Сергей Лисицкий - Этажи села Починки
— Встала, доченька. Умывайся…
— Я сама, — опередила Наталья матушку, которая было захлопотала возле умывальника.
Она зачерпнула два ковша воды, вылила их в медный рукомойник и стала плескаться.
— Ах и водичка! Хороша!..
— Водица добрая, — согласилась мать, тепло поглядывая на умывающуюся дочь. — Завтрак давно готов, вареники нынче я сготовила.
Старушка подставила левой рукой под ухват небольшой деревянный каток, ловко подцепила чугунок и вытащила его на загнетку, стала заправлять борщ. Когда она начала вынимать картошку и класть ее в сковородку, шипящую растопленным маслом, Наталья не удержалась:
— Ма, картошечку!
— А-а, — ласково протянула мать. Она отложила две самые лучшие дымящиеся картофелины на блюдечко, а те остальные, в сковородке стала мять деревянной мутовкой.
Наталья тут же подсела к столу и стала есть картошку, макая ее в соль. С детства любила она вот такую вынутую из борща или щей картошку, которая всегда была особенно вкусной.
Потом они завтракали. Сидели молча. Наталья думала о матери, о том, что ее теперь одну оставлять нельзя. Хотя после паралича руку немного и отпустило, все же старушка часто жаловалась на кисть руки: немеет, да и приноравливалась она все больше действовать левой. А тут еще с памятью что-то творится неладное. Месяца два тому назад заметила Наталья, как мать, вырвав из старого учебника несколько страниц, старательно стала щипать бумагу на мелкие клочки, которые бросала в чайник. «Что ты делаешь?» — спросила Наталья. Мать ничего не ответила, только как-то вроде виновато, каким-то отсутствующим взглядом посмотрела на дочь. «Что это ты?» — повторила та вопрос. «А я чай заваривать хочу». И опять посмотрела на Наталью так, что та вздрогнула. Взглянула вроде в глаза, а взгляд прошел где-то стороной, мимо. Было это один раз, потом все, кажется, прошло.
А спустя неделю-две произошел случай еще несуразней и комичнее. Дело было в субботу. Поздно вечером вернулась Наталья домой, а мать сидит за столом и что-то ест прямо из кастрюли. И будто кто толкнул Наталью в бок. Глянула на мать, а та смотрит на нее опять таким же отсутствующим взглядом и так же мимо. Подошла, взяла из рук кастрюлю — так и есть: старуха чуть ли не всю опару съела, что сама же ставила с утра на загнетку. «Что ты ешь?» — спросила дочь. «Кашу», — ответила та без запинки. «Так это же опара. Ты же сама ее ставила под пироги…» — «А я думала, это каша, такая вкусная, сладкая».
На другой же день отправилась тогда Наталья вместе с матерью в районную больницу. Почти полдня пришлось им ждать в очереди. Заключение врачей было малоутешительным: давний и глубокий атеросклероз. Сколько лекарств набрала тогда Наталья. И вроде помогло. По крайней мере последние две недели все было благополучно.
И все бы хорошо, да никак не могла Наталья определиться с работой. Место фельдшера, которое ей обещали, не освобождалось. У женщины, что его занимала и собиралась уходить на пенсию, оказался неверным подсчет стажа — и ей надо было работать более чем полгода. Романцов, к которому ходила Наталья, ничего не мог обещать, кроме как ждать или временно поработать вместо ушедшей в декретный отпуск счетовода совхозной бухгалтерии, чем теперь Наталья и занималась. Работала, а все время думала, чего-то ждала. Угнетало неловкое чувство временности, какого-то непостоянства.
Вот и сегодня ей надо идти пораньше, готовить инвентаризацию. Николай Трофимович требовал, чтобы к концу года все было сделано. Объяснял как и что, с чего надо начинать. А приступать к работе Наталье, откровенно говоря, не хотелось, не лежала душа. Будешь делать, стараться, а потом все это перейдет в другие руки, окажется, может, никому не нужным пустым делом.
Позавтракали. Матушка засуетилась у стола. Стала убирать посуду. Наталья взяла ее за худенькие плечи, легко увела в горенку.
— Отдохни, мама, сама справлюсь.
— Ой, косточки мои, ой, — сопротивлялась старушка. — Никак Емельяновна к нам?..
Наталья взглянула в окно, увидела как к их крыльцу подошла Куприяниха, уборщица совхозной конторы, Она долго вытирала ноги о березовый веник.
— Чего это она? Никогда не заходила к нам.
— Стало быть, по делу, — рассудила Наталья.
Куприяниха звякнула щеколдой и на приглашение «заходи» широко раскрыла двери, не торопясь, осторожно переместилась из сеней в прихожую.
