Константин Золотовский - Рыба-одеяло
– Нет, я золы не скидывал, – сказал кочегар Вострецов. – А больше бросать некому.
И действительно, на рейде в этот день других судов не было. Рейд был пустынен, только чайки с криком вились над чудовищем.
– И я не бросал, – сказал из дверей камбуза поваренок Петя Веретенников.
Петя сегодня замещал взрослого повара и впервые самостоятельно готовил обед. Он прилежно вертел ручкой мясорубки, мечтая прославиться флотскими битками с луком на весь Лебяжий рейд.
– Гляди, гляди! – испуганно зашептал водолазный сигнальщик.
Морское чудо вытянулось чуть не к самому берегу, и посредине его образовался неровный зубчатый провал.
– Пасть раскрыло! – прошептал кто-то из курсантов.
Чудовище, покачавшись на воде, снова стянулось и стало медленно погружаться. Чайки поднялись и улетели.
Чудо-рыба исчезла так же неожиданно, как появилась. Курсанты облегченно вздохнули.
– Ушла! – на полный голос объявил сигнальщик.
– Водолаз Лошкарев, на трап! – отдал команду дядя Миша.
– Пустить воздух!..
– Проверить шлем!..
Курсант-телефонист надавил пальцем на бронзовую пуговку головного золотника и проверил, хорошо ли сидят в гнездах шлема кружки подводного телефона.
– Исправен! – сказал он и сырой тряпочкой вытер Кузькину шерсть, приставшую к ободку.
– На сигнал и шланг!
– На телефон!..
Двое курсантов стали к сигналу и шлангу, а один вынул из ящика телефонную трубку.
– Надеть шлем!..
Лошкарев ушел под воду.
А капитан судна Сухарев отправился в порт за вспомогательным буксиром для судоподъема и отвалил от «Устрицы» на катере.
И тут, откуда ни возьмись, из-за борта вынырнуло прежнее чудовище.
– Явилось! – закричал самый худенький курсант.
Все, как один, ученики сбежались к борту.
Только Петя Веретенников не выглянул из камбуза. У него на плите жарился лук и закипало молоко.
Чудовище плыло по пенному следу катера.
Катер резко повернул к порту, и чудовище на обратной волне покатилось прямо на «Устрицу».
– Чего ему от нас надо?.. – Курсант, стоящий на телефоне спущенного на грунт Лошкарева, побледнев, бросил вверх мембраной телефонную трубку, мимо ящика подводного телефона.
Чудовище бежало на «Устрицу», приплясывало на морской зыби, то втягивая, то вытягивая свои колючие отростки, и тихонько пело:
«Ах вы, сени, мои сени,
Сени новые мои...»
Голос был явно мужской, но очень тихий, еле слышный, с хрипотцой и потрескиванием.
«Сени новые, кленовые,
Решетчатые...»
– Это рыба-одеяло! – закричал Вострецов. – Узнаю по голосу!
Курсанты сразу притихли. Кочегар Вострецов не раз побывал в тропических морях и дважды обошел вокруг света.
– Я ее встречал, когда на «Сакко и Ванцетти» ходил в Индийский океан, – сказал Вострецов. – Она напала на искателей жемчуга, уперлась в скалу, вытянулась резиновым одеялом и задушила всех ныряльщиков. В другой раз она закутала в одеяло индийское судно и утянула на дно. Потом водолазы видели это судно: мачты обломаны, у матросов вся кровь высосана, и на теле синие пятнышки от ее колючек, а у кого голова, у кого рука объедены.
– Значит, она людоедка? – робко спросил самый худенький из курсантов.
– Людоедка! – Вострецов сделал страшные глаза. – Ей только подавай мяса!
– Ну, уж это ты чересчур загнул! – шепнул кочегару боцман. Вострецов славился среди старых моряков как знаменитый заливала.
– А не обознались ли вы? – робко спросил Толя Цветков. – Действительно ли это та самая рыба-одеяло, или, говоря по-латыни, анималь маринум куверкулюм?
Курсанты с надеждой посмотрели на Толю.
– Своими глазами видел! – сказал Вострецов.
– Как же это малоизученное одеяло, изнеженное тропиками, могло благополучно приплыть в наше холодное море?
– Оно местное, балтийское, – сказал Вострецов. – Разница только в том, что это, на холоде, еще больше жрать хочет!
– Почему же оно не описано во флоре и фауне Балтийского моря?
– Зачем записывать? Его каждый рыбак знает.
– Как же оно рождается?
– Плодится, как всякая другая рыба. Вылупливается из икры, ходит в куче, прижавшись друг к дружке, чтобы не съела севрюга или хищная щука. А уже через пару месяцев в такое превращается, что от него все молодые моряки бегут.
