ткань.
Солдат сидел насупясь и упрямо твердил:
– Плохо ищут, физики вот позитрон нашли. Диаметр человеческого волоса по сравнению с позитроном показался бы диаметром земного шара, а его нашли…
Настырный парень. Начитанный. Был у нас в школе такой же, Вова Грачев, «профессором» его звали. Все на свете знал. Частенько преподавателей в тупик ставил вопросами. Вот и этот, наверное, из таких.
* * *
Лечение закончилось. Снова я во взводе. Даже не подозревал, что все здесь окажется таким милым и близким: казарма, ленинская комната, моя тумбочка, кровать, автомат, вещевой мешок.
Когда нас привели впервые с железнодорожной станции в полковой городок, он показался неприютным, сердце сжималось от тоски. А теперь чуть не бегом проскочил через проходную и с радостью оглядел клуб, штаб, столовую, спортивные площадки - все такое же, как прежде, ждет меня.
В роте ребята окружили веселые:
– Здравствуй, Витя, подремонтировался?
– Порядок!
Даже старшина Май заулыбался:
– Здравствуй, Агеев, готов к службе?
– Готов, товарищ старшина! - с удовольствием отчеканил я и вытянулся с шутливой сверхстарательностью.
– Молодец, быстро справился с болезнью, ни дня лишнего не кантовался.
– Ваше воспитание, товарищ старшина!
Май щурит умные глаза:
– Не подмазывайся, в наряд пойдешь по графику, скидки ни на болезнь, ни на подхалимаж не будет.
– Могу и без графика, товарищ старшина, очень соскучился по службе! - продолжаю я все в том же шутливом тоне.
Старшина явно доволен, что у него такой бодрый, в меру остроумный солдат, положил руку мне на поясной ремень, повел по проходу между кроватями, спросил теперь уже вполне серьезно:
