Виктор Подольский - Елена
— Конечно, — тихо подтвердила Елена.
— Я желаю вам успеха на этом пути. Между прочим, — продолжал Корниенко, — я тоже полгода был газетчиком, есть такой грех, редактировал по совместительству заводскую многотиражку, когда был секретарем завкома комсомола. Нелегкий у вас хлеб. Знаю, как придирчиво читают каждое слово, но знаю и как прислушиваются, верят ему, какая это сила. Помню, мы в нашей небольшой заводской газете рассказали об опыте уральской работницы Подовой, которая взяла на социалистическую сохранность станок. Какой был отклик! Буквально во всех цехах следовали примеру, обещали трудиться без аварий, добиваться, чтобы дольше и надежней служило оборудование. Письма от рабочих завода засыпали нашу маленькую редакцию. Но мы, — засмеялся Корниенко, — не только выдержали этот поток, но и напечатали почти все письма. Досталось, между прочим, кое-кому на орехи, задели начальника механического цеха, который стоял в стороне от нового начинания. Он — на дыбы, к секретарю парткома, директору — жаловаться: обижает многотиражка. Ему разъяснили деликатно, а он снова в позу. Что ж, еще раз ему в газете нашей напомнили, но уже пожестче, больше соли дали, горчички добавили — подействовало! Дошло. Взялся по-настоящему передовой опыт внедрять, а ведь в этом цехе самый большой станочный парк.
— Все мы одно делаем. И маленькая многотиражка, и большая центральная газета, — заметила Елена.
— Ну, уж если говорить откровенно, то наша областная газета о передовом опыте и его распространении пишет не очень часто да и пресно, скучновато, — продолжал Корниенко. — Вы не обижайтесь. Но начнешь порой читать и ко сну тянет… Нет, нет, не смотрите на меня так жалостно, Елена Ивановна, — снова заулыбался секретарь. — Я читаю газету, как правило, утром, а не на ночь, на сон грядущий. Ну я, предположим, дочитаю корреспонденцию, мне это по должности положено. А остальные читатели?
— У нас, Григорий Петрович, в коллективе есть очень способные люди, — тихо, но твердо возразила Ивченко.
— Верю, верю, — оживился Корниенко. — Фельетоны Пономаренко люблю. Остры, умны. Статьи на партийные темы Сергиенко читаются. Есть в них изюминка. Комментарии Курганского к письмам заставляют задуматься, оглянуться. Умеет заинтересовать читателя Савочкин. И бесхитростные рассказы Быховского хороши! Свой цех и своих друзей вспоминаю. Очень квалифицированы статьи на моральные темы Вишневой. Обязательно заденут чью-то струну. А передовицы Захарова? Их всегда отличишь от других — мысли, аргументы, знание дела, доходчивость. Вам, можно сказать, в редакции повезло.
— Начинать работать при таком умном и понимающем творчество редакторе — не каждому выпадает, — охотно согласилась Лена.
— Ну, ну. Вы уже и панегирик начальству. Еще и оду напишите.
— А вы меня к этому подтолкнули, — пошутила Лена.
— Э-э, вы, я вижу, умеете не только нападать, но и отбиваться, — живо проговорил Корниенко. И уже серьезно продолжил — Захаров в самом деле стоит самых добрых слов. Побольше бы таких. Но не все еще удается газете, да и не все у вас инициативу проявляют.
— Я сама без году неделя в коллективе.
— Я все понимаю и просто высказываю свою точку зрения, — проговорил Корниенко. — Мне бы хотелось, чтобы вы и все ваши товарищи твердо знали: каждое, помните, каждое интересное, полезное начинание газеты, каждое принципиальное и правдивое (не на пять процентов, а чуток побольше) обком партии всегда заметит и поддержит. Разумеется, не обязательно по каждой корреспонденции выносить постановление.
— Это я понимаю, — кивнула головой Елена.
— «Я планов наших люблю громадье», кажется, так писал Маяковский.
Ивченко снова кивнула головой.
— Так это же по-настоящему «громадье», и какое! — горячо продолжал, вставая, Корниенко. — Наша область — небольшая полосочка на карте страны и даже республики. А сколько на этой полосочке живых дел, сколько нового, грандиозного! Смотрите, Елена Ивановна, — секретарь подвел ее к карте, висевшей на стене, — вот эти пустыри вокруг города уже застраиваются. Возникают и вскоре поднимутся, по сути, новые города-спутники с девятью-, двенадцатью- и шестнадцатьюэтажными домами. Здесь сооружается новый завод. Тут будут строить самые крупнотоннажные суда в Советском Союзе. Вот здесь возведут цементный, здесь сахарный, механический, глиноземный, самый большой в Европе кожевенный. Страдающая от суховеев земля нашей области, вся, вся, Елена Ивановна, будет в ближайшие годы орошаться. Во многих районах уже орошается. Вырастут вот тут, тут и здесь фабрики — комплексы зерна, мяса, овощей. А какие у партии планы улучшения жизни людей! Даже дух захватывает…
Елена смотрела на Корниенко и ей показалось, что она не в кабинете официального служебного лица, а в гостях у поэта, восторженного, эмоционального, увлеченного счастьем и красотой, во имя которых он трудится. И эта поэтическая взволнованность передавалась девушке.