— Здравствуйте вам, — выдохнула она, — иду вот на усадьбу и к вам завернула. Романцов велел явиться, — повернулась она к Наталье. — Ты что, не работаешь у нас боле?
— Работаю, как же. Вчера и позавчера в Коврево, сегодня тут, в Починках. Инвентаризация…
— Вот что, а то я смотрю — нет тебя.
— Ай что неладно? — спросила старуха, переводя тревожный взгляд с дочери на гостью. — Что так, Емельяновна!
Наталья улыбнулась. Она видела, читала по глазам Куприянихи, что весть тут, как раз наоборот, хорошая, приятная.
— Ладно уж, не буду томить душу, — пообещала Куприяниха, сияя улыбкой на полном лице, — работу нашли тебе, Наталья.
— Какую же? — спросила мать.
— Я толком и не скажу. Слово какое-то заковыристое больно. Кто это уж с Романцовым говорил — не знаю, только поняла я, что тот все спрашивал, найдется ли человек на такую работу. Ну, Романцов думал, думал, потом и говорит: найдется. Есть у нас Илюхина Наталья, среднее образование и в культучилище училась.
— В культпросветучилище, — поправила Наталья.
— Словом, спросила я Крюкова, он там тоже был: это какую же должность Наталье определяют, Николай Трофимович? О-о, говорит, она теперь всеми книжками-бумажками командовать будет. Вот так, говорит.
15
Странная, какая-то ненастная нынче зима. Чудное время настало, климат будто подменили. Путных морозов и тех не видели. Ведь как было раньше! Похолодает в иную пору еще в октябре. А то и снег выпадал в иной год на покров день, а это опять-таки середина октября. Конечно, такие годы редко случались и в то время. Редко, но были. Уж во всяком случае в ноябре — декабре снег ложился надежно, на всю зиму. Заметет, закружит метель, захороводит вокруг перелесков, буераков, сел да деревень. Хорошо в такую пору пройтись по улице с поднятым воротником и надвинутой на самые глаза шапке-ушанке. Куда ни взгляни — косая линейка от падающих снежинок, за которой угадываются очертания строений, телеграфных столбов, деревьев…
А наутро проснешься — и не веришь глазам своим. Исчезли тучи, ветер утих, перестал падать снег. Небо ясно, прозрачно и чисто. Лишь одна его часть багрово-золотистая от восхода солнца. Свежо пахнет снегом, который лежит бело-пуховой пеленой, расстилается далеко вокруг, пушистыми клоками висит на деревьях, шапками сидит на крышах домов. Весь он светится розовым светом от разгорающейся на востоке зари.
Вот бы в такое утро, да в санках на лошади торить первопуток! Но об этом в наше время можно только мечтать. Лошадь и сани теперь такая же редкость, как когда-то автомобиль. Единственное, что сейчас можно, это проехать на попутном грузовике, но не далее района, а еще лучше — стать на лыжи и пройтись по опушкам ближних перелесков.
Когда в зиму ложится хороший снег — не страшны морозы озимям, сердце хлебороба радуется в ожидании будущего урожая. Хороший снег с морозами — это устойчивая зима, полноводная весна, теплое урожайное лето. Так было исстари. Недаром старые люди все примечали да нам завещали: много снега — больше хлеба. Май холодный — год хлебородный…
Непонятное, необъяснимое что-то происходит в последние десятилетия. Ни снега, ни тебе мороза. В позапрошлом году не успел наступить ледостав — речка-безымянка вдруг вскрылась ото льда. И когда? В самом начале декабря. А тремя годами раньше и того хуже. Половодье случалось дважды за зиму.
Но такого, что произошло этой зимой, починковцы не видели отроду. Не помнили такого и старики. Слыханное ли дело: в начале января, в самой что ни на есть середине зимы, пошел вдруг ливень, да еще с грозой. И это в ту пору, когда в старину, бывало, рождественские морозы сменялись крещенскими, да такими, что лед на реке постреливал в стылом воздухе так, что голуби, зябко жавшиеся к застрехам изб, взлетали стаями вверх от испуга.
— Вот уж недаром, видно, говорят, что это от спутников всяких, да от реактивных самолетов все происходит, — рассуждал в правлении старик Титов.
Весна подошла рано, а снега в полях почти нет. Кое-где даже пашня чернеет.
Солнечным мартовским утром помчался Романцов на своем «газике» в район. Он торопился. Да и как не спешить, когда в десять мест надо поспеть: в Сельхозтехнику, в райком, в райисполком, в банк, в управление сельского хозяйства, да мало ли куда?..
— Паша! Нажимай на педали! — тоном то ли приказа, то ли просьбы бросил он водителю, усаживаясь рядом.
