Ольга Гуссаковская - Перевал Подумай
Если вопросы и были, то их задавали не автору, а решали между собой в мгновенно вспыхнувших по разным углам зала спорах. Наконец шум утих, и слова попросил тот самый солидный мужчина, который так не любил моря. Теперь Александр Ильич вспомнил точно: это действительно сантехник. Один из тех, с кем чаще всего ссорятся архитекторы.
— Я понимаю, товарищи, о завтрашнем дне думать надо, но ведь стоило бы не забывать и о сегодняшнем: к примеру, подумать об элементарном благоустройстве, если уж, как вы утверждаете, с архитектурой пока не все в порядке!
— Постойте, но какое это имеет отношение к предлагаемому мной проекту? — спросил Ремезов. Он по опыту знал, что на таких совещаниях люди, увлекшись своим, часто совсем забывают основную цель.
— Да я разве о проекте толкую? — ничуть не смутился говоривший, — Я о нуждах города…
По залу прокатился смешок. И сейчас же с места поднялся Туганов.
— Я понимаю, совет у нас не собирался давно, могли назреть самые различные проблемы. В том числе и благоустройства. Это правильно, что в городе запущены скверы, дворы, аляповатая реклама на зданиях, не все улицы освещены. Но это требует особого разговора. Не о том сейчас речь.
Мне хочется сказать несколько слов не о самом даже проекте Ремезова, а о принципиальном его отличии от всего того, что строилось в городе до сих пор и строится сегодня.
Современный городской район должен быть прежде всего удобным. Точно так же, как и квартира — просторная, светлая, благоустроенная, где все на виду и все «под рукой». Любая архитектурная идея мертва, если в основу ее не положены запросы и потребности нашего советского человека…
В своем проекте Александр Ильич Ремезов идет от уже известного опыта литовских строителей, хотя и разработал его давно и самостоятельно. Как и в проекте района Жирмунай в Вильнюсе, здания на приморском склоне нашего города располагаются свободно, между лентами домов много простора, они развернуты так, что в каждую квартиру проникает солнце. Транспортная магистраль вынесена на край жилого массива, а следовательно, уменьшается и опасность дорожных происшествий с детьми. Торговый центр и комбинат бытового обслуживания находятся посреди района, прийти туда удобно любому из жителей. Предусмотрены детские игровые и спортивные площадки. Короче говоря, данный проект — один из вариантов города будущего, а не скороспелая модернизация старых образцов. И это, на мой взгляд, главное. А недостатки, если таковые имеются, всегда могут быть устранены в процессе доводки проекта.
— У вас завидная осведомленность, — улыбнулся Лунин, — можно подумать, что вы с Ремезовым вместе работали над проектом.
— К сожалению, нет. Но я работал в Литве, знаю район Жирмунай и могу сравнить. Скажу откровенно: проект Ремезова меня заинтересовал. Он вполне современен, убедителен. Думаю, за ним будущее.
Слово взяла молодая женщина — преподаватель истории, скромная на вид, но отнюдь не робкая.
— Мне, товарищи, очень понравилось то, о чем говорили товарищ Ремезов и товарищ Туганов. Конечно же, город наш красив, а должен стать еще краше и еще удобнее для нас, северян. И это все в проекте есть. Но мне хочется, чтобы он больше отразил историю края. Обелиск покорителям Севера — хорошо, но, может, удастся привязать к нему как-то и новое здание музея? Старый так тесен, что туда почти невозможно прийти с большой экскурсией. Вот это мое пожелание.
И опять на какой-то момент возникла пауза, заполненная торопливыми, вполголоса спорами в разных концах зала.
Заговорил человек, чем-то удивительно похожий на Лунина:
— Я — экономист по профессии. Если хотите, старый финансовый волк. — Он помолчал, ожидая реакции присутствующих, — Так вот, меня интересует только один вопрос: стоимость проекта. Не слишком ли дорого придется платить нам за эту, хе-хе, красоту?
— Разрешите контрвопрос? — Ремезов подался вперед. — Если вы занимаетесь строительными сметами, то должны знать, что красота в архитектуре не является самоцелью. Это, прежде всего, полезность, лучшее использование любой строительной площадки и, в конечном итоге, большие удобства для людей. Уверяю вас, что незначительное превышение сметы при строительстве лент жилых домов вполне оправдает себя со временем.
Зал одобрительно зашумел и, словно испугавшись этого, с места резко поднялся Лунин.
— Что ж, видимо, мы должны послушать автора второго проекта? — предложил он. — Аркадий Викторович, вы готовы?