Курсанты смущенно глядели друг на друга.
Чудовище чуть приостановилось на гребне волн, помолчало, покачиваясь, и опять запело:
«Славное море – священный Байкал,
Славный корабль – омулевая бочка...
– Здорово поет! – поражались курсанты.
– Писцис кантабиле! Поющая рыба! – сказал по-латыни Цветков.
– Вот именно канат бери! – подхватил Вострецов, лукаво косясь на телефонную трубку. – Я их немало наслушался. С борта «Сакко и Ванцетти» сколько раз видел, как оно выплывает и поет иностранные песни, щелкает, как птичка колибри, мяукает и свистит, как удав...
– Во-первых, удавы не мяукают, – поблескивая очками, возразил Цветков. – Это не научно. Во-вторых, людскую речь воспроизводят только попугаи.
– Оно попугайной породы, – объяснил Вострецов.
Тут сигнальная веревка три раза сильно дернулась в руках сигнальщика.
Ученики начали выбирать из воды водолазный шланг и сигнал.
Чудовище замолчало.
– Почему оно не поет? – спросил Толя Цветков.
– Голодное. Не до пения, – объяснил Вострецов.
– Как бы оно Лошкарева не сожрало, – забыв свою ученость, испуганно сказал Цветков.
– Полундра!.. До чего на грунте жрать хочется! – прохрипело чудовище, приплясывая на волне у выпущенных водолазом пузырьков воздуха, становившихся все крупнее и бурливее.
– Петя, брось ему мяса! – попросил телефонист.
Петя Веретенников молча набрал в чумичку горсть перемолотой в мясорубке свежей баранины, вышел из камбуза и швырнул мясо за борт. Мясной фарш для битков не успел утонуть, как на него накинулось чудовище и стало жадно клевать, только дрожь пошла по всему телу от проглатывания.
– Людоедка! – прошептал самый худенький курсант.
Тем временем Лошкарев благополучно поднялся на борт.
Съев мясо, чудовище продолжало молча идти на «Устрицу».
– Не наелась! – сказал телефонист.
– Да уж ему теперь только подавай! – усмехнулся Вострецов. – Рыбе-одеялу ваша горсточка мяса – что слону бублик.
– Сколько же ей требуется мяса? – солидно спросил Веретенников.
– А у тебя его много в кладовой? – осведомился Вострецов.
– Килограммов девяносто, – ответил Петя
– Брось ему хоть половину!
– Не выйдет! – сказал Петя. – Поет слабо и ругается. Не стану на него запасы тратить.
– Багор ему надо, а не мясо! – храбро закричал самый худенький курсант.
– Что ж, попробуем! – Боцман подмигнул Вострецову и поднял с палубы длинный шест с железным острием и крючком на конце. – А ну, разойдись!..
Своим оружием – багром – боцман владел в совершенстве: подхватывал на лету брошенную с берега веревку и без промаха ловил шлюпку на самой крутой волне. Он нацелился на чудовище, широко размахнулся и метнул. Раздался всплеск, багор исчез, пробил чудовище, как масло, а оно даже не поежилось, и ни единая капля крови не окрасила воду. Неужели боцман промазал?
– В самую середку попал! – сказал боцман.
– А крови нет! – прошептал телефонист.
– Оно бескровное! – объяснил Вострецов.
– Винтовку! – приказал ему боцман. – Проверим для наглядности твое одеяло пулей.
Вострецов был на «Устрице» первым снайпером, от его пуль все щуки на Лебяжьем рейде всплывали со дна вверх брюхом.
Он зарядил винтовку.
– В эту рыбу сколько ни бей, все дыры мигом затягиваются одеяльным клеем, – сказал Вострецов.
– Огонь! – весело крикнул боцман.
От винтовочной пальбы проснулся пес Куська, зевнул, увидел свободный водолазный шлем, спрятал в него голову и захрапел в чувствительный кружок микрофона.
Когда в ногах Вострецова валялась целая обойма медных расстрелянных гильз, все увидели, что чудовище цело и невредимо.
– Я же говорил! – развел руками Вострецов. – Пули бесполезны.
Рыба-одеяло, урча и посапывая, приближалась к борту.
– Почему оно урчит по-собачьи? – спросил телефонист.
– Одеяло даже и залаять может!
Зеленовато-серая груда, блаженно похрапывая, наплывала на «Устрицу».
– А не увернуться ли нам от нее, как увернулся катер? – предложил один из курсантов.
– Совершенно верно! – поддержал Цветков. – Есть основание предполагать, что этот вид морского млекопитающего неповоротлив, движется по прямой и сворачивать не умеет, как некоторые травоядные организмы, например, разъяренный бык.
Но было уже поздно. Рыба-одеяло плескалось у самого борта «Устрицы».