— Есть для чего работать, Григорий Петрович, для чего жить, — тихо сказала она.
— Вам бы лично, Елена Ивановна, посоветовал, — уже деловито проговорил Корниенко, — поближе познакомиться с нашими сельскими механизаторами. Есть чудеснейшие люди. Мало о них еще пишут, а ведь на плечи механизаторов ложится уже сейчас основная тяжесть работ. Не забывайте о своих новых знакомых, о Чабаненко. Он еще не раз себя покажет. Да и Смирнов, по-моему, осмыслит все до конца. Я в это верю. От души желаю вам и вашим товарищам успехов в работе.
XVII
Погожие дни закончились. Утром солнце еще, правда, поднималось высоко над крышами домов, обещая теплую и ласковую погоду. Но уже к полудню тучи заволакивали небо и над городам, явно не вовремя опускались сумерки, на асфальте появлялись первые капельки, извещая прохожих о приближающемся длительном дожде или кратком, но бурном ливне. Холодные ветры проникали сквозь щели окон и дверей в квартиры.
Состояние здоровья Ивана Ивченко ухудшилось, поднялось артериальное давление.
— Не волнуйся, работай спокойно, Леночка, — неизменно отвечал отец на взволнованные расспросы по телефону. — Умирать нам рановато, не правда ли?
Но быть спокойной Лена не могла. С работы она спешила домой, прихватив с собой оригиналы для правки или папку с письмами. И у Саши было горячее время. Двух ребят проводили в армию, новых рабочих еще не взяли. Бригада отчаянно «штурмовала» план. Встречался он с Леной реже, главным образом в субботу, когда коллективно вычитывали в газетной полосе очередной его рассказ. Публиковали их теперь в «Заре» довольно часто, иллюстрируя рисунками, сделанными в цехе или на строящемся корабле.
— Пригласишь когда-нибудь в выходной? С отцом познакомишь? — спросил однажды Саша.
— Не время, Сашенька, он болен. Станет ему легче — пожалуйста. Да и у тебя вот-вот госэкзамены. И в бригаде дел полно. А познакомишься с папой, к нему заходить придется: все твои графики — под откос.
— А, может, ты просто не хочешь, о сокурснике своем думаешь?
— Как ты можешь? — возмутилась девушка.
Они остановились у парадной двери. Елена взялась за ручку.
— Не звони мне пока. Увидимся позже… сказала она и захлопнула входную дверь.
Быховский поплелся вниз.
— Все равно не уйду, — решил он и, остановившись у кромки тротуара, посмотрел на освещенные окна третьего этажа. Лена раздвинула занавеску, распахнула форточку. Саша еще долго стоял под домом, затем медленно побрел к себе.
На следующий день его и группу молодых рабочих пригласил к себе цеховой парторг:
— Братки, — сказал бывший моряк Семенюк, недавно избранный секретарем цехпарткома, — надо выполнять обязательства.
— А разве подводим, Платон Сергеевич? — раздались голоса.
— Никогда вы не подводили, братки, никогда: ни на море, ни на суше. На море, я думаю, и сейчас испытания судна пройдут успешно. А вот по шефству намечается у нас прорыв. Маловато людей на стройке кормоцеха в колхозе. Руководство решило ускорить темпы монтажа… Есть еще вопросы, ребята?
Вопросы были. И парторг разъяснил:
— Едете на месяц. Потом вас сменят. Начальником будет старший мастер Оглоблин. Повезет заводской автобус. С вами на несколько дней поедет агиткультбригада. Не отгораживайтесь от нее. Это я на тебя намекаю, Саша, — кивнул Семенюк, — прочитаешь колхозникам свои рассказы, они у тебя хорошо получаются, стихи, стенгазету поможешь выпустить. А ты, Костя, — обратился парторг к монтажнику Абросимову, — спой в клубе «Каховку», как у нас во Дворце пел.
Ну а Миша, — он посмотрел на слесаря Мищенко, — тебе на баяне подыграет. Условились? Вам все ясно?
— Ясно, — за всех сказал Мищенко.
— На сборы даются сутки, — продолжал парторг. — Кто по уважительной причине не может ехать, пусть скажет — заменим. Но помните, там так же важно, как на корабле и даже еще больше. Продукты питания для людей, сами грамотные и понимаете, — это тоже могущество страны. Поэтому я прошу вас, братки, покажите там все, на что вы способны, и что такое дружба рабочего класса с колхозниками. Очень прошу вас. Среди вас есть коммунисты и комсомольцы. Уверен, что они будут примером. Все понятно? Что ж, я пожелаю вам успехов. Приду провожать, — и Семенюк по очереди пожал руки всем отъезжающим.