Синяев неуверенно встал с места, будто проснувшись. Зачем-то провел рукой по лысеющей голове. В эту минуту ему показалось, что во всем зале нет человека, которому было бы интересно то, что он может сказать, — настолько все были увлечены, полны только что услышанным и своими мыслями по этому поводу. И самому Синяеву вдруг стало ясно, что его проект — это вчерашний день.
— Товарищи, я… в общем, я отказываюсь… надо доработать… современные задачи требуют… Ах, да все равно теперь!
Синяев прошел меж рядов и побрел из зала, ни на кого не глядя. Недоумевающий ропот проводил его до дверей и стих.
Аркадий Викторович спустился по лестнице. Торопиться ему было некуда: все кончено. Но он сам все еще не понимал, почему, как это произошло? Ведь он собирался выступать, обдумывал аргументы, мысленно спорил с Ремезовым. А когда поднялся с места, вдруг понял, что сказать ему нечего. Мысли и слова разбежались, как тараканы, выпущенные из банки. И он понял, что ни одно из этих слов поймать не может. Самое лучшее — уйти.
Совершенно машинально он забрел в зимний сад. Там несколько молодых фикусов и пальм несмело присматривались к простору и свету после привычной тесноты родной теплицы. Между ними стояли аквариумы и свисали бледно-розовые, почти прозрачные кисти плакучих цветов. За всей этой зеленью можно было укрыться от любопытных глаз людей, выходивших из зала. До Синяева долетали обрывки разговоров:
— Порт — ворота края. Значит, и обрамление у бухты должно быть соответствующее: красивые большие дома. Прав Ремезов!
— Знаете, я в пятидесятом году приехала на «Дзержинце». Смотрю — хибарки лепятся над портом, как стрижи по карнизу. Страх! Это сегодня город подступает к порту, а тогда его за сопкой и не видно было…
— Да, сейчас уже несомненно наметился морской фасад, но должно-то быть лучше!
— Ишь, размахнулся: торговый центр! А на деле-то выйдет все тот же встроенный продмаг на четыре рабочих места…
— Ничего подобного! Мне этот проект по душе, давно пора.
Почувствовав внезапно, что он в своем укрытии не один, Синяев вздрогнул и обернулся. Позади стоял Гольцев и смотрел на него все тем же непонятным, приценивающимся взглядом. Только сейчас глаза его ясно выражали неодобрение.
— Та-ак… Крепости капитулируют изнутри. Совершенно точное утверждение. Впрочем я хочу поговорить с вами не об этом. Ничего не будете иметь против, если, скажем, дня через три встретимся с вами в ресторане вечерком? Вижу по глазам, что никаких возражений на этот счет у вас нет. Вот и прекрасно. Всего наилучшего!
Гольцев ушел так же быстро и неожиданно, как появился. Синяев проводил его недоуменным взглядом, пожал плечами: он так и не понял, что Гольцеву от него нужно.
Александр Ильич уходил последним. Никакой радости победа над Синяевым не доставила. Проект одобрен большинством голосов. Внешне все в порядке, но душу грызет смутное беспокойство, как остаточная боль в мускулах напрасно занесенной для удара руки. Он готовился к бою, а сражаться было не с кем.
Возле выходных дверей его нагнал Лунин. Дверь открывалась и закрывалась, как створки огромной раковины, пропуская людей. По каменному полу вестибюля тянуло сквозняком. Стоять в этом месте было неудобно, но Лунин неожиданно взял Ремезова под руку и отвел в сторону, словно для конфиденциальной беседы.
— Прекрасно, просто-таки чудесно поработали, батенька! Можно только позавидовать вашим творческим возможностям. Но, конечно, есть и недоделки — без них не обходится. Кое-что надо довести. Например, ваше разрешение дорожной проблемы явно не того… не на уровне всего проекта. Я говорю так потому, что сам в свободное время занимался приморской магистралью. Есть один вариант, и мне хотелось бы на досуге ознакомить вас с ним. Как-никак приморский район — наше общее дело, а общее дело, как водится, всегда лучше вершить, взявшись за руки…
— Безусловно, — холодно кивнул Александр Ильич. — Важно только, чтобы руки при этом были чистыми. Я отлично вас понял, Яков Никанорович. Кстати, я догадывался о возможности такого поворота дела.
— Какого такого поворота? Что вы говорите? — Барственное лицо Лунина выразило всю доступную ему гамму возмущения и недоумения. — Ужасный у вас характер, Александр Ильич. Не зря коллеги ваши обижаются.
Лунин торжественно выплыл в дверь. Ремезов закурил и пожал плечами: зря или не зря погорячился? А, да черт с ним! Все равно, рано или поздно, не миновать было этого разговора.
