Петр Гагарин - За голубым Сибирским морем
…В то раннее солнечное утро воздух был чист и прозрачен, каким бывает он, пожалуй, только в Забайкалье.
Павел вышел в тамбур, открыл дверь вагона. Холодный, прессованный воздух качнул его назад, но Павел ухватился за поручни, еще сильнее подался вперед…
Вот так же в сорок первом он стоял в двери вагона. Так же дул ветер. Павел так же смотрел на необозримые просторы родной земли. Но тогда он мчался на фронт.
А теперь? Строить, создавать.
Вдали показалась голубоватая дымка, окутавшая город. Паровоз, словно обрадовавшись, помчал еще быстрее, приветливо гудя: иду, иду-у!..
…Остановка на маленьком полустанке прервала воспоминания Павла.
Поезд приближался к Бурканску.
2На вечере, посвященном открытию Дворца культуры горняков, первым выступил начальник Бурканского рудника Василий Михайлович Чекаленко.
Он к трибуне шел медленно, поглядывая на новенький пол, словно проверял, надежен ли. Положил руки на трибуну, но тут же отдернул их, посмотрел на ладони, не прилипла ли краска, снова оперся о трибуну, окинул взглядом переполненный зал.
Лицо его в морщинах, но еще не старческое, аккуратно выбритое, припудренное. Волосы уже совершенно белые, пострижены «бобриком». Очки круглые, большие, в тонкой серебряной оправе.
— Дорогие товарищи! — начал он. — Нас, то есть руководителей предприятия, немало критиковали за отсутствие надлежащего культурного очага. Критиковали и правильно делали.
Зал зааплодировал.
— Долго мы собирались строить, препятствовали некоторые хозяйственно-экономические факторы. Но мы учли критику. И вообще стараемся прислушиваться к голосу масс. — Павел подумал о письме и посмотрел на Чекаленко. А тот все поблескивал очками. — И вот мы празднуем. Разрешите наших дорогих строителей поздравить с большой производственной победой.
Грянул оркестр.
Потом был зачитан приказ управляющего трестом «Рудстрой» о награждении лучших строителей — передовиков пятилетки.
Здесь же, во время перерыва, Павел разыскал автора письма — Стрекача и представился ему.
— Это дело большое, важное, — сказал Стрекач. — Выйдем на улицу, не темнеет еще. — Вышли за ворота, на взгорок. — Вон, видите, шахта. Из этой мы руду даем. Наша Центральная. А вот южнее — вторая достраивается. Скоро пустят. Между ними будет сбойка — выработки сойдутся, но это в будущем. А севернее Центральной, вон около тех осиротевших березок, хотят закладывать третью шахту. А зачем? У нас пласт лежит вот так, — Тарас Афанасьевич вытянул руку, показывая угол падения основного рудного тела, — на юг руда уходит вглубь, на север — поднимается, словно на поверхность просится. Вот я и думаю: там шахты заложили — правильно, а здесь-то зачем? Сверху снять пласт земли — и греби руду, сыпь ее в вагоны. И размахнуться есть где, вы поглядите.
Вдали простиралась огромная равнина. Когда-то здесь был лес, а теперь и пней не осталось. Только две одинокие березки кланялись ветерку.
«Действительно, есть где развернуться! — мысленно поддакивал Стрекачу Павел. — И для отвалов места хватит и для подъездных путей. Степь сама будто зовет к себе человека: вот, мол, я какая, иди, располагайся».
— Да, — протянул Павел, не отрывая своего взгляда от равнины, — заманчиво. Вырыть огромный котлован и порядок. Солнце, воздух… работаться будет легко.
— Вот о чем и речь, а начальство брыкается.
— Почему же, Тарас Афанасьевич?
— Говорят, подземный метод уже освоен, нечего технологию менять. К тому же им сверху уже бумага пришла — строить шахту. А у меня кипит вот здесь, — и Стрекач ударил себя кулаком в грудь. — Не могу, не согласен. Сын у меня техник, он на горе Магнитной работает. Толковый парень, в институте учится. Приезжал в отпуск, порассказал. Я хоть и не техник, но всю жизнь на руде. Помозговал и решил: здесь надо разрез, а не шахту. Так государству лучше будет. Лучше, поверьте мне. Ну, зачем зря силы и деньги убивать? Ведь это все наше. По-хозяйски и делать надо.
— А вы, Тарас Афанасьевич, официально этот вопрос перед дирекцией ставили?
— С главным инженером говорил — одобряет. Написал Чекаленко. Тот вызвал меня, улыбается. «Ты, — говорит, — мыслишь выше министра». А я говорю: «Да уж как умею, Василий Михайлович».
Стрекач помолчал, нахмурясь, и уже тише продолжал:
— Поговорили, поспорили. Трудно мне с ним, малограмотному. Я ему свое, а он мне — техническую формулировку, да такую заумную! Или цифры подсунет одну, другую. Ну куда я. А вот нутром чую, что разрезом лучше, чем шахтой, — дешевле. И сын так говорит, а он же с Магнитки!
Грибанов сочувствовал Тарасу, даже верил ему. «Но ведь и опытные горняки могут ошибаться. Тот лектор тоже не хотел обманывать газету, — подумал Павел, вспомнив про статью, — а вот случилось же… Нет, сначала проверь, а потом верь! Надо проконсультироваться».
И пошел звонить Дмитрию Алексеевичу. Тот сначала колебался: может быть, приедешь, на месте обсудим, а то так, знаешь… Но Павлу не терпелось, он подробно объяснил Шмагину суть дела. Тогда Дмитрий Алексеевич посоветовал Грибанову зайти к главному инженеру, выслушать его мнение, потом побывать еще в плановом и проектном отделах, дополнить письмо фактическими данными, чтобы уж если спор начинать, так с цифрами и фактами в руках.
3Статью Стрекача Шмагин сам понес редактору.
— Очень важный материал, Иван Степанович, думаем опубликовать его с примечанием редакции. Посмотрите.
Ряшков прочитал заголовок «В интересах государства», пожал плечами:
— А что мы делаем не в интересах государства? Это… постой, постой, Стрекач… с рудника, что ли… Что-то мне… Ну-ка заведующего отделом писем позовите.
Вошел Голубенко.
— Слушаю вас.
— Оригинал этого письма где?
— У Грибанова.
— Давайте сюда.
— Грибанова сейчас нет в редакции.
— Там резолюция моя есть? Что там написано?
— Послать на расследование.
— Послать на расследование. А вы?
— А кому же посылать? Грибанов ехал туда, я попросил его на месте проверить, без бумажной волокиты.
— Уж очень вы с Грибановым умны.
Замолчал, посмотрел еще раз на подпись, ниже было напечатано:
«От редакции. Публикуя это письмо, редакция просит рабочих и специалистов предприятий горнорудной промышленности высказаться по затронутому вопросу…»
Дочитал, отбросил, сказал Шмагину:
— Ладно, оставьте, потом.
Когда Шмагин и Голубенко вышли, редактор еще раз перечитал статью, закурил. «Опять придумали. Историю с «краеведом» еще не забыли».
Начал звонить.
— Чекаленко? Привет, Ряшков беспокоит. Да, да, редактор. Как дела? Ты, говорят, все строишь. А почему бы не разрез? Нет смысла. Ясно, ясно. А мне тут говорили… Ну тогда понятно. Нет, нет, мы же понимаем. Ясно. Будем здоровы. Всего.
На следующий день, утром, он вернул статью Шмагину и усмехнулся.
— Оказывается, в министерстве все уже решено, будут строить шахту. Что же нам фантазировать.
— Но еще не строят, могут и перерешить. Ведь все данные представляли наши же люди, могли и ошибиться.
— Это уж, знаете… Обращайтесь в Москву. Там — генералы, а мы солдаты. И нечего нам ломиться в открытую дверь.
Шмагин был возмущен. Он пришел к Грибанову и чуть ли не с порога крикнул:
— Вернул ведь, Павел Борисович. В Москву, говорит, пишите.
— Что у вас, опять зажим? — посмеялся Курбатов.
— Да нет, — махнул рукой Шмагин, — просто перестраховка. Дело новое, как бы чего не вышло… — Дмитрий Алексеевич вздохнул, снял очки и, сильно сощуря близорукие глаза, долго тер уголком носового платка стекла. Потом надел очки, проверил, прочно ли они сидят на носу, и снова обратился к Грибанову: — Давай-ка к Юрмакову сходим, а?
— К Юрмакову? Кто это?
— Новый заведующий промышленным отделом обкома. Ты толковее обскажешь все. Я ведь не был там.
Петр Егорович Юрмаков широколицый. В узком разрезе век поблескивают черные глаза. Волосы густые, черные, но справа, над лбом, белеет прядь, словно посыпанная пудрой. Над карманом его полувоенного кителя красовался значок лауреата.
Юрмаков много лет трудился на строительстве железных дорог. Сам разработал и внедрил новый метод возведения железнодорожного полотна. За это ему государство присудило Сталинскую премию.
На последней партийной конференции его избрали в состав областного комитета партии, а недавно утвердили зав. отделом.
Когда Грибанов рассказал о статье Стрекача, Юрмаков молча слушал, но потом улыбнулся — первый и последний раз за все время разговора! — и сказал:
— Я в горном деле не силен, объясните, пожалуйста, еще раз, поподробнее. Вот вы говорите…
И тут он стал задавать один вопрос за другим. Грибанов и Шмагин объясняли.
